Под кровью — грязь

– Я буду у тебя минут через десять. Сейчас перезвоню кому-нибудь из своих, и он будет во дворе еще минут через двадцать. Ты пока… ты, кстати, где сейчас?

– Я сейчас возле своего подъезда.

– Народу много вокруг?

– Как на похоронах Сталина.

– В толпу не лезь. В подъезд – тоже.

– На это у меня ума и у самого хватило.

– Что ты говоришь? Тогда постарайся продолжать в том же духе. Если что – я тебе перезвоню.

В подъезд, значит, не ходить и в толпу не лезть? Куды ж крестьянину податься? Гаврилин сунул телефон в карман и огляделся. В который раз. Скоро голова совсем отвалится. Развалится. Нехорошие рифмы лезут в голову. Ой, какие нехорошие. Пока приедет подмога, нужно себя чем-нибудь занять. На всякий… Твою мать! Прицепилась фразочка.

– Слышь, пацан, – Гаврилин остановил пробегавшего мимо мальчишку, – а что тут собственно произошло.

– А Коня и Дрюню застрелили, – восторженно сообщил мальчишка. – Ночью стрельбу слышали? Раз десять стреляли. Вначале вроде как драка была, а потом бац, бац!

– Коня и Дрюню? А третий кто?

– А третьего я не знаю. У него всю голову в клочья разнесло. Мозги наружу.

– Мозги наружу – это круто! – согласился Гаврилин. Сколько той радости у ребенка – уроки прогулять и на мозги посмотреть.

Соседка продолжала причитать над сыном, но на Гаврилина это особого впечатления не произвело. Поголосит немного, потом ей же легче будет. Вот уж кого не жалко, так это дворового хищника и его приятеля. Крысы.

А вот кто в них стрелял? Пистолет в руках этой компании Гаврилин представлял себе слабо. Нож, бритва, дубинка – это да, это свободно. Но ствол… Да еще стреляли раз десять, если верить мальчишке. И трое убитых. Чтобы разогнать всю Дрюнину компашку вполне хватило бы одного выстрела в воздух. Ну и ладно. Спокойнее будет на дворе. В лучшем случае, с недельку.

А потом все вернется на круги своя.

Сыро и холодно. Не май месяц. Одно утешение – ощущение чужого взгляда на себе пропало. Совсем. Теперь как идиот буду рассказывать Хорунжему, что это мне с пьяных глаз примерещилось, печально подумал Гаврилин.

– Как дела? – раздалось за спиной. Гаврилин поздравил себя с тем, что не подпрыгнул от неожиданности. Любит Хорунжий иногда дешевые трюки. Ой, любит.

– Немного попустило, – не оборачиваясь, ответил Гаврилин. – Я наблюдения больше не чувствую.

– А был ли мальчик? – риторически поинтересовался Хорунжий.

– По-моему, был.

– Тогда – «ой». Пошли отведем тебя домой, а потом я тут пошукаю.

– Пошукай, пошукай, – согласился Гаврилин.

В подъезде засады не было. В лифте и в квартире – тоже. Гаврилин поймал на себе ироничный взгляд Хорунжего и отправился в ванную.

– Дверь за мной закрой! – крикнул ему вдогонку Хорунжий.

– Захлопни, – через плечо бросил Гаврилин и стал раздеваться.

Вот пусть кто-нибудь попытается сохранить к себе уважение в подобных условиях. Вот пусть попробует. Когда вдруг наваливается все сразу – тупое начальство, непредсказуемый Палач, нереальные задания и мания преследования. И еще холод и сырость.

Хочу морозец. И снег. И лыжи. Лыжи, правда, хочу гораздо меньше, чем просто морозец и снежок. Еще можно иней, солнце, мангальчик и шашлычок. И все это под водочку. Только не нужно закатывать глаза. Мы не полные идиоты, знаем, что шашлычок нужно есть под вино, но это вы сами на морозе пейте вино. Водочку.

Гаврилин с сожалением вылез из-под душа. А он все-таки молодец. Хоть и параноик. После такого количества выпитого за ночь, он может рассуждать о водочке без тошноты. Орел.

Сейчас вытереться, одеться и позавтракать. Готовить ничего не хочется, ограничимся ветчиной и овощами. И сыром. Он ведь позавчера купил совершенно обалденный сыр. Надо еще не забыть приготовить бутерброды для злого Хорунжего.

Самой лучшей приправой к хорошей еде является приятная беседа. А самой хреновой – плохие мысли. Поскольку приятно побеседовать было не с кем, пришлось отбиваться от плохих мыслей.

Уж полдень близится. А с ним и запланированный неприятный разговор с Артемом Олеговичем. И ничего здесь не поделаешь – сам напросился. Ну почему ему не поступить просто, не написать рапорт, внятно изложить свои резоны и отдать все это боссу. И все. И спи-отдыхай. Только отговорить Нину и Лину от празднования рождества в Центре досуга. Пригласить их к себе. Или поехать к ним. И пусть Палач хоть всех на свете перестреляет. Пусть сам погибнет.

А там будь что будет. Зачем ему… А действительно – зачем? Что его толкает на обострение отношений с начальством в тот момент, когда есть очень большая степень вероятности, что после ликвидации Палача придут и к нему с той же утилитарной целью?

В дверь позвонили. Гаврилин механически взглянул на часы. Однако! Прошел уже почти час с тех пор, как Хорунжий отправился погулять и посмотреть. Сейчас, наверное, придет совершенно мокрый, замерзший и злой.

Глянув предварительно в глазок, Гаврилин открыл дверь и впустил Хорунжего.

– Чай или кофе?

Хорунжий молча разделся, снял ботинки и отправился в ванную мыть руки.

– Так чай или кофе? – переспросил Гаврилин.

– Кофе. Крепкий. Без сахара. Очень горячий.

– Из тазика, – сказал Гаврилин.

– Из очень большой чашки, – невозмутимо закончил Хорунжий и сел на табуретку возле кухонного стола.

– Еда на столе, кофе я сейчас налью, – Гаврилин не то, чтобы засуетился, просто… Чем позже Хорунжий выскажет свое мнение о его умственных способностях, тем лучше.

Правда, Хорунжий и сам не очень рвался начинать разборку. Он побарабанил пальцами по столу, отрезал себе ветчины, разрезал свежий огурец вдоль, посолил, потом потер половинки друг о друга.

– Ночью с бабой был? – спросил Хорунжий и откусил от огурца.

– С двумя.

– Серьезно?

– Зовут Нина и Лина. А что?

– Ничего, тебе же хуже.

– Это почему же? Все было нормально.

– В том смысле, что тебе придется делать два подарка вместо одного.

– Подарка? – Гаврилин поставил перед Хорунжим дымящуюся чашку и сел напротив.

– Ну, ты же человек благодарный?

– Это уже вопрос почти интимный, и со своими женщинами я как-нибудь сам разберусь.