Под жёлтым зонтом

Но, несмотря на все это, мне не хотелось бы жить в доме Лари, потому что я слишком растворялся в нем. Я терял себя.

Оглядевшись в темноте, я неловко усмехнулся:

– Все у меня глупо выходит. Как будто я к тебе на свидание примчался.

– А может, ты ко мне и примчался? – голос у Лари был низким и тихим. У меня от него мурашки бежали.

Заметив, что я отшатнулся, он спросил уже другим тоном:

– Как в ресторане?

– Спасибо, хозяин. Все нормально, хозяин.

– Играешься, котенок? – он усмехнулся и указал на кресло. – Садись. Коньячку выпьем.

– Ты не включишь свет? – спросил я.

– А зачем? Боишься темноты? Или Макса?

Я попытался восстановить справедливость, хотя пять минут назад и сам готов был придушить Макса:

– Лари, он все равно остается твоим сыном!

Он подал мне глиняную рюмочку. Почему-то Лари нравилось пить коньяк необычным образом. Отпив глоток, он присел на мягкий покатый подлокотник моего кресла, и я невольно отклонился. Лари сидел ко мне вполоборота и, не скрывая усмешки, разглядывал мое лицо.

– Ах ты, глупый котенок, – ласково протянул он и погладил меня по голове. – Думаешь, я сам не помню, кто кем приходится?

Я не выдержал и увернулся из-под его руки. Темнота душила меня, и я боялся, что Лари догадается, как мне трудно дышать.

– Смотри, ты поранился… О лестницу, наверное.

Он взял мою руку и вдруг слизнул кровь. Я дернулся, но Лари крепко держал меня.

– Котенок, ты знаешь, как будет «кровь» по-английски?

– Blood, – ответил я, не понимая, к чему он клонит.

– По-русски, это звучит, как «блад». Хотя по всем правилам должно бы как «блуд». Это было бы вернее.

– Почему?

– Потому что блуд и кровь неразделимы.

Я с раздражением вырвал руку:

– Лари, я не понимаю тебя!

– Понимаешь! Ты всегда меня понимал.

– Со мной незачем говорить о блуде. Я не склонен к нему.

– Кровь, – тихо повторил Лари. – Если это есть в тебе, то оно живет в крови. Ты избавишься от него, котенок, только выпустив из себя всю кровь.

Я невольно взглянул на царапину и холодно сказал:

– Я сейчас уйду.

– А зачем ты вообще приехал? – он причмокнул, сделав глоток. – Не доверяешь Максу? Правильно делаешь.

Наконец я решился спросить то, что не давало мне покоя весь этот долгий вечер:

– Почему он вернулся, как ты думаешь?

Лари слегка пожал плечами, прикрытыми прозрачной белой рубашкой:

– У него ребенок. Не помотаешься с таким грузом.

– Почему он взял его себе?

– Макс молчит, – нехотя признался Лари. – А я не допытываюсь. Расскажет, если захочет… Ты останешься ночевать?

– Чтобы на утро выглядеть идиотом? Хотя я и есть идиот. Арина со смеху умрет, если увидит меня… Макс точно в своей комнате?

Его сухая рука снова поползла по моим волосам.

– Успокойся, котенок. Как ты из-за нее нервничаешь! Гастрит заработаешь.

– У меня здоровый желудок.

Одним своим видом Лари подчас приводил меня в бешенство. Стоило ему войти в ресторан, как все, вплоть до кухонных рабочих и техничек, сникали, хотя Лари ни разу ни на кого не повысил голоса. Клава была убеждена, что хозяин всех «гнетет» и не могла дождаться, когда ресторан перейдет в мои руки, ведь при посторонних Лари не раз называл меня наследником. Хотя я не особенно верил в его слова. Я привык, что он подшучивает надо мной.

Так продолжалось до того момента, пока он, посмеиваясь, не показал мне своего завещания. Оно ничуть меня не обрадовало. У Лари появилась еще одна возможность держать, меня за горло…

– Котенок… – он понизил голос, будто собирался сообщить мне великую тайну.

– Не зови меня так!

– Как же тебя звать? Сынок?

– Так тем более не надо… Что ты хотел сказать?

– Тебе нравится мой дом?

Я сразу затосковал, предчувствуя, что он задумал что-то новенькое.

– Конечно, Лари, – осторожно кивнул я.

– Хочешь, он тоже будет твоим? Как и «Ермак».

– У тебя рука трясется, – заметил я. – Поставь рюмку, а то мы оба сейчас будем в коньяке.

Можно было ожидать чего угодно, однако Лари послушался. Избавившись от рюмки, он резко повернулся ко мне, и в тот же момент я встал, толкнув его плечом.

– Ты куда? – испугался он.

– Я поеду. Не нужен мне этот дом, Лари. В нем будут жить твой сын с внучкой.

– Котенок, подожди! Я обидел тебя?

– Мне все это не по душе, – признался я. – И разговор этот, и коньяк…

– И я?

Даже в такой момент он сумел разом усмирить меня. Я беспомощно пролепетал:

– Нет, Лари. Ты же знаешь…

– Подожди, – умоляюще повторил Лари, но я уже вылезал из окна.

Лестница покачнулась у меня под ногой, и стоило мне только вскинуть голову, как Лари уже оказался рядом. Но я удержался.

– Уходишь? – спросил он, наблюдая за мной сверху.

– Мне пора…

– Ладно. Иди.

– Да я уже ушел, – зло пробормотал я и спрыгнул на землю.

Стараясь держаться поближе к стене, чтобы меня не было заметно из окон, я обогнул дом, путаясь в низких лопухах и пиная репейники. Потом со всех ног бросился к машине. Она радостно задышала, как только я включил зажигание. Мы неспеша направились в сторону города, разрезая плотную ночь своими волшебными лучами. Я чувствовал себя еще более растревоженным, чем по дороге к Лари. О моем странном визите он не расскажет, за это я не беспокоился. Мы, все трое, умели хранить тайны. Даже те, которые не удавалось похоронить на протяжении двадцати лет…

Я думал о своем сорвавшемся жутковатом плане и уже не мог с той же определенностью, как у реки, сказать, что рад возвращению Макса. То, что он одним своим появлением спас меня от адского пламени, уже не воспринималось мной с таким восторгом. Моя душа давно была определена в ад. Целых двадцать лет для нее готовили там место, и количество грехов ничего не могло бы изменить. О Лари я старался вообще не думать. Он уже остался жив…

Поставив «Ауди» в гараж, я тихонько пробрался домой. Мама ложилась спать рано. Говорила, что ей так легче скоротать вечера без меня. Когда Арина была не в духе или не здорова и гнала меня домой, мы допоздна засиживались с мамой за картами. Я видел, как она изо всех сил старается скоротать такой вечер и мне. Это было трогательно и бесполезно, потому что без Арины я все равно не находил себе места, чем бы ни занимался.

Прокравшись на кухню, я обыскал холодильник, потому что опять захотел есть. Но кроме банана не обнаружил ничего, что не встало бы мне сейчас поперек горла. Так мама и застала меня посреди неосвещенной кухни с бананом в руках. Кожура свисала с него длинными лоскутами, словно туземная юбка.

– Ты что, детонька? – испуганно спросила она. – Можно зажечь свет?

Я чуть не подавился:

– Конечно! Это я тебя не хотел будить.

– Я думала, ты тоже остался у Лари, – ревниво сказала она.