Под жарким солнцем

И все же, измученный тяжелой болезнью, еле передвигаясь, Мегудин добрался до главного врача. Тот внимательно выслушал его, грустно покачал головой, сказал:

— Я считаю, что о работе вам думать еще рано… Завтра после обхода скажем окончательное решение. — И неожиданно спросил: — А если найдем возможным перевести вас на амбулаторное лечение, дома будет надлежащий уход?

Мегудин, мгновение подумав, неопределенно ответил:

— Как-нибудь устроюсь, не беспокойтесь…

И все-таки назавтра его не только не выписали, а, наоборот, назначили продолжительный курс лечения.

Немного поправившегося Мегудина отправили в глубь Сибири в госпиталь для выздоравливающих.

Недолечившись, он опять стал настаивать на выписке. Просьбу его наконец удовлетворили, но при условии, что он продолжит лечение амбулаторно и строго будет соблюдать домашний режим.

С первой попавшейся машиной, на которой раненым бойцам привозили подарки, Мегудин уехал в отдаленный, глухой район. Добравшись туда поздно ночью, он заночевал у шофера — немолодого коренастого человека со многими шрамами на израненном скуластом лице.

Гостеприимная хозяйка накормила Мегудина ужином. Хотя ему очень хотелось поговорить, узнать о том, как живут люди в этих местах, куда его забросила судьба, он, измученный нелегкой, утомительной дорогой, лег и сразу заснул. Проснувшись чуть свет, услышал, что хозяева уже бодрствуют, хлопочут по хозяйству. Пока он оделся, умылся, на столе уже стоял завтрак. Поговорив немного с хозяином, Мегудин заспешил.

— Куда вы торопитесь? — спросил шофер.

— Подойду в райком, потолкую насчет работы.

Превозмогая боль в ногах, Мегудин, опираясь на палку, вышел на крыльцо и зажмурился от ослепительно яркого света.

В высоких сугробах снега прятались темные избы, из труб прямыми столбами вился легкий дымок. От крепкого мороза перехватило дыхание.

— Зима у вас еще в самом разгаре, — оглядываясь кругом, сказал Мегудин.

— Да, она у нас еще долго продержится, — отозвался шофер. — А вы небось из теплых краев?

— Да, я из северной части степного Крыма. В эту пору у нас уже выходят в поле…

Попрощавшись с хозяевами и поблагодарив за приют, он спросил:

— Как добраться до райкома?

— Пойдете прямо, слева увидите большой кирпичный дом, это и есть райком, — ответил шофер.

Вокруг стояла полная тишина. Медленно продвигаясь по глухой и безлюдной улице, Мегудин думал о своей семье, от которой давно не получал вестей, о Курмане. Там, бывало, как только подсыхало, начинали весело грохотать трактора, кипела работа. Он тогда не знал покоя ни днем ни ночью, памятуя слова своего учителя Ивана Никитича: «Весенний день год кормит».

При воспоминании о том напряженном времени Мегудин почувствовал прилив сил, зашагал быстрее. Теперь ему еще больше казалось, что, как только он начнет работать, забудет о всех своих «болячках».

Райком помещался в небольшом здании из красного кирпича. У входа, с правой стороны, висела вишневого цвета вывеска с красиво выведенными буквами: «Райком ВКП(б)». Мегудин медленно взобрался по ступенькам крыльца, отдышался и побрел по коридору искать кабинет первого секретаря. Кабинет он нашел быстро, постучался и, услышав: «Войдите!» — открыл дверь.

За довольно большим столом, заваленным коричневыми папками и грудой писем из только что полученной райкомовской почты, сидел очень бледный человек в офицерском кителе. Не так давно он выписался из госпиталя вчистую из-за последнего тяжелого ранения в боях под Смоленском.

Секретарь райкома Роман Вячеславович сидел съежившись то ли от холода в плохо отапливаемом помещении, то ли от письма, которое только что прочитал. Корявым детским почерком было написано:

«Папку немцы убили, мамка умерла, мы сидим голодные и замерзаем от холода, помогите нам, дяденька из райкома…» Так и было написано «замерзаем», и от этого дрожь пробежала по телу.

Мегудин поздоровался. Роман Вячеславович пригласил сесть и приветливо сказал:

— Я вас слушаю.

Мегудин вынул из кармана партбилет, несколько справок и молча положил на стол. Секретарь внимательно прочитал их, перелистал странички партбилета и задумался, как бы желая что-то вспомнить.

— Мегудин? Знакомая фамилия. Где же я ее встречал?.. Возможно, мы с вами когда-то виделись…

Но Мегудин секретаря видел впервые.

— Ну ладно, может, потом вспомню, — сказал Роман Вячеславович и продолжал: — Так, значит, вас по болезни вывезли из Севастополя? А когда же вы к нам прибыли?

— Вчера вечером.

— Как устроились?

— Да еще никак. Не успел. Хотелось бы сначала устроиться работать.

— Работа для вас, конечно, найдется, — задумчиво сказал секретарь, еще раз просматривая документы Мегудина. — Но тут ведь сказано, что работать вам еще нельзя, надо отдохнуть и подлечиться.

— Да я уже належался в госпитале. А чего не долечил — долечит работа. Это для меня лучшее лекарство.

— Люди нам, конечно, нужны позарез, но пока не придете в себя, ничего не имею права предложить вам… — Роман Вячеславович сказал это скорее по обязанности, чем по убеждению.

Мегудин почувствовал, что собеседник чуточку кривит душой. Поэтому, не обращая внимания на последнюю фразу секретаря, твердо спросил:

— А какую работу вы могли бы мне предложить?

— А чем бы вы хотели заняться? — поинтересовался секретарь.

Поняв, что секретарь сдается, Мегудин сказал:

— Я никакой работой не брезгую. Но, если возможно, хотелось бы по моей профессии — там, наверное, я принесу больше пользы.

— Постараюсь удовлетворить вашу просьбу… В ваших документах сказано, что вы были директором МТС… Курманской МТС… Где это?

— В северной части степного Крыма.

— Не ваша ли МТС была показана на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке?

— Она самая.

— Так вот откуда мне ваша фамилия запомнилась! — хлопнул себя полбу Роман Вячеславович и улыбнулся. — Значит, там я вас и видел… Тогда я был завсельхозотделом райкома партии, а до этого ряд лет работал начальником политотдела МТС и поэтому с особым интересом изучал ваш передовой опыт. Много раз был в вашем павильоне, читал брошюру о Курманской МТС. Даже помню, что брошюра была в желтенькой обложке и автор ее, кажется, Калмыков…