Поэтика

Судьба, как вихрь, людей метет,

И рад ли ты, или не рад,

Что нужды ей?.. Вперед, вперед!

Из края в край, из града в град

Могучий вихрь людей метет,

И рад ли ты или не рад,

Не спросит он... Вперед, вперед!

Здесь интереснее одинаковый в обоих стихотворениях enjambement, рассекающий последнюю строку, и следующее за enjambement: вперед! вперед! fort! nur fort!

Столь же близок в обоих и внезапный ритмический уклон после двух правильных метрических строк:

И рад ли ты, или не рад

Nach Lappland oder Afrika.

Стихотворение носит заглавие "Anno 1829", лирической темой его служит гамбургская жизнь, от которой спасался Гейне в Вандсбеке. Можно предположить, не боясь ошибиться, что стихотворение это Гейне прочел Тютчеву во время их последней вандсбекской встречи. Таким образом, на стихотворение Тютчева могли повлиять ритмо-синтаксические фигуры стихотворения "Anno 1829" в соединении с таковыми стихотворения "Es treibt dich fort..."

И вместе с тем между обоими стихотворениями огромная разница, глубокая пропасть, которая не позволяет зачислить "Из края в край..." в ряд даже так называемых "переводов" Тютчева. Разница эта прежде всего - ритмическая, о которой мы уже упомянули. Но огромная разница и в сюжетной, композиционной области. Тютчев развивает общие прозрачные контуры гейневского сюжета. Прежде всего композиция стихотворения у Тютчева представляет редкий у него пример включения: начало = концу. Затем "знакомый звук", "sanftes Wort", у Гейне лапидарно краткий:

О komm zuruck, ich hab dich lieb

Du bist mein einz'ges Gluck,

гармонизовано Тютчевым в три строфы.

Эти три строфы - центральное место стихотворения; все они связаны друг с другом захватываниями из строфы в строфу: Любовь осталась за тобой (III строфа, 3 строка) - Любовь осталась за тобой (IV строфа, 1 строка) - Свое блаженство пощади! (IV строфа, 4 строка) - Блаженство стольких, стольких дней (V строфа, 1 строка) - и представляют как бы одно целое, как бы стихотворение в стихотворении, драматический эпизод.

Вместе с тем обратим внимание на одну особенность тютчевского стихотворения: тогда как у Гейне стихотворение носит печать интимной лирики, Тютчев совершенно изменяет весь строй стихотворения внесением безличного хорового "мы". Первая строфа уже намечает колебание лирической темы:

Судьба, как вихрь, людей метет

и рядом:

И рад ли ты или не рад.

II строфа уже всецело отдаляется от интимной темы:

Знакомый звук нам ветр принес

За нами много, много слез.

III+IV+V строфа опять: О, оглянися, о постой.

Но VI строфа ответная:

......................... для нас.

VII заключительная, повторная:

Могучий вихрь людей метет,

И рад ли ты или не рад...

Это прежде всего выходит sa пределы лирики, вносит в нее характер драматического действия. Действие это хоровое. Начинает хор (две первые строфы), затем вступает песнь корифея (три следующие строфы), которому снова отвечает хор (две последние строфы). По-видимому, лирическая тема судьбы обрела в тютчевском творчестве (как и в пушкинском) родство с античными ее толкованиями.

Тема интимного сетования, тема разлуки с любимой, характерная для Гейне, преобразилась у Тютчева в тему судьбы с грандиозным суммарным образом вихря.

ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ "АРХАИСТЫ И НОВАТОРЫ"

Нет ничего легче как писать предисловие к чужой книжке, и довольно трудно писать его к собственной. Положение мое в данном случае немного облегчается тем, что в этой книге собрана большая часть моих историко-литературных, теоретико-литературных и критических статей за 9 лет. Именно 9 лет назад, в 1919 году, я написал работу о пародии - "Достоевский и Гоголь", которая в 1921 году была издана "Опоязом". Книга эта, стало быть, равна девяти прошедшим годам, и я смотрю на нее как любой писатель предисловия - со стороны.

Собственно, нужно бы расположить работы по времени их написания: тогда противоречия, может быть встречающиеся в некоторых, объяснились бы как постепенный пересмотр выводов, зависящий от расширения материала, а теоретические статьи, с которых начинается сборник, казались бы выводами из конкретного материала и предположениями, сделанными на основе этих выводов, а не собранием тезисов.

Ложная любовь к внешнему порядку или предположение такой любви у читателя заставили меня сгруппировать статьи по темам, перетасовав 9 лет.

Впрочем, не только поэтому. Мне казалось нескромным заставлять читателя ходить со мною по темам и выводам именно в той последовательности, в какой ходил я сам, так как сюжет этой книги прежде всего эволюция литературы, а никак не эволюция автора.

Когда я перечитал свою книгу, мне захотелось снова написать все статьи, здесь написанные, написать иначе. Но потом я увидел, что тогда получилась бы другая книга. Собственно говоря, всякая статья пишется для того, чтобы нечто выяснить; когда же нечто выяснено, статья отменяется этим самым и кажется неудовлетворительной.

Это относится, в частности, к тяжеловатому и иногда даже неясному языку, которым написаны многие статьи и который, при желании, критика может объяснить как авгурский язык, т. е. как намеренное затемнение смысла собственной речи. Так недавно и поступил один критик.

Против этого я буду возражать.

Дело в том, что язык не только передает понятия, но и является ходом их конструирования. Поэтому, напр., пересказ чужих мыслей обыкновенно яснее, чем рассказ своих. В последнем случае выручает иногда афористический ход мысли. У меня, к сожалению, этого нет; есть беспокойство в осмыслении материала 1.

Все же, где мог, я проредактировал статьи, главным образом с этой стороны. Некоторые статьи, напечатанные ранее в сокращенном виде, я восстановил в их более широком, первоначальном 2. Две статьи, являвшиеся вначале одной, я опять соединил вместе 3. Одна статья представляла собою искусственную параллель между одним новейшим русским поэтом и одним иностранным старым; второй член параллели я отбросил 4. Самоповторения, встречающиеся в статьях и объясняемые их разновременностью, я принужден был оставить.