Поэмы

Искусство чародеев. Дворец Весны.

Дворец Лета. Дворец Осени.

Дворец Зимы. Вазир Мульк-Ара

Тот зодчий, что такой дворец возвел, В нем все предусмотрел и все расчел.

* * *

Любовь сказала: «Мной Фархад избран, — Румянец розы превращу в шафран». На стройный стан его давя, печаль Решила изогнуть «Алиф», как «Даль». [53] Клялась тоска: «Он мной заворожен, — Из глаз его навек похищу сон!» Мечтала скорбь: «Разрушу я потом До основанья этот светлый дом…» Хоть замыслов судьбы предречь нельзя, Но не заметить их предтеч — нельзя: Готовя нам злодейский свой удар, В нас лихорадка зажигает жар; Пред тем как осень оголит сады, Шафранный яд уже налит в сады; Кому судьба грозит бедой большой, Тот омрачен заранее душой; Хотя пиров не избегал Фархад, Но в сладость их тоска вливала яд. Он пьет розовоцветное вино, — Не в сласть ему, заметно, и вино. И музыка звучит со всех сторон, — И музыкой Фархад не ободрен. Не веселит ни песня, ни рассказ, Ничто не радует ни слух, ни глаз. А если в грустных месневи поют О двух влюбленных, о любви поют, — Иль о Меджнуне вдруг заговорят, — В слезах, горюя, слушает Фархад… Отец вздыхал: «Что это значит все? Что сын тоскует, что он плачет все? Иль мой Китай совсем безлюден стал? Иль он диковинами скуден стал? Иль девушки у нас нехороши, Жасминогрудые, мечта души? Иль нет у нас искусных штукарей, Что чудеса творят игрой своей: Из чаши неба достают мячи, Проглатывают острые мечи; Стянуть умеют мастера чудес Фигуру с шахматной доски небес. Во тьме ночной умеют вызвать день, День затмевают, вызвав ночи тень; Черпнут воды ладонью — в ней огонь, Черпнут огонь — полна воды ладонь; На паутинке держат тяжкий груз, Меняют вид вещей и пищи вкус, И делают иные чудеса, В смущенье приводя и небеса…» О чародеях вспомнив, с той поры Хакан их приглашал на все пиры. Царевича их мастерство влекло, Оно в нем любопытство разожгло, И стал следить за их работой он, Вникал во все с большой охотой он, Постиг все тайны их волшебных дел И, наконец, к ним также охладел. Да, свойство человека таково: Все недоступное влечет его, Для достиженья не щадит он сил, Но лишь достиг желанного — остыл… Когда хакан увидел, что Фархад Уже всем этим радостям не рад, Он призадумался и духом пал: Казалось, он все средства исчерпал. Но нет, — придумал! О, любовь отца! Четыре будет строить он дворца: «Четыре времени имеет год, — Для каждого дворец он возведет. Пусть в них живет поочередно — пусть В них навсегда Фархад забудет грусть, И каждый раз, живя в дворце ином, Иным пусть наслаждается вином. Каков дворец — таков при нем и сад, — Там розы самоцветами висят. Дворцу весны, приюту нежных грез, Приличествует цвет весенних роз, Пленяет зелень летом нам сердца, — Зеленый цвет — для летнего дворца. Ты так его, строитель, сотвори, Чтоб садом был снаружи и внутри. А третьему чтобы нашел ты цвет, Как осени шафранно-желтый цвет. И золотом его щедрей укрась, Чтоб с осенью была полнее связь. Дворец четвертый для зимы построй, Чтоб спорил белизною с камфарой, Чтоб он сверкал, как горный лед, как снег, — Дворец для: зимних радостей и нег! Когда же все четыре завершим, — Невиданное в мире завершим. Земных сравнений им не выбирай, — В любой дворец Фархад войдет, как в рай, В Китае соберу со всех концов Красавцев и красавиц для дворцов, — Гилманов, гурий поселю я там, Наследника развеселю я там. Скорей представь нам, зодчий, чертежи, — Всю мудрость, дар свой, душу в них вложи. И тотчас же ремесленных людей Мы соберем по всей стране своей, Чтоб каждый в дело все искусство внес, Будь живописец иль каменотес, — Чтоб вытесать побольше плит могли б Из каменных разнопородных глыб, Дабы из них полы настлать потом Иль выложить дворцовый водоем; Картины пусть нам пишут для дворцов, Пусть шелком нам их вышьют для дворцов, Чтоб каждый миг, куда б ни бросил взгляд, Искусством развлекаться мог Фархад. Покуда же последний из дворцов Не будет окончательно готов, Мы также сыну не дадим скучать: Фархад ремесла станет изучать, И, чем трудиться больше будет он, Тем скорбь свою скорей забудет он…» Хакан повеселел от этих дум. Но одному трудней решать, чем двум. Был у него один мудрец-вазир, Прославленный на весь китайский мир. Благоустроен был при нем Китай, Украшен был его умом Китай. Велик вопрос был иль ничтожно мал, Шах только с ним дела предпринимал. Вазиру имя было Мульк-Ара. [54] Он был душой хаканского двора, Он преданнейшим человеком был, Он при Фархаде атабеком был, И за Фархада, как родной отец, Скорбел немало тот вазир-мудрец. И в этот раз хакан послал за ним — И поделился замыслом своим. И тот сказал хакану: «Видит бог, Мудрей решенья ты найти не мог. Скорей за дело, чтоб Фархад не чах…» И дело все ему доверил шах. И Мульк-Ара, душой возликовав, Перед хаканом прах поцеловав, Ушел и дома стал вести учет Припасов, средств, потребных для работ…

53

Решила изогнуть «Алиф», как «Даль». — «Даль» (дал) — шестая буква, представляющая собой изогнутую линию.

54

Вазиру имя было Мульк-Ара. — Мульк-Ара — в переводе означает «украшающий царство».

* * *

Подай мне, кравчий, чистого вина, — Постройки роспись вся завершена. Не вечны и небесные дворцы, Что ж наши легковесные дворцы?!

ГЛАВА XV СТРОИТЕЛЬСТВО ДВОРЦОВ

Выбор места. Приглашение мастеров.

Зодчий Бани. Художник Мани.

Мастер каменных дел Карен.

Строительство. Приезд царевича.

Фархад увлечен искусством Карена

ГЛАВА XVI ОТДЕЛКА ДВОРЦОВ

Обучение у каменотеса Карена.

Тайна закалки горных орудий.

Изучение живописи. Отделка дворцов.

Гурии во дворцах. Бассейны с вином.

Награждение строителей.

Заготовка пиршественных припасов

ГЛАВА XVII ПИРЫ ВО ДВОРЦАХ

Весенний пир. Летний пир.

Осенний пир. Зимний пир.

Конец пирам. Снова роковая скорбь.

Отчаяние хакана

ГЛАВА XVIII ХАКАН ПРЕДЛАГАЕТ ФАРХАДУ СВОЙ ТРОН

Размышления хакана о сыне.

Что в дервише достоинство — то в правителе порок.

Мера милостей и мера кар.

Яд убивают противоядием. Юность и старость.

Над кем смеется гребешок? Предложение хакана.

Отказ Фархада от власти.

Вынужденное согласие Фархада

ГЛАВА XIX ЗЕРКАЛО ИСКАНДАРА [55]

Сокровищница хакана. Таинственный ларец.

Надпись на зеркале Искандара.

Что ждет того, кто отправится в Грецию?

Предупреждение смельчаку. Фархад теряет покой

Кто вяжет в книгах тонких мыслей вязь, Так свой рассказ украсил, вдохновясь.

55

Зеркало Искандара. — Искандар — Александр Македонский (355–323 гг. до н. э.), завоеватель из Македонии, основатель великой империи, который, как об этом рассказано в поэме Низами «Искандар-наме», считался на Востоке изобретателем зеркала.

* * *

Лишь получил хакан такой ответ — Желания сердечного предмет, Он радостью настолько полон стал, Что весь Китай ему казался мал. Каких он ни придумывал наград, Все большего заслуживал Фархад. Сокровища подземных рудников? Нет! Им цена — не больше черепков! Сокровища морей? Что жемчуга, Что камешки, — цена недорога! Не знал хакан, чем сына одарить: Решил хакан хранилища открыть. Не говори — хранилища, не то: Сто рудников и океанов сто! Тех ценностей ни сосчитать нельзя, Ни в сновиденьях увидать нельзя. Владелец клада мудрости — и тот Лишь от рассказа горем изойдет. Туда вступивший проходил подряд Чрез сорок первых кладовых-палат. А в каждой — сорок урн. Не выбирай: Все золотом полны по самый край! А золота, хоть в каждой равный вес, Но что ни урна — то сосуд чудес. Так, золото в одной копнешь, как воск: Что хочешь делай, — разомнешь, как воск! И снова сорок кладовых-палат, Но здесь шелками очарован взгляд. По сорок тысяч было тут кусков Пленительных узорчатых шелков. Тут изумленью не было границ, Тут перворазум повергался ниц Пред красотою всяческих чудес И пред искусством ткаческих чудес. Не только шелк в кусках, — одежд таких Не выходило из-под рук людских. Не ведавшим ни ножниц, ни иглы, Земной им было мало похвалы. Так создавал их чародей-портной В своей сверхсовершенной мастерской. В одной из этих шелковых палат Хранитель показал такой халат, Что не один, а десять их надев На стройный стан любой из райских дев, Сквозь десять — так же розово-чиста — Прельщала б райской девы нагота… Для мускуса особый был амбар, Где на харвар навален был харвар. И если б счетчик разума пришел, И тысячной бы части он не счел Несметных драгоценностей: и он Был бы таким количеством смущен. Как кровь, был влажен там любой рубин, — Он слезы исторгал из глаз мужчин, А каждое жемчужное зерно Могло лишить и жизни заодно. Еще другое было чудо там: Хранилось тысяч сто сосудов там — Хрусталь и яшма. Годовой налог С большой страны их окупить не мог. Сто самых ценных выбрал казначей, — Мир не видал прекраснее вещей! Чем больше шах и шах-заде глядят, Тем больше оторваться не хотят. Глядят — и то качают головой, То молча улыбаются порой… Но зрелищем пресыщен, наконец, Фархад заметил в стороне ларец. Как чудо это создала земля! Был дивный ларчик весь из хрусталя, — Непостижим он, необыден был. Внутри какой-то образ виден был, Неясен, смутен, словно был далек, — Неотразимой прелестью он влек. В ларце замок — из ста алмазов… Нет! То не ларец, то замок страшных бед! Ничем не отомкнешь его врата, — Так эта крепость горя заперта! Сказал Фархад: «Мой государь-отец! Хочу хрустальный разглядеть ларец: На диво все необычайно в нем, — Скрывается, как видно, тайна в нем. Чтоб разгадать я тайну эту мог, Пусть отомкнут немедленно замок!» Пытался скрыть смущение хакан, И начал с извинения хакан: «Нельзя твоей исполнить просьбы нам. Открыть ларец не удалось бы нам: Нет от него ключа — вот дело в чем, А не открыть его другим ключом. И сами мы не знаем, что таит Ларец, столь обольщающий на вид». Царевича не успокоил шах, В нем любопытство лишь утроил шах. Фархад сказал: «Что человек творил, То разум человеческий открыл, И, значит, размышления людей — Такой же ключ к творениям людей. А так как я во все науки вник, То трудностей пугаться не привык. Но если суть ларца я не пойму, То нет покоя сердцу моему!..» Но как Фархада шах ни вразумлял, Как ни доказывал, ни умолял, Царевич все нетерпеливей был, Настойчивее и пытливей был. И понял шах, что смысла нет хитрить, Что должен сыну правду он открыть. И приказал он отомкнуть замок, И зеркало из ларчика извлек. Магическое зеркало! Оно, — Столетьями в хрусталь заключено, Как в раковине жемчуг, — в том ларце Хранилось у хакана во дворце. Нет! Словно солнце в сундуке небес, Хранилось это зеркало чудес. Мудрец его украсить так решил, Что тайно сзади тайну изложил: «Вот зеркало, что отражает мир: Оно зенит покажет и надир; Четыреста ученых вместе с ним (С Платоном каждый может быть сравним) Над зеркалом трудились. Миру в дар Его оставил Искандар-сардар. Проникшие в начала и концы, Всеведущие в сферах мудрецы, Постигшие взаимосвязь планет, Обдумывали дело много лет, Счастливую отметили звезду И вдохновенно отдались труду. Кто зеркало найдет в любой из стран, Тот обретет в нем дивный талисман. Послужит только раз оно ему: Но что судьбой указано ему, Что неизбежно испытает он, Что скрыто смутной пеленой времен, — Будь горе или счастье — все равно: Оно явиться в зеркале должно. Но зеркало заключено в ларец. Его открыть решится лишь храбрец, Кто муки духа может побороть, Не устрашась обречь на муки плоть. Тот, кто замок захочет отомкнуть, Тот пусть узнает древней тайны суть: Есть мудростью венчанная страна. Зовется в мире Грецией она. Но и мудрейший среди греков грек — Лишь прах своей страны, лишь человек. Там каждый камень — жемчуг из венца Мудрейшего из мудрых мудреца; Любая травка там целебна, там Целебен воздух, все волшебно там; Что ни долина — то цветной ковер, Что ни вершина — небесам упор. Ты должен, человек, туда пойти. Знай, встретишь ты препятствия в пути. На трех последних переходах — три Опасности подстерегут. Смотри: На первом переходе — змей-дракон: Из божьего он гнева сотворен. А на втором — жестокий Ахриман, В нем — сила, злоба, хитрость и обман. Но самый трудный — третий переход: Там талисман тебя чудесный ждет. Три перехода трудных совершив, Препятствия на каждом сокрушив, Сверши последний переход, герой: Остановясь перед большой горой, — Пещеру обнаружишь в ней: она, Как ночь разлуки черная, черна. В пещере той живет Сократ-мудрец. Он, как Букрат, велик, стократ мудрец! [56] Войдешь в пещеру. Если старец жив, Утешит он тебя, благословив. А если грек премудрый мертв уже, Ты к вечной обратись его душе — И узел затруднений всех твоих Премудрый дух развяжет в тот же миг…» Вот что прочел взволнованный Фархад: Застыл, как очарованный, Фархад. И он с тех пор забыл питье, еду, Одною думой жил он, как в бреду. Все понял шах: пришла беда опять! Но сыну он решил не уступать. Царевич стал просить. Но каждый раз Он от хакана получал отказ. И, хоть упрямцем не был ведь Фархад, Стал, наконец, и требовать Фархад. Тут начал шах оттягивать ответ: То скажет «да», то снова скажет «нет». И сын страдал, и мучился отец. О, испытанье двух родных сердец!..

56

Он, как Букрат, велик, стократ мудрец! — Букрат — Гиппократ (460–356 гг. до н. э.), знаменитый греческий врач с острова Коса.

* * *

Дай, кравчий, мне пьянейшего вина! Задача мне труднейшая дана. Но сколь ни жестока судьба, — одно Есть средство побороть ее: вино!

ГЛАВА XX ФАРХАД МЕЧТАЕТ О ПОДВИГАХ

Неотступные мечты. Объяснение с Мульк-Арой.

Фархад угрожает побегом из дому.

Напрасные увещевания. Хакан соглашается.

Отправление в Грецию

ГЛАВА XXI ПОХОД В ГРЕЦИЮ

Беседа хакана с греческими мудрецами.

В пещере отшельника Сухейля.

Завещание мудреца Джамаспа.

Саламандровое масло. Смерть Сухейля

ГЛАВА XXII ФАРХАД УБИВАЕТ ДРАКОНА

Снаряжение на первый подвиг.

Черная степь. Дракон.

Нечувствительность к огню.

Дракон унизан стрелами. Чудовище издыхает.

Сокровища в пещере дракона.

Меч и щит царя Сулеймана

ГЛАВА XXIII ФАРХАД УБИВАЕТ АХРИМАНА

Снаряжение на второй подвиг.

Заколдованные джунгли. Ахриман.

Взлет Ахримана на воздух с горой в руках.

Сулейманов щит в действии.

Сокровищница Ахримана. Сулейманов перстень

ГЛАВА XXIV ФАРХАД ДОБЫВАЕТ ЗЕРКАЛО МИРА

Снаряжение на третий подвиг.

Старец у ручья. Наставления Хызра.

Тропа к замку Искандара. Сторожевой лев.

Железный воин-истукан. Стрела попадает в цель.

Сто железных воинов Искандара. Зеркало мира

В тот час, когда уставший за ночь мрак Свой опускал звездистый черный стяг, И, словно Искандара талисман, Заголубели сферы сквозь туман, — Фархад, опять в доспехи облачась, На подвиг шел, препятствий не страшась. К ногам отца склонился он с мольбой — Благословить его на этот бой. Молитву перстня на коне твердя, Полдневный путь пустынею пройдя, Увидел он лужок невдалеке, Увидел родничок на том лужке. Тот родничок живую воду нес, — Он был прозрачней самых чистых слез. Верхушками в лазури шевеля, Вокруг него стояли тополя, И каждый тополь, словно Хызр живой, — Росою жизни брызнул бы живой! Фархад подъехал, привязал коня. У родничка колени преклоня, И, об успехе богу помолясь, Он в той воде отмыл печали грязь. Едва окончил омовенье он, Заметил в это же мгновенье он С ним рядом у живого родника Какого-то седого старика. Тот старец был в зеленое одет, Лицом, как ангел, излучал он свет, — Скажи, сиял он с головы до ног! И молвил старец ласково: «Сынок! Будь счастлив и все горести забудь. Я — Хызр. И здесь я пересек твой путь, Чтоб легче ты свершил свой путь отсель Чтоб счастливо свою обрел ты цель. Как Искандар, скитался годы я, Как он, искал живую воду я. Я вместе с ним ее искал и с ним Был бедствиями страшными казним. И с ним попал я в область вечной тьмы, Где ночь и день равно черней сурьмы. Однако одному лишь мне тогда Открылась та заветная вода, А Искандар воды не уследил — И жажду духа он не утолил. Гадать по звездным стал дорогам он, Стал знаменитым астрологом он. Он связывает нити тайных дел, Я их развязываньем овладел. Знай, Искандаров талисман, мой сын, Расколдовать могу лишь я один. Недаром называюсь Хызром я: Помочь тебе всевышним призван я. Теперь запомни: продолжая путь, Считать шаги усердно не забудь. Когда достигнешь лысого бугра, На горизонте вырастет гора, По виду — опрокинутый казан: Она и есть — тот самый талисман! С бугра спустясь, будь точен и толков: Двенадцать тысяч отсчитай шагов. Но так я говорю тебе, смельчак: Раскаяньем отмечен каждый шаг! Путь перейдет в тропу. Тропа — узка, Она ровна, но, словно лед, скользка. На двух ее обочинах — гранит, Острей мечей отточенных гранит. Чуть шаг ступил — и соскользнул с тропы. Скользнул — от раны не спасешь стопы. Кто слаб, тот, горько плача и крича, Вернется к водам этого ключа. Но сильный духом — отсчитает так Одиннадцатитысячный свой шаг. Тут будет крепость. На стальных цепях К ней лев прикован — воплощенный страх. Пасть у него — ущелье, а не пасть: Взглянуть нельзя, чтоб в обморок не пасть. Но смельчака, кто, страх преодолев, Пойдет на льва, не тронет страшный лев: Его судьба теперь в его руках. Врата твердыни — в тысяче шагах. За сто шагов — гранитная плита, — Натужься, сдвинь — откроются врата. Войдешь — стоит железный истукан: Вид — человека, воин-великан, И лук железный держит воин тот, И он стрелу на тетиву кладет, А та стрела — и камень просверлит. Такой дозорный в крепости стоит! Весь в латах страж от головы до пят, Горит, пылает жар железных лат. На грудь навешен, как метальный диск, Солнцеслепительный зеркальный диск: Вонзи в него стрелу со ста шагов, Не оцарапав и не расколов, — И вмиг — людоподобный исполин На землю рухнет. Но не он один: На крепостных стенах их сотня тут, — И все в одно мгновенье упадут, И замок-талисман в тот самый миг Откроется пред тем, кто все постиг. Но если кто в мишень и попадет, Но зеркало стрелою разобьет, — Все стрелы полетят в него — и он, Как жаворонок, будет оперен. Похож на клетку станет он, но в ней Не запоет отныне соловей… Все в памяти, сынок мой, сбереги: На всем пути считай свои шаги. Не делай шага на своем пути, Чтоб имя божье не произнести. Лишь пасть отверзнет лев сторожевой, Немедля в пасть ты бросишь перстень свой. Твой перстень отрыгнув, издохнет зверь. Поднимешь перстень и пойдешь теперь Еще на девятьсот шагов вперед: Плита тебе ворота отопрет. А зеркало стрелой не расколоть В тот миг тебе поможет сам господь. Ступай и делай все, как я сказал…» Прах перед ним Фархад облобызал — И в путь пустился, помня те слова; Шаги считая, он дошел до льва. Он бросил перстень в льва — и зверь издох: Дошел до камня — сдвинул, сколько смог, — И сразу же услышал голоса: Шум за стеной высокой поднялся. Но лишь открылись крепости врата, В ней смерти воцарилась немота. Глядит Фархад, не знает — явь иль блажь: Стоит пред ним железный грозный страж — И сто стрелков железных на стене Натягивают луки, как во сне. Молитвою сомнения глуша, Спустил стрелу царевич не спеша — И в средоточье зеркала, как в глаз, Не расколов его, стрела впилась. (Так женщина, к любимому прильнув И робко и томительно мигнув, Возобновляя страсть в его крови, Медлительно кладет клеймо любви.) Когда молниеносная стрела Покой в зеркальном диске обрела, Свалился вмиг железный Руин-Тен, И сто других попадали со стен… Освободив от истуканов путь, Свободно к замку-талисману в путь Пошел Фархад, и кованая дверь Сама раскрылась перед ним теперь. Богатства, там представшие ему, Не снились и Каруну самому: И Запад и Восток завоевав, Тягот немало в жизни испытав, Сокровища из побежденных стран Свозил Руми в свой замок-талисман…

* * *

Был в середине замка небольшой, От прочих обособленный покой. Он вкруг себя сиянье излучал, Загадочностью душу обольщал. Фархад вошел, предчувствием влеком; Увидел солнце он под потолком, — Нет, это лучезарная была Самосветящаяся пиала!.. Не пиала, а зеркало чудес, — Всевидящее око, дар небес! Весь мир в многообразии своем, Все тайны тайн отображались в нем: События, дела и люди — все, И то, что было, и что будет, все. С поверхности был виден пуп земной. Внутри вращались сферы — до одной. Поверхность — словно сердце мудреца, А внутренность, как помыслы творца. Найдя такое чудо, стал Фархад Не только весел и не только рад, А воплощенным счастьем стал он сам, К зеркальным приобщившись чудесам… Оставив все на месте, он ушел, Обратно с дивной вестью он ушел. У родника он на коня вскочил, — Утешить войско и отца спешил. От груза горя всех избавил он, Свои войска опять возглавил он. Войска расположив у родника, С собой он взял вазира-старика — И в замок Искандара поутру Привел благополучно Мульк-Ару. Все для отца вручил вазиру он, Поднес ему и чашу мира он. [57] К стоянке лишь с вечернею зарей Пришел царевич вместе с Мульк-Арой… Когда фархадоликая луна, Сияющим спокойствием полна, Разбила талисман твердыни дня, И солнце-Искандар, главу склоня, Ушло во мрак, и легендарный Джем Незримо поднял чащу вслед за тем, — У родника живой воды вазир Устраивал опять богатый пир. Вино из чаши Джема пили там, До дна не пивших не любили там, Там пели о Джемшиде до утра, Об Искандаре, сидя до утра.

57

Поднес ему и чашу мира он. — Здесь: чаша мира — зеркало Искандара (см. прим. 28).