Под жёлтым зонтом

– Я вообще не курю.

– Ну, вставай тогда. Болячку прилежишь на голой земле-то. Переночуешь у меня… Куда среди ночи идти?

Его звали непривычно – Макаром. За те десять минут, что мы добирались до его дома на окраине деревни, он выложил, что освободился только полгода назад, а до этого зона шесть лет была его «мамкой». Посадили Макара, по его словам, за глупость: спалил по пьяни колхозную ферму, которую сторожил. Но на земляков Макар зла не держал, вернулся сюда и в первый же вечер сошелся с одной разведенкой. Теперь ему казалось, что он всегда был к ней неравнодушен.

– Пашуней звать, – произнес он с нежностью и тут же грубовато добавил: – Накопилось в бабе ласки – замучила меня!

Когда мы выбрались на опушку, за которой начиналась деревня, Макар оглядел меня с удивлением:

– А ты чего такой грязный? Увалился куда?

– Вроде того.

Он даже обиделся.

– Чего ты все: вроде, вроде. Скрытный больно… Не доверяешь?

– Доверяю. Просто не хочу, чтобы ты смеялся.

– Не буду, – неожиданно серьезно пообещал Макар. – Я иногда сам такие номера выкидываю, хоть плачь, хоть смейся. Тебя побил кто?

– Вро… – начал я, потом сказал: – Не кулаками. Так тоже бывает.

– Рассказывай! – важно отозвался он. – Уж я-то всякого на зоне насмотрелся. И кулаками, и словами, и чем хочешь… Дай-ка я тебя отряхну… Пашка домой в таком виде не пустит. Хотя она уже спит, поди, ты там потише.

Я вспомнил, о чем хотел спросить:

– А ты чего по лесу бродил?

– Бессонница, – хохотнул он. – Не, правда! Иной раз целую ночь заснуть не могу. Веришь-нет, глаза страшно закрыть.

– Верю.

Теперь я действительно в это верил.

В доме кисло пахло дрожжами, и я с порога понял, что сейчас предложит Макар. И впрямь он затащил меня на кухню и хитро подмигнул:

– Давай по маленькой?

– Давай, – согласился я.

– А я думал, откажешься, – удивился он. – Ты, поди, хуже коньяка ничего и не пил?

– Пил, – заверил я. – В детстве, как и все с бормотухи начинал. Мы с другом в седьмом классе попробовали.

Макар снисходительно протянул:

– Ну, чего-то вы припозднились! Я еще в школу не ходил, уже самогонку со стопок допивал. Ты чем закусывать будешь? У нас тут по-простому…

– А ты чем?

– Понятно, огурцом. Но ты, может, не привык?

– Думаешь, я из дворца сбежал? Давай свои огурцы.

Мы выпили с ним по первой – за встречу. С непривычки я задохнулся, и Макар тут же сунул мне под нос кусок ржаного хлеба:

– Занюхай!

Я втянул пряный запах, и мне сразу стало легче дышать. Макар, причмокивая, зажевал огурцом и с любопытством спросил:

– А ты, правда, откуда сбежал-то?

Самогонка уже мягко обволокла мою память, чтобы я мог взглянуть на все нетрезвыми и оттого близорукими глазами. И если повезет – вообще ничего не разглядеть. Но Макар ждал, безразлично похрустывая огурцом. Конечно, я бы мог с ходу наплести ему с три короба, и он, пожалуй, не усомнился бы. Ведь мы были из разных миров, и он понятия не имел, что происходит в моем.

Но неожиданно для себя я ему все рассказал.

Глава 20

– Вот сучара! – воскликнул Макар, когда я замолчал. – Ни хрена себе, как отец! И баба твоя тоже хороша… Нашла кусок пожирнее, так что ли?

– Она никогда меня не любила.

– А ты не заступайся, простофиля. Чего ж ты в нее вцепился, коли не любила? У тебя, поди, от девок-то отбою не было! Вон ты какой… Как из кино, если отмыть хорошенько.

– Вот это точно, – спохватился я. – Помыться бы…

Макар удивился:

– Ну ты сказал! Баню среди ночи топить? Здесь тебе не город: Этих ваших душевых кабинок нету.

Мне стало смешно.

– Где ты видел душевые кабинки?

– Рассказывали, – сознался он. – Тот парень, фальшивомонетчик. В деньгах купался, паразит! Да, видать, зарвался малость… У тебя есть дома такая кабинка?

– Нету. И квартира у меня обычная.

– И евроремонт не делал? – усомнился Макар.

Я вспомнил отставшие в углу своей комнаты обои. Когда открывали форточки, стены начинали угрожающе потрескивать, будто под бумагой расправляло сухие крылья неведомое насекомое. Но ремонт пугал меня сильнее, чем это существо. К тому же, нам с мамой просто некуда было переселиться на это время. Она еще могла бы пристроиться у подруги, но кто приютил бы меня на целых три месяца?

Макар между тем продолжал допытываться:

– Куда ж ты деньги тратишь?

– Да я не так много и получал… Лари только раз прибавил мне зарплату. Может, он ждал, что я попрошу?

– Ну, и попросил бы! Чего там, раз все равно на хозяина работал? Теперь-то, конечно, оно, вроде, и лучше, что не просил…

– И потом я мечтал купить дом… За городом, как у Лари. Только побольше. Чтобы у Арины был светлый кабинет. И чтобы спальня была. И две или три детские.

– Э-э! – встревожился Макар. – Да ты сейчас разревешься… Давай-ка, еще по одной. Чтоб дух укрепить!

Выпив, он решительно сказал:

– Ничего, Кирюха, жизнь она, собака, длинная. Очухаешься. Перво-наперво, знаешь что? Откормить тебя надо, дохловат ты малость… Может, потому этот Лари так легко с тобой и справился?

– Не потому, – сказал я.

– Все равно. При твоем росте надо есть побольше. Моя Пашуня тебя в два счета откормит. А чего ты, правда, такой хилый? Не подумаешь даже, что в ресторане работаешь.

– Работал, – поправил я. – В прошедшем времени.

– Э-э, – снова протянул он. – В прошедшем мы, Кирюха, всегда успеем. Поживем пока что в настоящем.

Он постелил мне прямо на полу драное ватное одеяло и виновато пробормотал:

– Завтра мы тебя отмоем, а нынче уж так перекантуйся. Пашка голову оторвет, если я тебя таким на кровать пущу. Она в смысле порядка строгая баба.

– Ничего, – заверил я.

Сейчас это и вправду не имело для меня значения.

– Спи, дружок, – Макар заботливо прикрыл меня полушубком. —Намаялся…

Овчина пахло терпко и чуть душновато, но я накрылся с головой, чтобы получше спрятаться от того мира, который все еще был со мной. Или я с ним? От выпитого в голове завертелась шальная карусель, и постепенно я перестал различать лица тех, кто кружился на ней. А когда снова открыл глаза, передо мной оказалось совершенно незнакомое лицо. Смуглое и круглое, как большой спелый абрикос.

Еще не проснувшись окончательно, я сел и машинально произнес:

– Доброе утро.

Женщине заливисто расхохоталась и лихо закинула за плечо мягкую косу.

– Доброе, доброе! Ой, какой смешной!

– Я?!

– Ты, ты, – она опять рассмеялась. – Головка-то бобо?

– Что?

– Болит голова, спрашиваю? Похмеляться будешь?

– Нет, – я еще плохо соображал, но уже вспомнил ее имя. – Вы – Паша, да?

Она повторила с таким удовольствием, словно звук собственного имени ласкал ей слух: