Почта св. Валентина

Дверь распахнулась, и стены гримерки зазеленели бликами: две костюмерши бережно внесли платье, отливающее несчетными оттенками – от мрачного изумруда до красноватого лака каштановых почек. Ануш позволила себя раздеть и следила за превращением обреченно как заколдованная. И вот в зеркалах замелькали самоцветные гроты, июньские леса и морские зыби, а в центре этой воронки – изумленное лицо, такое красивое, что его почти нельзя было узнать. Ее лицо. Тут в проеме дверей выросли двое – печальный лысый увалень и пастор-цапля. Они молча поклонились Нюше, сделали круг почета, остановились в углу, и толстяк мягко крутнул в воздухе белой, не по-мужски ухоженной рукой: «дальше».

Потеплевшее зеленое расстегнули, раскрыли, отняли от тела (чуткие касания подруг-помощниц были частью преображения), шелка проплыли по воздуху обратно в полумрак. И в ту же минуту явилась лиловая парча, пышная, вельможная, расшитая лимонными хризантемами. Это новое платье отменило детское имя «Нюша»: во всех до одной зеркальных гранях и в восхищенных глазах царила Ануш – неприступная, надменная, неотразимая. Только два человека в комнате не изменились в лице – молчуны-портные. За каталонской парчой плащом плеснула ночь – не обитель покоя и забытья, а прибежище любовников, поэтов и воров, ночь-искусительница. Облегающий бархат менял дыхание, черные контуры фигуры в снежной оторочке ворота и манжет – этот костюм был точен, как рифма, и разителен, как оружие. Поворот головы. Она встряхнула кудрями, снимая берет таким жестом, каким сбрасывают платье перед возлюбленным.

– Нюша! Детка! – взвыла Алина. – Одумайся! Выходи лучше за меня!

Каждый новый наряд был допингом, кофеином, возрождающей подсказкой – она должна была узнать это о себе.

Но ни бархатный костюм, ни переполняющие гримерку отражения красавиц и перескакивающий смех не пустили на хмурые лица портных даже отблеск улыбки. Полно, да портные ли это! Мужчины ли? Или главное произведение их искусства еще не прибыло оттуда, из таинственных недр знаменитого московского театра?

Окно вздрогнуло, хлопнула форточка. В комнате потемнело. Потянуло сыростью, ветер поднимался на цыпочки, желая во что бы то ни стало приникнуть к стеклу, а то и пробраться внутрь. В гримерке зажгли свет, с десяток малых лун поплыл в зеркала, и все эти планеты расплавились и пробежали зигзагами по черному глянцу туфелек на алой подушечке, словно внесли не обувь, а почетные государственные награды. Удивительней всего, впрочем, было то, что магически поблескивавшие туфельки оказались невесте впору. А может, так понравились ей, что она в мгновение убедила себя – да-да-да! очень хорошо, ах как легко и удобно!

И, только примерив пять нарядов и пять пар обуви, счастливая и измученная Ануш увидела, как из дальних теней и еле слышных шорохов надвигается следующая процессия. Она еще не видела платья, но по выражению лиц мужчин, вышедших из полумрака, поняла, что главное из всех сегодняшних чудес случится прямо сейчас. Оба мужчины вытянулись по стойке «смирно», задрав подбородки, и пытались согнать с лица гордую улыбку, впрочем, совершенно безуспешно.

6

– Куда мы, собственно, направляемся?

Георгий Хронов удивленно следил за тем, как машина сворачивает на улицу Гашека, где никаких ЗАГСов отродясь не водилось. По лобовому стеклу неслись полупрозрачные отражения домов и деревьев. На вопрос жениха невозмутимый водитель пожал плечами и сказал, что у него в путевке вписана Зоологическая улица, вот номер дома. Никакой ошибки, больше в путевке ничего нет. «Прекрасно. Бесподобно. Кто-то перепутал путевки, и окажусь я сейчас на каком-нибудь банкете в честь шестидесятилетия директора химчистки или, спаси бог, на его же поминках», – раздраженно думал Хронов, крепче сжимая горячее свинцовое колечко.

Путаницы, впрочем, никакой не было: машина торжественно въехала в ворота старого четырехэтажного дома, напоминавшего заводское управление. Водитель предупредительно клацнул дверью, и Георгий сбросил приятную духоту авто, точно шубу, подставляя себя ясной свежести. Каждая ступенька учреждения была украшена двумя вазонами с цветами, а рядом с массивным парадным поблескивала вывеска: Министерство высшего и среднего специального образования РФ. ИНСТИТУТ БРАКА . Два этих слова ясно указывали, что Хронов прибыл по адресу. Впрочем, похоже, он то ли прибыл прежде всех, то ли безнадежно опоздал. Куда-то пропали в пути десятки машин с гостями, будущими и нынешними родичами. Не видно было и распорядителей. Не говоря уж о том, как странно было входить в Институт брака одному. Он обошел здание и, не найдя никого, снова поднялся по ступенькам и толкнул дубовую дверь.

Голубоватый озоновый блеск и предчувствие эха: в холле института не было ни души, ровными рядами подцепляли воздух крючки гардероба – только в дальнем углу переливался огненными пчелами багровый палантин, очевидно кем-то забытый. Хронов сделал несколько неуверенных шагов, эхо ответило по-военному четко. За поворотом обнаружилась анфилада наглухо запертых дверей. Вдруг самая дальняя и высокая дверь распахнулась, и в коридор рухнула колонна ледяного света. Из светового столба вырвалась облитая сиянием фигура и двинулась строевым шагом прямо на Георгия. Через несколько ударов сердца перед ним остановилась маленькая строгая женщина, державшая под мышкой картонную папку с надписью «Дело №».

– День добрый! – отчеканила женщина. – Ваша фамилия?

– Хронов.

– Позвольте, сверюсь со списком.

Женщина раскрыла папку, достала оттуда плотный листок, сверкнула жемчужным ногтем по строчкам и кивнула:

– Возьмите экзаменационный листок, да не потеряйте. Пройдете кабинеты шестой, одиннадцатый, двести третий, потом занесете результаты в кабинет двенадцать «А». Все понятно?

– Скажите… Простите… А где все? Где Ануш?

– На экзаменах вам никто не понадобится. Только знания, – сурово ответила дама. – Еще вопросы есть?

– Очень много.

– Вот на экзамене и ответите. Ни пуха ни пера, господин Хронов!

Голова женщины упала на грудь в быстром поклоне и тут же гордо взлетела на место (челка при этом так и осталась лежать на глазах). Произведя поворот «кругом», администратор промаршировала в конец коридора, дверь отверзлась, и женщина вошла в световой столб. Хронов остался один. Где-то в соседнем измерении почудился плач младенца. «Хорошенькая, однако, выходит пиеса…»

Повернувшись, он увидел на двери круглую бирку с цифрой «6». На табличке было написано: «Кафедра привыковедения», а под табличку подсунут бумажный листок, чернильно кричащий: «Тихо, идет экзамен!»

Он постоял перед дверью, хотя понимал, что никакой очереди нет и он здесь – единственный экзаменуемый ( хотя, отчего же единственный? Нюшку тоже надо проверить, мало ли что ). Осторожно постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. Его встретила темнота, было непонятно, что это за помещение, каких оно размеров, есть ли кто-нибудь внутри. Хронов кашлянул – ничего. Запах. Не учреждения, не класса, не лаборатории – ухоженного дома. Трудно было определить состав запаха: пахло немного шерстью девичьего свитерка, еле-еле – пудрой, слегка – свежемолотым кофе, но главное – мирным уютом. Георгий вдохнул и шагнул внутрь. Дверь за ним сама собой закрылась, причмокнув язычком замка. Тотчас за этим звуком сами собой разъехались портьеры, и вырезалась из небытия комната. Странно было видеть такую приятную комнату после холодного коридора, конвоируемого десятками одинаковых белых дверей.

Пара кресел в углу, точно двое приятелей, так давно знающих друг друга, что можно просто задумчиво молчать вдвоем на самой теплой глубине понимания. Диван, застеленный полосатой дерюжкой и пять-шесть маленьких пестрых подушек. Книжный шкаф, торшер, напольная каменная ваза, телевизор, проигрыватель, стопка пластинок, колонки красного дерева, удивленно распахнувшие черные динамики.

У порога Хронова ожидали тапочки его размера, не новые, но и не изношенные, без причуд и прикрас – именно такие, какие он выбрал бы сам. Он переобулся, прошел по ковру, растолстевшему от съеденного шума, и сел на краешек дивана.