Почти понарошку

– Значит так, девочка. Я человек занятой, и времени у меня в обрез. Еле выкроил, чтобы заехать. Не то, чтобы я имел что-то против вас, Дарья, но вы моему сыну не подходите. Конечно, с вами он будет накормлен и чист. Но он Липкович. И его ждет блестящее будущее, что бы он ни выбрал. Вам с ним не по пути. Это понятно?

Даша внимательно выслушала его тираду, думая, что угодила в какой-то дурацкий кошмар. А по ее окончании уверенно кивнула и спросила:

– Чай или кофе будете? Еще какао есть…

– Нет. Мне пора. В министерстве ждут. А вам лучше подумать над моими словами.

– Я подумаю, - честно пообещала Даша.

Исчез Валентин Борисович так же стремительно, как появился. А Даша остаток дня до приезда Германа пыталась прийти в себя, сперва изучив свое отражение в зеркале, потом порыдав в подушку, потом попытавшись убедить себя, что услышанное не имеет никакого значения, поскольку в ее планах вовсе не значилось оставаться женой Липковича дольше, чем это нужно, чтобы он мог вернуть свою Юлию. Но как бы там ни было, каждое слово его отца успело долбануть в ней по самым болезненным точкам. Даша никогда не была толстокожей. И привыкнув чувствовать себя с Германом на равных, обнаружила, что они вовсе не на равных. Вернее, ей недвусмысленно на это указали.

А когда он явился домой и врубил музыку, она… она… она почти готова была закричать от отчаяния – он тоже не ставил ее ни в грош. Даже в такой мелочи. И ее побег из дома был вполне закономерен. Ей следовало подумать. Или просто помолчать. Побыть наедине с собой.

На Набережной было тихо. Она не знала, сколько просидела там в одиночестве, глядя на воду. Вода всегда ее завораживала. Но вот именно сейчас она понимала, что думает не о том, что делать дальше, что не жалеет себя, а пытается понять, какой надо быть идиоткой, чтобы сделать аборт от мужчины, который так… любит? И что отдала бы она за то, чтобы ее любили хоть наполовину так сильно, как Герман любил свою Юлю. Только вот почему-то одни внушают любовь, а другие – нет.

Ветер подхватил несколько хлебных крошек у нее под ногами и понес к реке. Туда тут же слетелись птицы. Даша вяло улыбнулась. Если она и была танком, то сегодня ее подбили. Причем основательно.

Домой, если квартиру Германа Липковича можно было назвать домом в свете всего произошедшего, она приехала уже поздно. И, стараясь не шуметь, прошмыгнула в «свою» комнату. Спать ложилась с четкой установкой продержаться до поступления. А потом все обязательно как-нибудь устроится. Нужно просто подождать.

Когда Даша вернулась, Герман еще не спал. Пытался читать, потом торчал в интернете. Чтобы не думать о том невообразимом, что творилось в прошедший месяц. Неопределенность всегда его напрягала, а сейчас в его жизни была сплошная неопределенность. С Юлькой ничего не выходило. А после того, как вслух озвучил причину их расставания, закралась мысль, которую Герман усиленно старался не думать. Зачем возвращать женщину, которая не хочет быть с ним, рожать его детей и запросто спит с другим, спустя пару недель?

Чтобы забыть о Юле, принимался думать о Даше. Злился на себя, что орал на нее. Она-то при чем?

Удивлялся, что она тоже, оказывается, умеет орать. В тихом омуте…

Именно в этом взвинченном состоянии позвонил отцу.

– Я тебя к себе приглашал?

– Здравствуй, Герман.

– Что ты ей наговорил?

– Я лишь сказал то, что ты и сам знаешь. Она тебе не пара.

– Ты лучше прочих всё знаешь о паровании, - зло брякнул Гера.

– Герман, ты не понимаешь, о чем говоришь.

– А ты со своим пониманием не лезь в мою жизнь! – бросил Гера трубку.

Кажется, в его окружении вообще мало, кто смыслил в паровании, кроме отца, женившегося на нужной женщине в нужное время для уверенной карьеры. Дядя Лева предпочитал свободный от чужих посягательств мозг. Юлька стала искать экзотического разнообразия в объятиях представителя восточных народов. А Даша умудрилась выбрать мудака, изменившего ей накануне свадьбы. Бред какой-то!

Среди этих безрадостных рассуждений Герман заснул, чтобы проснуться в еще более гадком настроении, чем накануне. Ему повезло, в клинике был свободный день. Хмурый и небритый, он прошлепал на кухню, окинул мрачным взглядом завтрак, оставленный Дашей, и включил кофеварку.

Кофе был выпит, и докуривалась вторая сигарета, когда в дверь позвонили. Герман открыл. На пороге стоял молодой человек смазливой наружности. Бабам такие нравятся, воплощение киношной мечты в реальной жизни.

– Чего хотел? – поинтересовался Липкович.

Киношная мечта зачем-то заглянула за его спину и промолвила человеческим, но довольно неприятным тягучим голосом:

– Я к Даше. Она дома?

– Я дома, - проворчал Герман. – Ты кто такой?

– Гороховатский. Виктор. Мне нужно поговорить с Дашей.

– Угу, - кивнул Герман. – Виктор, значит. Обойдешься без разговоров.

Липкович потянулся, чтобы закрыть дверь. Но смазливый Виктор оказался упертым чуваком и просунулся в квартиру.

– Не обойдусь! Может, ты, конечно, и не в теме, кем я прихожусь ей, но у меня дело есть!

– А кем я ей прихожусь, ты в теме?

– В теме! Но это временно! Потому что у нас с ней типа… отношения!

Происходящее стало забавлять Германа. Он усмехнулся, скрестив руки на груди.

– Сейчас она моя жена.

– Да мне пофигу, что сейчас! Она все равно очухается и вернется ко мне, понял?

– Это ты не понял. Так что можешь смело гулять дальше.

– Сам гуляй полем! Это моя баба, ясно? Мы два года с ней мутили, пожениться собирались!

– Я знаю, как ты собирался. Поэтому теперь будешь мутить в другом месте.

– Чего? – протянул Гороховатский. – Тебя вообще не спрашивали!

– Пошел вон! – негромко сказал Герман.

– Да никуда я не пойду, слушай! – продолжал возмущаться Витя. – Я не дебил! Понимаю, что она тут назло мне!