Поджигатели (Книга 2)

Все головы повернулись к нему.

– При всем том, что я никогда не вкладываю в Европу ни одного цента, который не приносит сто процентов дохода, я не пожалел бы ничего на цемент для надежного барьера против русских, - сказал Джон.

– Вы хорошо знаете Советскую Россию?
– негромко спросил Уэллс, и все же при этом вопросе за столом наступила тишина.

– Да, - безапелляционно заявил Джон.

– Вы бывали там?

– И не собираюсь.

– На месте американцев я попытался бы спасти мир, прокламируя идеи Сталина, а не загораживаясь от них.

– На месте американцев?!
– крикнул Ванденгейм.
– Почему англичане не попробуют привить коммунистическую бациллу самим себе?

Уэллс покачал головой и отодвинул тарелку.

– Потому, что мы не можем себе представить никакой другой системы, кроме той, которую в течение семисот лет создавали своими руками на этом острове. Мы слишком стары для новых идей. В этом наша беда.

– Наше счастье!
– сердито бросил Черчилль.

Уэллс взглянул на него с сожалением.

– Из-за этого заблуждения мы и погибнем. А Америка молода, она...

Джон прервал его на полуслове:

– Ну, что касается нас, то мы не собираемся погибать и не нуждаемся ни в каких прививках.

– Вы так уверены?
– насмешливо спросил писатель.

– Америку оставьте в покое, - отрезал Джон.

Уэллс снова покачал головой.

– Вам не избежать общей участи.

Ванденгейм выдернул из-за жилета салфетку и, комкая ее, сказал еще громче, почти крикнул:

– Так беритесь же за дело, или придем мы!

– Беремся и притом довольно крепко, - сказал Бен, тоже повысив на этот раз голос так, чтобы на него не могли не обратить внимания.
– Линия правительства ясна: миром должна управлять твердая рука. Сэр Гораций лучше меня изложит вам нашу точку зрения.

Все повернулись к Нельсону. Было достаточно широко известно, что он является ближайшим советником Чемберлена и что в действительности многое из того, что большинство считало идеями премьера, было подсказано ему именно Горацием Нельсоном. Но так же хорошо была известна и молчаливость этого истинного кормчего британского кабинета.

Не оставляя вилки и продолжая маленькими кусочками класть себе в рот лососину, Нельсон негромко и как бы с неохотою неторопливо проговорил:

– Мистер Уэллс прав в одном: если не будет наведен порядок, мир быстро придет к своему концу. Война и хаос, полное опустошение земель и обнищание народов ждет Европу, если мы немедленно не возьмемся за ее оздоровление...

– Это непосильно для одной нации, хотя бы такой великой, как наша, сказал Бен.

– Вы правы, - меланхолически согласился Нельсон.
– Особенно учитывая ужасающую раздробленность Европы на десятки мелких государств-карликов.

– Это ужасно, - живо откликнулся Бен.
– На вопросах свиноводства можно ярко показать, что...

Но Маргрет без стеснения прервала его:

– Бен, здесь никто, кроме вас, в этом не разбирается!

Бен обиженно замолчал.

– Сэр Гораций, - пригласила Маргрет, - вы говорили о государствах-карликах...

– О карликах, которые вносят только беспорядок во всякую попытку упорядочить дело. Всякие там Чехии, Румынии и тому подобные рассадники беспорядка, вообразившие, будто вопрос о фикции, которую они называют национальным суверенитетом, должен нас беспокоить больше, чем забота о рынках.

– Проблема рынков действительно очень осложнилась с тех пор, как Россия объявила монополию внешней торговли, а в Китай все глубже проникают японцы, - глубокомысленно заметил Бен.

– Слишком глубоко лезть мы им не позволим, - возразил Джон.

– Если вопросы России и Китая как наших рынков не будут разрешены в течение ближайшего десятилетия, мы задохнемся, - сказал Бен.

– Нас спасут колонии, - сказала Маргрет.
– У нас их теперь больше, чем когда-либо.

Челюсть бульдога выпятилась так, что обнаружила ряд зубов. Это были, правда, не желтые клыки, а белые, как снег, фарфоровые изделия дантиста, но выражение лица Черчилля стало все же крайне угрожающим.

– Мне не нужны даже три четверти мира, пока существует Россия! прорычал он.

– Тем скорее вы должны признать правоту правительства, стремящегося в первую голову покончить именно с ней, - ехидно вставил Нельсон.

Черчилль фыркнул так, что взлетел конец заправленной за его воротник салфетки. Складка на его затылке налилась кровью.

– Мистер Чемберлен еще в колледже страдал недостатком логики. Чтобы уничтожить Красную Армию, ее следовало бы именно сейчас стравить с немцами.

– Не смеем не отдавать должного вашему опыту в деле борьбы с Красной Армией, но мы вынуждены считаться и с тем, что немцы не готовы, - вкрадчиво ответил Нельсон.
– Русские снова могли бы выйти победителями.

– Вашим делом было бы не допустить нашего вторичного провала.

– Ваш личный опыт должен вам подсказывать, что тут опять можно просчитаться, - с еще большим ехидством сказал Нельсон.

Черчилль прорычал что-то грозное, но неразборчивое. Нельсон же невозмутимо продолжал:

– А какова была бы реакция всего мира, если бы русские оказались спасителями Европы? Можно себе представить, как бурно расцвели бы в ней коммунистические идеи!

– В Англии этого никогда не могло бы случиться, - проворчал Черчилль. Да и вообще вы неверно представляете себе картину. Россия могла бы прийти к победе только в состоянии полной обескровленности, экономической разрухи и политического развала. В таком виде она не была бы страшна никому.
– Он энергично ткнул в воздух вилкой.
– Ни она, ни ее идеи!

– Годы не умерили вашего оптимизма, - усмехнулся Нельсон.

Черчилль в бешенстве оттолкнул тарелку.

– Чтобы бросить Германию на Россию, нужно оставить кое-какие приманки прозапас, а вы, кажется, решили выдать Германии все авансом. Это ошибка.

– Иначе Гитлер бросится на нас прежде, чем мы заставим его повернуть на восток.

– Если речь идет о том, чтобы успокоить Германию, - с тревогой проговорил Уэллс, - то я предпочел бы отдать ей всю Чехословакию, нежели кусочек Британской империи.
– Он обвел всех взглядом выцветших усталых глаз.
– Тем более, что все это имеет очень временное значение. Мир идет к концу. И не все ли равно, как он к нему придет.

– Так шли к упадку великие цивилизации Азии и на их месте появлялись колонии Европы, - громогласно произнес Джон Третий.
– Так идет к своему упадку Европа, чтобы стать колонией Америки.

Дворецкий наклонился к уху Бена. Бен поднялся:

– Прошу прощения, джентльмены: премьер у телефона.

В течение нескольких минут, что отсутствовал хозяин, в столовой царило настороженное молчание. Было слышно только позвякиванье сменяемой лакеями посуды. Когда Бен, наконец, вошел, все взглянули на него с нескрываемым любопытством. Он остановился в дверях, интригующе оглядывая гостей.