Поэтика
Шрифт:
Но выбор совершился. Во-первых, граф Хвостов не хотел умирать (он жил до 1835 г. и писал до самой смерти). Его век давно умер, а он проявил необыкновенную живучесть. Можно сказать - чем дальше, тем более развивал он свою деятельность. Черты третьестепенного поэта, уверенного в своем таланте, раздулись до невероятных размеров. Обычай поэтов XVIII века откликаться на каждое событие, общественное и политическое, - дошел до того, что гр. Хвостов откликался на всякое событие. Обычай посылки своих книг, свойственный арист[ократам]-дилет[антам] XVIII века, принимает безобразные формы заваливания. Но эти черты - следует добавить - росли не сами по себе, а росли поддержанные той литературой, в которой
Хвостов нужен был как стержень, как герой развития особой системы пародического стиля.
По своему влиятельному положению в свете и при дворе (любимый и близкий свойственник Суворова), по занимаемым должностям Хвостов был влиятелен и аристократичен. Прямые выходки против бездарного поэта могли быть наказаны влиятельным вельможей. И вот вырабатывается особая система речевого поведения по отношению к Хвостову.
Во-первых, он выработал 38 искусство уклончивого и двусмысленного комплимента (ср. письма Карамзина к Дмитриеву) 39. Затем уклончивость совместилась с гиперболизмом - и, наконец, преобладающим стилем по отношению к Хвостову оказался голый гиперболический стиль (ср. у Пушкина: "граф Хвостов, поэт, любимый небесами") 40.
Таким образом, главною функцией этого стиля стала двусмысленность. Одна стилистическая функция предполагалась герою писем и посланий, другая - всем остальным. Это было нечто вроде тайного условного языка по отношению к одной личности. И эта личность превосходно справлялась со своей ролью, почти не впуская со своей стороны в эту игру реального живого человека. Есть основания полагать, что сенатор граф Хвостов понимал стиль произведений, героем которых он являлся. Было молчаливое согласие между авторами и героем, который не решался прервать далеко зашедшую игру. По крайней мере это доказывает эпизод, который был высшей точкой всей Хвостовианы.
Высшей точкой этого развития является знаменитая речь Дашкова 41. Но здесь-то и обнаруживается тонкость в связи определенной функции с определенной формой. Гиперболический стиль комплиментов стал слишком безудержным, перерос свою функцию - двусмысленности, качки между двумя противоположными гребнями значений, и обнаружилась для всех - в том числе и для самого героя - явная его ироничность.
Все дело было в мере. Мера была превышена настолько, что герой не мог более притворяться и вести игру. На короткий миг литературная личность стала частным человеком. Но искусство двусмысленной речи было очень трудно, несмотря на согласие героя. У формы была двойственная функция гиперболическая речь была не только скрыто-иронична, но и явно гиперболична.
Одна и та же форма имела противоположные функции, и часто этой формой пользовались именно в функции комплиментарной. В доме Хвостова жили специальные слушатели (ср. Щедритский и др.), а критиков, занимавшихся изучением и восхвалением его произведений, он сажал в университеты и давал им выгодные назначения.
Во-вторых, герой сам ловко действовал: так, например, он вовлекал в эту двусмысленную игру поэтов помоложе и менее опытных, и они не всегда с честью выходили из этого положения. Ср., например, то, что пишет Катенин о Языкове и Дельвиге 42.
Языков сам, вовлеченный в отношения с Хвостовым, оказался в ложном положении.
Если стихи Пушкина вне соотнесения их с условным тайным языком Хвостовианы - прямо невозможны (и особенно в окружающем внеироническом контексте), если легкий еле
заметный штахель иронического словоупотребления включен у Языкова в первую строфу второго послания:Младых поэтов Петрограда
Серебровласый корифей,
то первое языковское послание Хвостову Хвостов мог смело показывать всем и каждому 43.
Языков в письме к родным оправдывается: ["Вот в чем дело. Сюда дошли слухи, что в пятом томе его стихотворений, недавно изданном, содержатся самые галиматьистые; желание иметь оный том - и притом безденежно - побудило меня написать послание Хвостову: я получил и послание и пятый том"] *44.
Как бы то ни было, и в явлении пародической личности мы столкнулись с тем же явлением, что и в пародийных жанрах: тонка грань, отделяющая пародию от серьезной литературы, - [если] пародия на Дельвига предлагается читателю 20-х годов как меланхолическая песня, то тот же читатель, несомненно, читал послание Языкова к Хвостову с невозмутимым выражением лица.
Чем дальше затягивалась игра, тем более грандиозные размеры она принимала; самый гиперболизм стиля словно заражал своего героя и толкал его все далее и далее. Хвостов шлет свой мраморный бюст морякам Кронштадта. Именем Хвостова назван корабль, и морской министр интересуется причинами этого странного явления 46. Хвостов имеет своих агентов вокруг своего литературного антагониста Измайлова. Хвостов раздает свои портреты по станциям 47. Вместе с тем рисунок к басне Измайлова "Стихотворец и черт", героем которой является навязчивый стихотворец - с совершенно явными намеками на Хвостова, - попадает в лубок, и о степени его распространенности ср. такое показание путешественника... 48.
Игра принимает гомерические размеры. А Хвостов - член академий. Критики-панегиристы Хвостова состоят на его специальном иждивении и получают места профессоров. Он проживает свое состояние на этой азартной игре в литературу и славу. Он достигает того, sublime de bкtise **, о котором пишет Кюхельбекер 49. Для него не находится места даже в "Сумасшедшем доме" Воейкова:
* Следует отметить, что эту двойственность функции уклончивого и гиперболического стиля использовали и Катенин, и Полевой 45.
** Апофеоза глупости (франц.).
Ты дурак, не сумасшедший,
Не с чего тебе сходить.
Начавшись с тонкостей, усмешек, игра в Хвостова (Карамзин предлагал в каждом доме иметь кабинет Хвостова, Вяземский - музей) 50 переросла себя и перешла в открытое столкновение живой литературы с официальной жизнью.
Жалобы старика Хвостова на бойкот его в "Собрании образцовых сочинений" в 18 томах, в которых печатались поэты действительно ничем не лучшие, а даже и худшие, на заговор молчания, на безвоздушную среду, образовавшуюся вокруг него, - эти жалобы, с упорной позой непонятого гения, подсказанной пародистами, - более не комичны 51.
В мою задачу не входит подробный анализ литературной судьбы людей и поэтов, явившихся материалом для пародийной личности.
Скажу только, что, подобно тому как Хвостов был выведен из системы XVIII века и включен в первую четверть XIX как представитель направления "Беседы", "лириков", "одописцев", - Шаликов был очистительной жертвой карамзинистов.
Шаликов как литератор - явление, вовсе несопоставимое с Хвостовым. Если процитировать одно-два его стихотворения, можно легко ошибиться и спутать его с Карамзиным и даже с Батюшковым. Литературно-издательская деятельность его очень оживленна. Но в поэте и литераторе Шаликове были черты, способные стать материалом для пародии. Драчливый темперамент журналиста соединялся неорганически с нежными темами и изящным стилем 52. Он был в двадцатых годах представителем поколения, описанного Пушкиным: