Поэты 1880–1890-х годов

277. «Темнеет; закат в позолоте…»

Темнеет; закат в позолоте; Туман над равниною встал. Давно уж на топком болоте Последний кулик замолчал. Давно уже месяц двурогий С Лазурного поля небес Взирает на берег отлогий, На тихое поле и лес. И, ночи почуяв приметы, Выходит к селению волк… Последние песни допеты, И голос последний умолк. И ночь, притаившись пугливо, Внимает, смущенья полна. Как в поле растет горделиво До самых небес тишина… <1895>

278. КОШМАР

…Я долго не спал и забылся потом. Вот вижу — луна выплывает, И кто-то стоит у меня под окном, Рукою к себе вызывает. Он молод годами и бледен лицом, Белее ночного тумана. На белой рубашке чернеет пятном Под сердцем смертельная рана. И в страхе я позднего гостя узнал, Я понял безмолвные знаки. Рукою на темный овраг указал И тихо он скрылся во мраке. Я молча оружие снял со стены, К оврагу прошел осторожно И стал, замирая. Среди тишины Лишь сердце стучало тревожно Да ветер порою уныло шептал О чем-то долине туманной. Но враг не замедлил: пришел он и стал, Печальный, бескровный и странный. Он каждую полночь приходит ко мне, К оврагу меня вызывает, И бьется оружьем со мной в тишине, И каждую ночь умирает. И с вечера я беспокойно дрожу, И, пробуя лезвие шпаги, «Сегодня, — шепчу я, — тебя уложу Навеки в тенистом овраге!» Вот молча в овраге сошлись мы с врагом, Сошлися — и сталь зазвенела. Без крика упал он на землю лицом, И кровь на песке зачернела. Упал он на землю с предсмертной тоской, Кровь черной росою сочится. И сердце его я нащупал рукой, Послушал — оно не стучится. Я труп холодевший засыпал песком, Оружие вытер травою И, робко ступая во мраке ночном, Пустился дорогой степною. Таинственный шорох наполнил поля, И ветер долиною крался. Росистой травой, как змея, шевеля, Он жадно ко мне приближался. И я повернулся к оврагу. Туман Над трупом зарытым клубился. На скате тревожно шептался бурьян, И желтый песок шевелился, Как будто в овраге пустынном сто змей, Шурша, заклинанья шептали И в трупе, почившем в постели своей, Змеиную жизнь пробуждали. Я в ужасе диком пустился бегом, К постели припал, помертвелый. И вижу — мой сторож стоит под окном, Стучится рукою несмелой. Стучится безмолвно в окошко ко мне И в очи взирает с тоскою… Я с криком проснулся, ища на стене Оружье дрожащей рукою… <1895>

279. ТРИУМФАТОР

Рукоплещет толпа восхищенная, Рукоплещет вся площадь кругом, И гетера, вином опьяненная, И сенатор с обрюзгшим лицом. Плавно медные шлемы колышутся, Кони пляшут, храпят и дрожат, И далёко по улице слышится Тяжкий шаг загорелых солдат. Гул растет… Показалися пленные… Вот и царь молодой в кандалах… Улыбаются губы надменные, И спокойствие в ясных очах… Пред дружиной, в боях поседелою, Он идет в кандалах, но царем, Гордым шагом, с улыбкою смелою, Словно лавры и пурпур на нем. И, привстав в колеснице сверкающей, Побледнев под лавровым венком, Триумфатор сквозь рев оглушающий Беспокойно следит за царем. И горит он ревнивою думою, Что не он триумфатор, не он, А тот царь, что с дружиной угрюмою К месту казни идет, как на трон!.. <1896>

280. НОЧЬЮ

1

Господь! Укрой меня десницею святою! Стопы нетвердые на путь благой направь! Дай силы, крепость дай гореть лишь пред тобою И от лукавого избавь! Всю ночь, без сна, стою я на молитве, Звеня веригами во мраке стен немых. Мне тяжко, господи, мне трудно в этой битве С воспоминаньем лет былых! И тщетно я всю ночь, одетый власяницей, В слезах взываю пред тобой: От козней дьявола твоей святой десницей Укрой!..

2

Какая ночь! Мне душно, душно в келье! Я распахнул окно, прохлада притекла… И вспомнилась мне ночь, когда в живом веселье Душа все радости пила. Со мною ты была. Пастушеской свирели Унылый звук мне ветер приносил… Какою ласкою глаза твои горели, Как счастлив я был там! Как я тебя любил!..

3

Но, боже! Прошлое забыть я должен ныне; С прошедшим порвано последнее звено! Я сам пришел сюда к таинственной пустыне, Где слово господа лишь бодрствует одно! Исчезни, сатана, перед лицом господним, Как исчезает дым от светлого огня, Скитайся там, внизу, по мрачным преисподним, А здесь виденьями не искушай меня!..

4

Пора уснуть. Но сна боюсь я, боже! Лишь только сон глаза закроет мне, Безумная мечта придет ко мне на ложе И речи дикие зашепчет в тишине… Но я устал! Покровы власяницы От плеч до пояса изрезали мне грудь. Колеблется нога… Смыкаются ресницы… Пора уснуть!

5

О, счастье! Мы одни над тихою рекою! Над нами небеса, пред нами лунный мост… Ни звука. Небеса беседуют с землею. И только тишина. Да ты. Да очи звезд. Сядь ближе! Вот сюда! Дай руки, эти руки! Они мои, не правда ли, мои? Я их купил за дни невыносимой муки, За слезы, за позор любви. Я их купил за жизнь! Я их добуду кровью! Железом и огнем, за мой загробный рай! Соблазн! О, господи! Укрой святой любовью! Прощай, далекая!.. Прощай!.. <1900>

281. «Ты как тень замерла на пороге…»

Ты как тень замерла на пороге, Я иду — не могу не идти. Видно, боги, всесильные боги, Не хотят нас сегодня спасти! Ты меня целый день избегала, Я не шел, хоть горел как в огне… О, какою ты бледною стала! Эти слезы, зачем же оне? Ты страдаешь? Мы оба преступны? О, не мучь! О, ответь мне! Спаси! Коль тебе эти чары доступны, И любовь, как свечу, загаси! Иль не надо! Не надо, не надо Ни мучительных слез, ни борьбы! Пусть любви всепобедной отрада Нам не даст убежать от судьбы! Пусть грозы отшумевшей зарница Озаряет сквозь кружево штор Виноватые, бледные лица И, как звезды, мерцающий взор!.. <1900>

282. «Тихо я садом иду; дремлют над речкой ракиты…»

Тихо я садом иду; дремлют над речкой ракиты, Дремлют и чуткой листвой воду прозрачную пьют. Поймы за тихой рекой сизым туманом повиты, Тучки над дальней горой месяца ясного ждут. Скоро и ты, милый друг, скрипнешь пугливо калиткой, Словно мгновенье одно, ночь пролетит до утра. Будь благосклонна ко мне, стана не кутай накидкой, Мудро на клятвы скупясь, будь на лобзанья щедра!.. <1901>

283. «Роща дремлет серебряным гротом…»

Роща дремлет серебряным гротом, Небо синей пустыней лежит. Ходит месяц над мерзлым болотом. Как кудесник седой ворожит. И на проруби иссиня-черной Чертит медленно огненный знак… Не колышется иней узорный. На деревне не слышно собак. И на скате пустынном оврага, Где горит фосфорически снег. Под заклятье сурового мага Чей-то робкий послышался бег. Вот сверкнули зеленые очи, Слышен шелковый шелест волны… Это зимней, задумчивой ночи Непонятные жуткие сны… <1901>

284. «Недвижно облака повисли над землей…»

Недвижно облака повисли над землей; Их ткань разорвана, как войск разбитых знамя. Печальны их стада; у них в груди пустой Иссяк и божий гром, и жарких молний пламя. И месяц на реке горит, как медный шлем, Качаясь на волнах туманного залива. Безмолвны берега. Окрестный воздух нем, И только ветерок порой вздохнет пугливо И вновь заснет в кустах… Не отрывая глаз, Стою задумчиво. Печальный мрак ложится На душу грешную. Куда идти сейчас? Чем сердце утолить? Каким богам молиться? По ком пролить слезу, чего спросить у них? Минутных радостей иль смерти ядов злых?.. <1901>

285. МОНАХ

Он в лес ушел, построил келью И жил в молитве и трудах; Земным утехам и веселью Навеки дверь замкнул монах. И долго жил он дикой птицей, Суров, безгласен и уныл, Одел он плечи власяницей, Вериги день и ночь носил. И по ночам, стеная глухо, В молитве долго он стоял, Он плоть свою во имя Духа Железом тяжким истязал. Однажды Матери всепетой Лампаду на ночь он зажег, Стоял веригами одетый, Хотел молиться — и не мог. Под власяницею суровой Дышала жаркой страстью грудь, И он не смел святое слово Устами грешными шепнуть. Из кельи видно — месяц бродит, Вот тихо скрипнула ступень, К монаху женщина приходит, Идет, колеблется, как тень. Дрожит, сверкая, грудь нагая, Дрожат лукавые уста, Горит пленительнее рая Ее нагая красота. Зовет и манит к наслажденью, Служить готовая ему… Ужель отдаться искушенью, Ужель идти за ней во тьму? Монах дрожит, бросает взгляды На черный шелк ее волос — И вот к огню святой лампады Ладонь суровую поднес… Потуплен долу взор нескромный, Дымясь, вздувается ладонь, И тяжко капли крови темной, Шипя, упали на огонь… <1901>