Под алыми небесами

Девять жестоких дней спустя армия США выдавила нацистов с нагорья у перевала Джиого, а британцы усилили нажим на восточной оконечности Готской линии. Союзники продвигались на север, пытаясь взять в клещи Десятую немецкую армию, прежде чем она успеет перегруппироваться.

Пино и Лейерс отправились на возвышенность близ Торраччии, откуда они видели обстрел города Кориано и мощных немецких оборонительных сооружений вокруг него. Перед атакой наземных сил по городу было выпущено более семисот тяжелых снарядов. После двух дней кровавых рукопашных боев Кориано пал.

Союзники за две недели потеряли четырнадцать тысяч человек, а немцы – шестнадцать тысяч. Несмотря на большие потери, немецкие танковые и пехотные дивизии смогли отступить, перегруппироваться и занять новые оборонительные рубежи к северу и северо-западу. Остальная часть Готской линии Лейерса устояла. Даже при наличии той информации, что союзники получили от Пино, их продвижение на север снова застопорилось, поскольку немалая часть формирований и боеприпасов была переправлена во Францию и на Западный фронт.

Позднее в том месяце в Милане забастовали рабочие. Некоторые повредили станки и оставили свои рабочие места. Производство танков остановилось.

Генерал Лейерс целые дни проводил, пытаясь заново запустить производство, но к концу октября ему сообщили, что собирается бастовать завод «Фиат» в предместье Турина. Они отправились туда. Пино выступал переводчиком во время переговоров генерала с администрацией «Фиата» в помещении над сборочной линией, которая работала, но медленно. Атмосфера на переговорах была грозовая.

– Мне нужно больше грузовиков, – сказал Лейерс. – Больше бронированных автомобилей и больше запасных частей.

Калабрезе, директор завода, толстый, сильно потеющий человек в деловом костюме, не побоялся возразить генералу.

– Мои люди не рабы, генерал, – сказал Калабрезе. – На заводе они зарабатывают себе на жизнь – им нужно платить.

– Им заплатят, – сказал Лейерс. – Даю вам слово.

Калабрезе неуверенно улыбнулся:

– Если бы все было так просто.

– Разве я не помог вам с семнадцатым корпусом? – спросил генерал. – Нашел покупателей для всего, что там было, и отправил в Германию.

– Но какое значение это может иметь сегодня? Семнадцатый корпус уничтожен авиацией союзников.

Лейерс покачал головой:

– Вы же знаете, как действует система. Мы помогаем друг другу и таким образом выживаем.

– Как вам будет угодно, – сказал Калабрезе.

Лейерс сделал шаг к директору, посмотрел на Пино и сказал:

– Напомните ему, что в моей власти зачислить всех рабочих в «Организацию Тодта», а если они будут противиться, то и депортировать их в Германию.

– Вы имеете в виду превратить их в рабов? – жестким тоном сказал Калабрезе.

Пино, поколебавшись, перевел.

– Если в этом будет необходимость, – сказал Лейерс. – От вас зависит, останется ли завод под вашим управлением или перейдет под мое.

– Мне нужны гарантии выплат от более высокого начальства.

– Вы знаете, как называется моя должность? Чем я занимаюсь? Я определяю число нужных танков. Я решаю, сколько нужно штанов. Я…

– Вы работаете на Альберта Шпеера, – сказал директор «Фиата». – Он наделил вас полномочиями. Позвоните ему, Шпееру. Если ваш босс даст нам гарантии, тогда мы посмотрим.

– Шпеер? Вы думаете, что мой босс – этот слабовольный тип? – спросил генерал оскорбленным тоном, а потом спросил разрешения воспользоваться телефоном директора. Он разговаривал несколько минут, возбужденно привел несколько аргументов, затем кивнул и сказал: – Jawohl, mein Fuhrer^[21].

7

Внимание Пино и всех других в кабинете теперь было обращено на Лейерса, который продолжал говорить по-немецки. Минуты три спустя он отвел трубку телефона от уха.

В комнате раздался недовольный голос Адольфа Гитлера.

Лейерс посмотрел на Пино, холодно улыбнулся и сказал:

– Скажите синьору Калабрезе, что фюрер дает ему личные гарантии.

Судя по виду Калабрезе, он бы предпочел взять в руку ядовитую змею, чем трубку, но он взял ее и поднес к уху, но не вплотную. Гитлер говорил в ораторском запале, словно его что-то раздирало изнутри и, возможно, пенилось во рту. По лбу директора «Фиата» тек пот. Его руки начали дрожать, он уже почти перестал сопротивляться.

Он вернул трубку Лейерсу и сказал Пино:

– Скажите ему, пусть передаст герру Гитлеру, что мы принимаем его гарантии.

– Мудрое решение, – сказал Лейерс, беря трубку. – Ja, mein Fuhrer^[22], – проговорил он мягким голосом. – Ja. Ja. Ja.

Еще несколько секунд – и он повесил трубку.

Калабрезе рухнул на стул, его костюм промок от пота. Генерал Лейерс, отключившись, посмотрел на директора и сказал:

– Теперь вы понимаете, кто я?

Директор не посмотрел на Лейерса, не ответил. Он лишь покорно кивнул.

– Отлично, – сказал генерал. – Я жду от вас сводки о ходе работ два раза в неделю.

Лейерс передал саквояж Пино, и они вышли.

Уже почти стемнело, но было еще тепло.

– К Долли, – сказал генерал, садясь в машину. – И никаких разговоров. Мне нужно подумать.

– Oui, mon general, – сказал Пино. – Крышу оставить как есть или поднять?

– Пусть остается, – ответил генерал. – Я люблю свежий воздух.

Пино взял тканевые шторки для фар, установил их, потом завел двигатель и двинулся на восток в направлении Милана – дорогу впереди освещали два узких луча света. Но не прошло и часа, как на востоке взошла луна – полная, громадная и розовая. Она осветила мягким сиянием дорогу и облегчила задачу Пино.

– Голубая луна, – сказал Лейерс. – Первая из двух лун в месяце. Или это уже вторая? Что-то я забыл.

То были первые слова генерала, после того как они выехали из Турина.

– Мне она кажется желтоватой, mon general, – сказал Пино.

– Этот термин не имеет отношения к цвету, форарбайтер. Обычно в одном сезоне, в данном случае осенью, три месяца и три полные луны. Но в этом году, сегодня, сейчас, мы видим четвертую луну за трехмесячный цикл, вторую за месяц. Астрономы называют ее голубой луной, это редкое явление.