Под жёлтым зонтом
Шрифт:
– А почему нет? И пошли они все…
Чуть отстранившись, Арина вгляделась в его лицо. Все в нем дрожало от нетерпения – и губы, и веки, и подбородок. Она опять, уже в который раз подумала, что до Кирилла ей не доводилось встречать человека, способного отдаваться наслаждению полнее, чем он. Стоило ей чуточку приласкаться, и Кирилл терял себя. Переставал и видеть, и слышать, словно погружался в наркотический сон. Все его тело была сплошная эрогенная зона. То, что он не изменял ей направо и налево, Арина воспринимала, как проявление героизма с его стороны. Наверняка, она, конечно, не знала, но была уверена: так оно и есть.
– Нет, милый, – ласково сказала она и успокаивающе погладила его по вытянутой голове. – Так нельзя. Мы ведь в чужом доме. Лари и так на меня странно смотрит…
– Я сейчас умру, – простонал Кирилл, прижимая ее. – Не вставай… Нет, я точно сейчас умру.
Арина легонько ущипнула его за ухо.
– Эй, очнись!
– Я останусь сегодня здесь.
– А! Вот это уже другое дело.
– Нет, не могу! Мне обязательно надо успеть в ресторан до закрытия. Как быть?
– Я придумала. Мы прокатимся на машине.
Он с благодарностью улыбнулся и, едва касаясь, провел губами по ее шее.
– Я всегда верил в силу твоей фантазии.
– Пусти меня, сейчас кто-нибудь войдет… Твой друг мне совсем не понравился, – тихонько сообщила она, встав за спинку кресла. – Почему он все время отводит глаза? Это раздражает.
– Не знаю, маленький. Он всегда был таким. Но меня это не раздражало.
– Тебя никто не раздражает… Я представляла твоего Макса другим. Он какой-то… мертвый.
Он поймал ее руку и положил себе на голову. Им обоим нравилось, когда Аринины пальцы, как маленькие настырные существа, пробирались сквозь завитки его волос.
– Бог с ним, – сказал Кирилл и закрыл глаза. – Не обращай внимания. Ты же не о нем собираешься писать.
«Почему сегодня мне так хочется целовать его?» – она перегнулась через спинку кресла, и нашла его губы. Кирилл сразу вытянулся и попытался снова усадить ее на колени.
– Я так люблю тебя, – не удержался он и виновато замер, словно нарушил табу.
Но сегодня Арина и сама была готова сказать это. И возможно, сказала бы, если б позади не послышались чьи-то шаги.
Глава 8
Когда Максим спустился вниз с ребенком на руках, у Кирилла так вытянулось лицо, что Арина даже испугалась за него. Еще не проснувшаяся девочка жмурилась от яркого света, который уже включили в гостиной, и цеплялась за шею Макса. Его глаза сияли, и в первый момент показалось, будто вошел совершенно другой человек.
Приоткрыв от удивления рот, слегка опухший от поцелуев, Кирилл выбрался из кресла.
– Кто это?
– Моя дочь, – с гордостью сказал Макс. – А у тебя нет детей?
– У меня? – до Кирилла с трудом доходило, о чем идет речь. – У меня нет.
Макс невинно поинтересовался:
– Не хочешь? Или вы не хотите? – он метнул в Арину испытующий взгляд.
От страха за нее Кирилл тут же пришел в себя. Она терпеть не могла разговоры о детях, потому что действительно их не хотела, но считала это ненормальным. Не именно для женщины, а для человека вообще, и мучилась собственной ущербностью.
– Я не замужем, – ответила Арина совсем не так, как он ожидал.
Теперь Макс также коротко взглянул на него, и от затаенной улыбки на его бесцветном лице обозначились скулы.
– Откуда, у тебя дочь? – Кирилл настойчиво вернулся к началу
разговора.– Вот так да! А я думал, ты за эти годы узнал, откуда берутся дети!
– Я имел в виду: где ее мать?
– А почему тебя это волнует? Даже я не интересуюсь, где ее мать.
Кирилл все еще не мог поверить:
– И ты сам ее воспитываешь? Откуда ты знаешь, как обращаться с детьми? Ты же был единственным ребенком в семье.
– Что ты на него напал? – неожиданно вступилась Арина. – Я родилась уже третьей и вот результат…
Кирилл взглянул на нее с обидой, и она тут же стиснула его руку, и просительно посмотрела снизу, чувствуя себя так, будто лишь вчера сбежала из дома и теперь пыталась найти усыновителя. Руки у него были крупными и ухоженными, как и он весь. Иногда Арине хотелось, чтобы он оказался небрит или пришел без галстука…
Сам Кирилл однажды спросил тем тоном, каким говорят, чтобы не расплакаться – вызывающим, немного надменным: «Я ведь не круглый дурак, почему ты меня стесняешься при людях?» Тогда Арина ответила первое, что пришло в голову, и было правдой: «Я себя стесняюсь. Рядом с тобой я выгляжу гадким утенком. И все это видят». Он понимающе кивнул: «Мне облить себя кислотой?» – «Нет уж!» – испугалась она. В его губах проступило, еще больше надменности: «Тогда я тем более не буду тебе нужен?» Арина неубедительно возразила: «Ты мне нужен». Он больше ничего не спросил.
Максим уже уселся за стол вместе с дочкой, которая тут же схватила кусок хлеба и погрузила в мякоть маленькие зубки. Когда он смотрел на ребенка, лицо его неуловимо менялось. Кирилл не сводил с него глаз. Переводя насмешливый взгляд с одного на другого, Лари негромко сказал:
– Опять вместе. Как в старые добрые времена.
– Не такие уж они были и добрые, – рассеянно заметил Макс, стряхивая крошки с байковой кофточки.
– Это тебе сейчас так кажется, – возразил Лари. Он повернулся к Арине и произнес таким тоном, будто предлагал что-то непристойное: – Попробуйте хлеб. Сам пеку.
– Это сложно? – заинтересовалась она. – Даже не представляю, как пекут хлеб.
– Проще простого! – вставил Макс. – За него печка все делает. Он только продукты с вечера забрасывает.
Откинувшись на спинку стула, Лари мечтательно проговорил:
– По утрам в доме хлебный дух. Я даже просыпался в первое время. Завтра почувствуете.
Макс громко хмыкнул:
– Мой папочка – гурман. Он ублажает свое тело всеми известными человечеству способами.
– Да что за черт?! – вдруг заорал Кирилл, бросив вилку. – Мы так и будем болтать о всякой чепухе?
– Мой папочка – чепуха?!
– Лари, что происходит? Откуда он взялся? Да еще с ребенком!
– Я тебе мешаю? – невозмутимо спросил Макс.
– Я имею право хоть что-нибудь знать!
– Ты? Уж ты-то, конечно, имеешь.
– Мне не нравится твой тон.
– А мне – твой.
Они оба замерли на грани, за которой начиналась ссора. Украдкой поднимая глаза, Арина следила за ними, наполняя бездонные кладовые своей памяти слепками с искаженных яростью лиц. Тонкий рот Макса растянулся бледной чертой отрицания всего, что еще только собирался сказать Кирилл, в говорящих глазах которого метался крик. Ей опять захотелось броситься на помощь, но сделать это за столом было невозможно. К тому же, неутоленный наблюдатель требовал, чтобы Арина не вмешивалась.