Под жарким солнцем

Старик куда-то исчез, и женщины успокоились. Воцарилась тишина. Все ждали, что скажет Мегудин.

— Первым долгом давайте выясним, кому нужно жилье, — после короткой паузы сказал Мегудин. — Не волнуйтесь, постараемся всех устроить, ибо завтра, а может еще и сегодня, надо будет выйти в поле.

На площади возле райисполкома толпами стояли измученные, истощенные, как после болезни, люди. Они кричали, причитали, все пытались прорваться в битком набитое помещение.

Вдруг среди толпы усиленно начал проталкиваться солдат с рюкзаком за плечами. На груди его армейской гимнастерки виднелась красная нашивка.

— Откуда прибыл, браток? — спросил долговязый бородатый мужик в рваном пиджаке и в лаптях.

— Известно откуда, — отрывисто ответил тот.

— Фронт только-только отошел. С передовой, что ли, или из госпиталя? — допытывался мужик.

— Уже отвоевался… Подчистую уволили, — с грустью в голосе ответил солдат.

— А мы опять пойдем воевать, добивать врага, — вмешался мужик с рыжеватой бородой, в полотняной крестьянской рубахе навыпуск и в стоптанных сапогах. — Мы немало нанюхались пороха, а тут в окружении очутились… Лесов нет, в горы к партизанам далеко… Военное обмундирование и все, что напоминало о Красной Армии, мы попрятали, а сами скрывались где попало. Спасались кто как мог. За это время исхудали, сгорбились, так обросли, что порой даже друг друга не узнавали. Что мы только не делали, чтобы не попасть в лапы извергов и выжить… Ходили с длинными седыми бородами и волосами, одевали свитки и лапти, брали в руки палки и притворялись дряхлыми, слепыми, глухонемыми старцами. Ходили по деревням, просили подаяние и, если хоть что-то слышали и видели нового, старались передать кому надо…

Наконец солдат протиснулся в здание райисполкома. Из раскрытых дверей своего кабинета Мегудин заметил его. Ошеломленный, он сначала пошел ему навстречу, но потом остановился, пристально вглядываясь в него, думал: не обознался ли?

— Фима! Ефим Самойлович! — воскликнул Мегудин, убедившись, что не ошибся. — Откуда?! Какими судьбами?! Неужели и в самом деле ты?!

Солдат стремительно кинулся к Мегудину. Они крепко обнялись и долго не отрывались друг от друга — никак не могли прийти в себя.

— Ну, скорее рассказывай… — наконец промолвил Мегудин. — Откуда так нежданно-негаданно ты явился?.. И даже очень кстати… Насовсем? Ох, как ты сейчас здесь нужен… А я только вчера с передовыми частями армии вошел сюда. А ты как к нам добрался?

— Я находился тут поблизости и с нетерпением ждал, когда наши придут, — ответил Ефим Самойлович. — Мне довелось еще в канун Нового, сорок второго года быть в каких-то сотнях метров от дома моего отца…

— Неужели был так близко?.. Как же ты попал сюда? — удивленно спросил Мегудин.

— С феодосийским десантом. Мой пулеметный расчет занял там огневые позиции. Я думал встретить Новый год в отчем доме, а встретил его в смертельной схватке… Меня вынесли полуживого… Но спасли, и я вернулся в строй, потом снова был ранен… И, как видишь, жив и очень рад, что встретился с тобой дома.

— Да, да, дома…

— А сколько я пережил, выстрадал в ту новогоднюю ночь и потом, когда пришел в себя… И все же я дожил до долгожданного дня — вернулся на родную землю…

— Да, да… Все мы настрадались, пока не вернулись… — отозвался Мегудин. — А где теперь твоя семья, Ефим? Ты был уже дома?

— Я сразу сюда заехал. Знаю, что застану там только пепел и могилы, — с болью в сердце ответил Мириминский. — А как хочется хоть какое-нибудь утешительное слово услышать о своих родных.

— Я тоже еще нигде не успел побывать, не знаю, что делается в деревнях и поселках района. Пока, можно сказать, я и Еремчук, главный механик, одни здесь, а теперь еще и ты. Будешь единственным агрономом на весь район… Не знаю, чем и как будем сеять. Но сеять надо… Нельзя терять ни минуты, ни часа. Через какую-нибудь неделю наступит жара, земля пересохнет, и тогда сеять будет бесполезно. Ты ведь агроном и сам понимаешь, насколько серьезно и ответственно наше положение. Сам знаешь, что весенний день год кормит. Сходи домой, может, что-нибудь узнаешь о своих… Думаю, что кой-кому из местных жителей удалось спастись и они, вероятно, уже вышли из укрытий. Постарайся пройтись по поселкам, может, там есть люди, осевшие во время войны. Их надо будет тоже привлечь к полевым работам. Надо собрать лопаты, плуги, бороны и другой инвентарь…

— Понял, все понял, — сказал Мириминский, попрощался и ушел.

Вслед за Мириминским к Мегудину подошел мужик с длинной черной бородой и спросил:

— Товарищ, не знаю, как вас величать, но вы, наверное, тут за главного, разрешите к вам обратиться…

— Пожалуйста, говорите.

— Мы тут, как сказать… попали в окружение…

— Знаю, знаю, — перебил его Мегудин. — Может, скоро вас отправят на фронт. А пока я устрою вас здесь. Вы поможете нам в работе.

— Как же… Обязательно поможем, — согласились дружно мужики.

— Сегодня надо будет и вам пойти по селам, поселкам и хуторам района, посмотреть, есть ли там люди, уцелели ли дома, сохранился ли скот. Поискать инвентарь и все, что можно использовать для работы в поле. Понятно? К вечеру или завтра утром вы мне обо всем доложите.

Перечислив все деревни и поселки района, он спросил:

— Кому-нибудь из вас приходилось бывать там? Может, и людей там знаете?

— Я прятался во многих деревнях и кое-кого знаю, — отозвался человек с черной бородой.

— И я знаю… И я… — послышались голоса.

Уточнив, кто где бывал, Мегудин сказал:

— Так немедленно отправляйтесь! Действуйте по-военному. Сейчас нужны оперативность и воинская дисциплина… Вы же солдаты. Нужно мобилизовать всех и все, чтобы вспахать и засеять. Понятно?

— Понятно! Понятно! — дружно отозвались мужики.

— Ну, так действуйте! Удачи вам!

Когда все ушли, Мегудин отправился посмотреть, сохранилась ли пшеница, которую он перед отступлением наших войск приказал спрятать. Несколько раз обошел он колхозный двор, но никаких следов от скирд соломы и сена не обнаружил. В клуне, в углу, где лежала полова, под которой тоже был спрятан хлеб, он тоже ничего не нашел.

И тут он вспомнил, что на ферме в силосной яме был еще один тайник. Мегудин хотел было отправиться туда, но его окликнули.

Он повернул голову и увидел Ивана Никитича. Теперь только Мегудин убедился, что старик, на которого женщины набросились, был именно он.

По суровому взгляду Мегудина Иван Никитич сразу почувствовал отчуждение.

— Я рад, что вижу тебя тут… — начал Иван Никитич неуверенно.

— А как вы, Иван Никитич?.. — осторожно спросил Мегудин.

— Как тебе сказать… Слыхал, что вчера бабы болтали? Поверил этому?

— Поверить трудно. А что тут было?

— Люди, которые знают, что было, расскажут правду.

— А я хочу от вас услышать…

— Я расскажу все как было.

Мегудин подумал, что, возможно, не выдержав пыток или под страхом смерти, Иван Никитич выдал немцам пшеницу, и без обиняков спросил:

— Куда девалась пшеница, которую тут спрятали?

— Мы ее перевезли в более надежное место.

— А зачем надо было перевозить?

— Потому что Пауль Бютнер узнал о ней, частично вывез, а остальное нам удалось спасти.