Поэты 1880–1890-х годов

4. ПОЛДЕНЬ

Зноен полдень. Степь не дышит. Влаги ждет земля. Сонный ветер не колышет Пуха ковыля. Неподвижно солнце встало В бледной синеве. Кобылицы тупо, вяло Замерли в траве. Смолкли птицы, прячась в гнездах, Всё молчит без грез. Лишь звенит, струяся, воздух Тиканьем стрекоз; Да кругами вольный кречет Правит свой полет Там, где солнце стрелы мечет С голубых высот.

5. ВЕЧЕР

Посмотри: с горы отлогой, Точно каменный обвал, Пыль крутя, в аул убогий Скот на отдых поскакал. Топот, рев, блеянье, крики, Треск пастушьего кнута — Всё слилося в хаос дикий, Всюду шум и суета. Скоро всё угомонится. Блекнет вечер. Молкнет гул. С звонким ржаньем кобылицы Пронеслись в родной аул. Наступает вечер мирный — Семьи к ужину сошлись; И, дымясь, струею жирной В ведра прядает кумыс.

6. НОЧЬ

Я вышел в степь. Одета тьмою, Под звездоносною чалмою, Спит, золотая, и не спит. Всё слышит, видит и звенит Ночным стозвучным дружным хором… Над всем торжественным простором, В густой траве, вблизи, вдали Перепела, коростели Перекликаются… Чуть дышит Прохладой влажный ветерок И травы сонные колышет… Меланхоличен и далек, Звенит бубенчик серебристый, И в уреме густой, душистой, В каком-то страстном забытьи, Зовут к блаженству соловьи. <1898>

339. МОЕМУ СЫНУ

Усни, мой мальчик, в неге сладкой… Спи, баюшки-баю… Как над томительной загадкой, Я над тобой стою… Что ждет тебя? Какую долю Тебе готовит рок? Улыбки ль счастия и волю, Терновый ли венок? Как часто в глубь души родную Твоих невинных глаз Гляжу с любовью и тоскую О том, что мрак для нас. И, как по звездам безмятежным Пытливый астролог, Хочу прочесть по глазкам нежным Твою судьбу, сынок. Но что б тебя вдали ни ждало И кем бы ни был ты, Живи во имя идеала Добра и красоты. Не забывай, что кровь народа — Твоя родная кровь, Что с ним у вас одна свобода, И благо, и любовь. Твой дед был раб… Он мне в наследство Оставил след цепей. Мое безрадостное детство Угасло без лучей. Заря твоей безвестной жизни Ясна, светла, как рай, Что дал тебе я — ты отчизне Как долг святой отдай. И будет мне легко в могиле, Коль заповедь мою Исполнишь ты, покуда в силе… Спи, баюшки-баю. <1898>

340. «Опять я вижу берег дикий…»

Опять я вижу берег дикий, Обрывы, скалы и пески, Где чаек жалобные крики Томят созвучьями тоски. Передо мной пустыня — море, Безбрежность, даль и небеса, И в отуманенном просторе — Как тени жизни — паруса. И в шуме волн я слышу снова Живой укор: глагол судьбы О мимолетности земного, О безнадежности борьбы. Что радость, скорбь, любовь, измена? Всё суета, и тлен, и прах — Мгновенно тающая пена На вечно плещущих волнах… И я внимаю их призывам, И слышу шепот их, грустя, И в одиночестве счастливом Позабываюсь, как дитя. <1898>

341. «И осень уж давно, а дни еще румяны…»

И осень уж давно, а дни еще румяны, Как раннею весной. Морозит по утрам, И легкой дымкою молочные туманы Ползут по убранным полям; Они задернули увядшие равнины И матовую гладь безжизненных озер; Одни лишь озими оазами в пустыне Блестят, как бархатный ковер, Да лес, пурпуровой и желтою листвою Расцвеченный, горит при солнечных лучах. Над ним грачи кричат с досадной суетою И ястреб реет в облаках. Лесной опушкою рассеянно бреду я. Вдруг вальдшнеп выпорхнул почти что из-под ног И меж ветвей, хрипя, исчез из глаз… Тоскуя, Тихонько шепчется с осиной ветерок, Как бы прощается… За дальнею горою Погас последний луч… Вечерняя звезда Свечой затеплилась… Всё дышит тишиною… О, в этот мирный час усталою душою С природой слиться б я хотел, как никогда! <1898>

342. СУМЕРКИ

Еще на небе ночь огней не зажигает, А гомон стад умолк. Прощальным вздохом дня Вечерняя заря туманится и тает… И долго в тишине, отчетливо звеня, Дрожит и носится протяжный оклик женский, Оборванная песнь и ржание коня, Собачий лай и скрип калитки деревенской. Но с первою звездой за звуком гаснет звук, И с тьмою тишина плывет, чаруя землю. Неведомой тоской душа полна… И вдруг Я замер, затаил дыхание и внемлю: В вечернем воздухе, дрожащем, как струна, Волнуя, радуя и что-то обещая, Бубенчик прозвенел. Всплеснулась тишина. Клубится пыль вдали, и тройка удалая, Как смелый барельеф чугунный, в полутьме На фоне золотом застыла на холме. Сюда?! Сюда?.. Увы, промчались кони мимо, И только пыли столб, теряющийся звон Да сердца быстрый стук твердят неумолимо, Что то был не мираж, не грезы и не сон, <1898>

343. «Нет, не просите у певца…»

Нет, не просите у певца Могучих песен ободрения, Когда вокруг него сердца Изнемогают от мученья, Когда, ни в чем не находя Для чувств возвышенных исхода, Толпа напрасно ждет вождя, Борцов напрасно ждет свобода. И не корите вы с тоской Его в покорности бесплодной: В страданьях он, как ключ с рекой, С душой сливается народной. И если стоном, полным мук, Прорвется песнь его из груди, За вас рыдает он, как друг, За вас, измученные люди! <1898>

344. ПРИВЕТ

Вновь к тебе пришел я, море, В сердце, в мыслях и во взоре Истомленный, я принес Тяжкий груз людских страданий, Эхо горестных рыданий, Яд невыплаканных слез. Как свое дитя больное, Успокой меня, родное… Всю тоску моей души На волнах своих размыкай И мелодиею дикой Вопли сердца заглуши! <1898>

345. СТРАХ

Ночь. Ненастная ночь… Веет холодом мрак. В сердце ужас вползает змеею: Точно встал за спиною неведомый враг И грозит мне костлявой рукою. Острый ветер шумит в обнаженном саду. Злобно хмурое небо беззвездно, И деревья, качаясь, как будто в бреду, Шепчут что-то безумно и грозно. Старый сад мой, скажи мне, скажи мне: о чем В эту ночь ты шумишь так уныло? Бурный ветер, поведай, что в мире земном Твой тоскующий дух возмутило?.. Как скелеты, деревья гремят в тишине… Ветер всё безнадежнее стонет: Точно горем грозит неизведанным мне, Точно всё мое счастье хоронит. Чу… Стучатся… Кто там?.. На вопрос мой в ответ Ночь шепнула зловещее что-то И взглянула в окно… В небе звездочки нет, А в душе моей — страх без отчета! <1898>

346. «Заплутался я в потемках, затерялся…»

Заплутался я в потемках, затерялся. Я дороженьки искал, не доискался. Погубил я даром время лишь да силу. Обступили меня чудища лесные, Охватили меня ужасы ночные… Убежать бы! Убежать бы, хоть в могилу. Я глаза свои зажмурил, чтоб не видеть. Я закрыл руками уши, чтоб не слышать. А лесной проклятой погани неймется: Пуще дразнит, пуще давит и пугает, Диким полчищем всё ближе обступает; Свист да хохот неотвязней раздается. Но просить у них пощады я не стану. Лучше грудью упаду я на поляну, Обниму я землю-матушку руками, Стисну сердце я печалью, как тисками, — Пусть деревья в диком ужасе вздыхают, Меня заживо листвою засыпают. <1898>