Поединок. Выпуск 14

— Вы знаете, — все так же скептично отозвался Вадим, — проблемы литературы меня как-то не греют. Сейчас — тем более... — Возможно, наш разговор так и свелся бы к словесной дуэли, если бы мой собеседник с ходу, без видимой логической связи не переключил рычажок. — Короче, что конкретно вы намерены предпринять? — Он прочел на моем лице удивление и уточнил: — Я правильно понял: вы приехали, чтобы чем-то Светлане помочь? — Скорее всего, удивление отразилось на моем лице еще очевидней, и тогда он сразил меня наповал: — Если приехали вы не за этим, то визит ваш, по-моему... Ну, встречи, беседы... Вторжение в горе стольких людей... Тогда все это... Не очень красиво...

Наступила неловкая пауза. Вадим молчал, сам смутившись этой неожиданной резкости, и я тоже молчал, стараясь взглянуть на то, что случилось, его глазами. Это стоило сделать — для того хотя бы, чтобы избежать перекоса. Ведь меня привело в этот город письмо друзей Бориса Петрушина, — там, естественно, угол зрения был совершенно иной. Иная точка отсчета. И цель — тоже иная.

В письме были такие строки — я их прочитал Вадиму: «С помощью влиятельной мамы делается все, чтобы злодеянию С. Гороховой найти оправдание. Подключили медицину — пусть докажет, что убийца (без пяти минут) была не в своем уме (сохраняю стиль подлинника. — А. В.). Не вышло! Весь город знает эту «Леди Макбет» нашего уезда, ее аппетиты и амбиции. Молодую волчицу, от которой лучше держаться подальше. Только случай сохранил жизнь нашему товарищу, но зато какой ценой! Ненасытная алчность проявила себя в этой истории с такой наглядностью, что пора бить во все колокола. То, что случилось, касается не только заинтересованных лиц, это, не побоимся сказать, сегодня проблема номер один. Загребущие руки хватают все, что попало, и готовы даже убить, если им мешают. Никакой пощады этим подонкам!»

Письмо не произвело на Вадима ни малейшего впечатления.

— Вы считаете, — ехидно спросил он, — что такая вот брань... «подонки», «мерзавцы», «сволочи» и все такое в том же духе... Вы считаете, это что-то доказывает? По-моему, ничего. Только дает волю страстям. А основа правосудия, напротив, бесстрастность. Разве не так? — Он ждал возражений, а я ждал конца его монолога. — Вам известна пословица: «Понять — значит простить»? То есть сначала понять! Прежде всего понять. Кто действительно понял, тот не может не быть милосердным. Вот эти ваши корреспонденты, — он искоса взглянул на письмо, — они не поняли ничего. Решительно ничего. Оттого и вопят: «Подонки! Никакой пощады!» Вопить — тут большого ума не надо...

— Вы противоречите сами себе, — решил и я вставить слово. — Они не разобрались, не поняли — вы их осуждаете. Я хочу разобраться и, значит, понять — это вы осуждаете тоже. Выбирайте что-то одно.

— Поймали! — впервые он улыбнулся, признавая себя побежденным. — Поймали, сдаюсь. Ну, так чем я могу вам помочь?

Многих читателей волнуют те же проблемы, и рассуждают они примерно так же, как приятели Бориса Петрушина. Сначала я собирал их письма, намереваясь столкнуть разные мнения, потом бросил, оттого что все они были похожи друг на друга, не отличаясь, увы, ни разнообразием сюжетов, ни оригинальностью аргументации. И однако, важно то, что они были, отражая мнение, с которым нельзя не считаться.

Вот строки из нескольких писем — пусть они тоже включатся в наш разговор, хотя ни один из авторов не имел никакого понятия о деле Светланы.

«Погоня за жизненными благами стала даже не поветрием, а форменным бедствием. Они из средств, украшающих жизнь, превратились в самоцель, для достижения которой пригоден любой метод. Обмануть, украсть — это вроде бы и постыдным не считается. Можно и оклеветать, и даже убить. Не по закону можно, конечно, а как бы оправдываясь в своих глазах и в глазах окружающих... У нас в учреждении раздавали садовые участки. Заранее составили список, и одна сотрудница, В-ва, оказалась за чертой. Первой из кандидатов, если что случится... И она сама постаралась, чтобы «случилось». Избрала мишенью «на всякий пожарный» не одного сотрудника, а двух — из списка, разумеется. И повела на них атаку. Вдруг обнаружила в себе гражданскую доблесть и непримиримость к недостаткам, которые у этих сотрудников, возможно, действительно есть. И что бы вы думали?! Преуспела! Одного уволили, другую исключили из списка на участок — наказали... Освободилось не одно место, а сразу два, ну и тогда уже по всем правилам включили в список «первую кандидатку». Сразу куда-то ушла ее непримиримость. Кандидатка, став обладательницей, перестала разоблачать. Пока! До очередной раздачи лакомых кусков... Можно ли оставаться хладнокровным, видя такую подлость?» (Н. Г., экономист, Пермь.)

«Вам не кажется, что одна болезнь пустила у нас слишком; глубокие корни? Я не могу дать ей название, но могу описать симптомы. Первый: страх чего-то недополучить. «Больному» все время кажется: ему недодали, его обошли, у него нет того, что есть у другого. А он ничем не хуже, он тоже «имеет право»... Второй — автоматически вытекает из первого: «больной» маниакально стремится приобрести упущенное. Ничего не упустить становится его навязчивой идеей. Ради этого он убьет и отца родного. Последняя фраза не гипербола, а реальность: вспомните очерк вашего коллеги Евгения Богата «Коллекция». Я считаю, что «психологическое снисхождение» к таким зверям общественно опасно. Это способствует распространению болезни, что всегда грозит обернуться эпидемией... Предлагаю энергичней пускать в действие хирургический нож». (А. С., врач-невропатолог, Ленинград.)

«...Одна родственница моей знакомой сначала вступила в фиктивный брак (для нее фиктивный, а он-то думал, что женится всерьез), чтобы заполучить московскую прописку... Заполучив, дала отбой и принялась сживать мужа со света. Он пробовал через суд что-то доказать, не знаю точно — что, я плохо в этом разбираюсь, но у нее крепче нервы, после не то десятого, не то двадцатого судебного слушания его хватил инфаркт... Тут у «москвички» вспыхнула новая «любовь». Нашлась вторая жертва с хорошей квартирой. Сначала «влюбленная» довела до могилы его отца, с которым он жил, потом захватила все помещение, потому что уже был ребенок, и этим ребенком она спекулировала как хотела... Суд определил мужу небольшой угол в квартире, где он родился и прожил всю жизнь, но как пользоваться хотя бы и этим углом? Если муж переступит порог уже не просто чужой, а враждебной ему квартиры, владычица его убьет и глазом не моргнет. И так все обставит, что убитый будет сам виноват... Неужели мы бессильны перед этой гадючьей породой?» (С. Л., Москва, профессия не указана.)

Сказано сильно, но, право же, даже самые резкие выражения покажутся нежными, процитируй я другие письма из папки, хранящейся в моем архиве. Не рассчитывая на публикацию, авторы таких писем избегают парламентских выражений. Как думают, так и пишут. И диагноз, видимо, ставят точный. Но похож ли каждый конкретный случай на все остальные? Допустимы ли тут упрощенные обобщения?

Вернемся поэтому к материалам судебного дела.

Из показаний Петрушина Б. В. (продолжение)

«Сейчас мне трудно сказать, сколько длился период наших мирных (в смысле нормальных) отношений. Скоро семейный корабль дал первую трещину, когда я предложил снять комнату и жить отдельно. Мои родители, они были против нашего брака, предупреждали, что ничего хорошего из жизни в доме Калерии Антоновны не выйдет. И точно так оказалось. Мать жены вмешивалась буквально в любой пустяк и раздавала указания, куда ходить, с кем дружить, что читать, как одеваться, ну просто ничего не оставалось без ее руководящих установок. Я терпел, нельзя же было начинать семейную жизнь с конфликтов. Одно предложение Калерии Антоновны показалось мне даже удачным выходом из положения: она обещала устроить работу за границей по моей специальности. Я считал, это даст нам возможность без конфликта оторваться от опеки и пожить вдвоем совсем в другой обстановке. Поэтому согласился. А Светлана с увлечением стала строить планы, как мы заживем за границей. Но вскоре Калерия передумала: будет ли прочным наш брак, зачем зря хлопотать?

Вдобавок Светлана отказалась иметь ребенка. Это могло означать, что и она в чем-то начала сомневаться.

Вторая трещина, и то очень скоро, получилась из-за машины, и с тех пор слово «машина» стало главным в нашей семье. Фабрика, которой руководит К. А. Горохова, получила несколько «Жигулей» для продажи передовикам производства. Каким-то образом Калерия Антоновна устроила одну для Светланы. Но машина у Светланы уже имелась, поэтому ее надо было срочно продать.

С утра до вечера и с ночи до утра только и говорили, как половчей обойти закон. Меня это задевало лично, поскольку «Москвич» подарил я и, значит, я тоже участник довольно сомнительной комбинации. А очередь мне уступил отец, значит, и он тоже «внутри». Кроме того, «Жигули» стоили гораздо дороже, денег для доплаты у нас не было. Но когда я об этом напомнил, меня просто подняли на смех, потому что если «Москвич» продать «как следует», то и на «Жигули» хватит, и еще обмыть покупку останется.

Но поиск выгодного клиента все затягивался, а время выкупать «Жигули» неумолимо приближалось. Тогда К. А. Горохова устроила так, чтобы машину оформили на мое имя. Запахло тюрьмой!.. Отец категорически запретил мне соглашаться, но я смалодушничал. Я понимал, что, отказавшись, порываю со Светланой: ведь из-за этих «Жигулей» у Гороховых на карту поставлено все.

Комбинация была такая: Калерия Антоновна собирает у знакомых деньги на «Жигули», я оформляю машину на свое имя, потом продается «Москвич», и тогда деньги возвращаем мамаше. И все точно так получилось.