Подарок охотника (рассказы)

У одного из завалов Пушок забежал далеко вперед и пропал из виду. Я шел и думал, как бывает иногда несправедливо в жизни. Ну в чем повинен Пушок? Почему оказался на улице? А ведь неплохой пес. «Нет, не оставлю я Пушка в поселке. Отохочусь и заберу его с собой, — думал я. — Пес еще молодой, и есть в нем что-то «охотничье». Глядишь, и помощник будет».

Пронзительный визг собаки прервал мои мысли Я понял: моему четвероногому спутнику, с которым я успел так сдружиться за дорогу, грозит смертельная опасность. Перепрыгивая через поваленные деревья, спотыкаясь об узловатые корни пихт, я на бегу сорвал с плеча двустволку. В конце завала что-то большое и серое стремительно взметнулось вверх, на раздвоенную мохнатую пихту. А внизу, под деревом, обливаясь кровью и жалобно скуля, расставался с жизнью Пушок.

«Рысь! — закипело все у меня внутри. — Ну какой еще зверь может сравниться в коварстве с этим хищником?!»

Я приближался к злополучному дереву. От неосторожного движения хрустнула под ногой сухая ветка, и рысь словно растворилась. Распластавшись в широкой развилке, она слилась своей пятнистой окраской с посеребренной лишайником шершавой корой пихты. И если бы я раньше не увидел, где засел хищник, то наверняка бы прошел мимо.

Зная уловки этого зверя, я ни на секунду не упускал его из виду, Маскируясь за громадными стволами поваленных деревьев, я на прицельный выстрел подобрался к затаившемуся хищнику. Рысь почуяла, что ее обнаружили, и, подобрав под себя сильные пружинистые лапы, приготовилась к прыжку. Я поднял ружье, и наши взгляды встретились. Высоко над собой я видел круглую, похожую на кошачью, голову и два сверкающих зеленоватых глаза. В них было столько, жестокости и дикой злобы, что я поспешил потянуть за спусковой крючок...

Ломая сухие ветки и сучья, убитый зверь тяжелым мешком рухнул с высоты на затихшего окровавленного Пушка. С оскаленной мордой, потухающими зеленоватыми глазами, рысь, видимо, и мертвая не хотела расстаться со своей жертвой.

Северный Сахалин, 1949

ТРОЕ

В БАО (батальоне аэродромного обслуживания) появился медвежонок. Его мать погибла от пули самострела, забытого в тайге браконьером. Осиротевшего малыша едва оттащил от трупа матери сержант из БАО Костя Горюнов, который находился в это время с группой солдат на заготовке дров для своей части.

Командир роты вначале запретил держать медвежонка в казарме и уже хотел было распорядиться, чтобы его опять отвезли в тайгу и отпустили на все четыре стороны, но солдаты так стали упрашивать командира оставить сироту с ними, что в конце концов он уступил:

— Хорошо, пусть останется! Но... при одном условии: если к концу года наша рота не займет первое место в батальоне, не видать вам в казарме этого Потапыча. Согласны?!

— Согласны! – дружно ответили солдаты.

Место Потапычу оборудовали в каптерке старшины, а шефство над ним доверили «крестному отцу» — Косте Горюнову.

И началась у Потапыча новая жизнь: сладкая и сытная, обласканная множеством теплых и добрых мозолистых солдатских рук. Правда, первое время медвежонок дичился и больше отсиживался в импровизированной «берлоге», но человеческое тепло и гостинцы сделали свое дело, и месяца через три дикий зверь совсем превратился в ручного. Он хозяином разгуливал по казарме, выходил на улицу и бегал вокруг подразделения, а за сахар и другие сладости выполнял несложные трюки.

Я в то время служил авиамехаником, и наша казарма находилась неподалеку от казармы БАО, так что мы, технари, были частыми гостями у своих соседей и очень им завидовали.

Самое первое, что хорошо усвоил Потапыч, это команду на обед. Только стоило старшине или дежурному по роте скомандовать: «Рота, выходи строиться на обед!» — как Потапыч стремглав выскакивал за дверь и, кубарем скатившись по ступенькам вниз, по стойке «смирно» становился впереди строя. Но что интересно: некоторые шутники пробовали иной раз подшутить над Потапычем и в неположенное по распорядку время подавали ту же команду, что дежурный или старшина, — Потапыч не реагировал.

— Его не проведешь! — смеялись над шутниками солдаты. — Он свое дело туго знает. Верно, Потапыч? — и медвежонок, видимо понимая, что его пытались одурачить, сердито ворчал.

Второе, о чем Потапыч тоже никогда не забывал, это о приветствии. Здесь, правда, вначале много пришлось поработать с ним его воспитателю, Косте Горюнову, а потом вошло в привычку.

Бывало, лежит Потапыч на крыльце, а мимо крыльца проходит какой-нибудь солдат из другой роты. Потапыч обязательно встанет на задние лапы, а правую прижмет к носу. Солдат невольно улыбнется и тоже козырнет, потом остановится и, если есть с собой сахар, сунет медвежонку; если нет — просто погладит или ласково потреплет за шею.

Но офицеров Потапыч приветствовал как-то по-особенному: на задние лапы поднимался заблаговременно, до подхода офицера, правую старался вывернуть внутрь около носа, а левую плотнее прижимал к боку.

— Вот подхалим! Ишь как начальство встречает! — смеялись солдаты. Но вернее всего, Потапыч так старался потому, что получал от людей с золотыми погонами более вкусные гостинцы: конфеты, мармелад, иногда перепадала ему и плитка шоколада.

Наш техсостав питался в одной столовой с БАО, я видел, как Потапыч ел.

Садился он, как правило, за стол на одну скамейку с солдатами и спокойно ждал, когда принесут еду. Первое и второе давали ему в одной миске, остывшее, чтобы не обжегся. Съедал он это месиво быстро и начинал нетерпеливо ерзать.

— Спокойней! — осаживал его Костя и тут же поучал: — Выдержка, Потапыч, прежде всего. — Медвежонок сразу затихал, но влажная пуговка черного носа ходила из стороны в сторону, а антрацитовые глазки щурились на «амбразуру», в которой наш повар Муха разливал компот. Компот выносил и ставил на стол медвежонку сам повар. Потапыч мгновенно сгребал миску с компотом и, прижав ее лапой к столу и груди, чтоб не вертелась, другую лапу запускал в миску, а через некоторое время слышалось сладкое причмокивание и довольное урчание.

— Что, Потапушка, нравится? Ешь, ешь, не торопись, еще дам... — счастливо, по-детски улыбался розовощекий Муха.

Муха — было прозвище повара, а на самом деле его звали Александром. Получил же он свое прозвище за проклятого таракана, который невесть каким образом очутился у одного солдата в тарелке со щами. Солдат, естественно, возмутился, вызвал дежурного по кухне, тот, в свою очередь, пригласил повара и врача, снимавшего пробу. Щи с тараканом могли вылиться в настоящее ЧП, и хитрый повар сразу это понял, как только увидел таракана.

— Да разве это таракан! — вскричал он на всю столовую. — Это же муха! Самая настоящая.

Потерпевший солдат раскрыл рот от удивления и растерянно хлопал глазами. Все собравшиеся опешили, даже пожилой врач-майор, снимавший пробу, от такого нахальства повара растерялся. А повар, воспользовавшись всеобщим замешательством, ловко поддел прусака ложкой и выкинул в форточку.

— И стоило тебе из-за какой-то маленькой мухи такой большой шум поднимать... — глядя на солдата, покачал головой повар. — Сказал бы мне потихоньку, я бы тебе сразу заменил. Эх ты... — вздохнул Александр и пошел к раздаточной.