Поэты пражского «Скита»

СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ

До свиданья, друг мой, до свиданья…

С. Есенин

Среди всех истерик и ломаний эстетических приятств и пустоты — только Ты — благословенный странник, послушник медвяной красоты. Только Ты — простых полей смиренье, дух земли прияв и возлюбив, как псаломщик, пел богослуженье для родных простоволосых ив. И один, ярясь весенним плеском, мог видать в пасхальный день берез, как по-братски бродят перелеском рыжий Пан и полевой Христос. Четки трав перебирая в росах, каждый трав Ты переслушал сон — так процвел и Твой кленовый посох на путях нескрещенных времен. Так умел Ты взять в слиянном слове — очи волчьи тепля у икон — гул бродяжьей неуемной крови и лесной церквушки перезвон… И стихов, что полыхают степью, дышат мятой, кашкой, резедой — ничьему не тмить великолепью, никого не поровнять с Тобой, наш родной, единственный наш, русский! О, к кому теперь узнать приду о березке в кумачевой блузке, белым телом снящейся пруду? Отрок-ветер будет шалым снова дым садов над степью уносить — только больше не услышим слова первого поэта на Руси… Все простив и все приветив к сроку, Он покинул голубую Русь и ушел в последнюю дорогу, погруженный в благостную грусть. Только дух наш не бывает пленен, пленна плоть и сладок бренный плен… Плотью смерть прияв, Сергей Есенин, — в духе будь во век благословен! 1926 «Своими путями». 1926. № 10–11

ПЛАНЕТАРИТ

И. И. Фриш-фон-Тидеману

1

Даже молоту нужен размах. Даже птице — колос в полях, — Скудеет Земля, Земля тесна, Остается одно — — вышина… Эй, человек. Новый нужен предел Для Колумбовых Каравел.

2

Три раза в ночь просыпалась жена. Подходила к дверям в кабинет: — тишина — — свет… Стучала — ответа нет… Третью ночь не ложится в постель Мистер Форд — не далеко цель. Задыхается мысль — — паровоз в ходу — Задыхается трубка во рту, Строятся формулы в длинный хвост: — Как по мирам перекинуть мост? Счета и расчеты, и снова счет. Что на пытке сжимается рот, В голове не мозги — — динамит — Зазевался — и все взлетит. Два, три, четыре часа. Запорошила муть глаза. Стоп. Кофе, бисквит. Трубка храпит. Нависает бровями лоб — «Планетарит». Сонный город тягостно дышит, В дальних полях тишина и март. Алый маяк опускает за крыши Планета надежды — первый старт. К алому Свету, Кузнец победы! Снова и снова расчеты и счет… Недаром оставили правнуку деды Крепко сжатый упрямый рот. На чертежах заревой стаял воск, Отливаться по формулам стал Раскаленный до бела мозг — Благороднейший в мире металл…

3

Время метать золотую икру… Семь стариков — заколдованный круг — Семь миллиардов и семь катаров, Семь портфелей — пилюли Ара… Мистер Форд аккуратно брит, Мистер бледен — счета и расчеты… Сотый раз проверяются соты, Где отлагается «Планетарит»… Точка в точку — в обрез… Семь стариков пробурчали — «Yes» [60] . Трещит телеграф, хрипит телефон. Город и Мир — сражен. Каждый слух исполински крылат: «Планетарит Синдикат».

60

Да (англ.).

4

Песня поэта, Солнце и лето — Все это бредни, вздор. День ото дня Сатанинский Хор, День ото дня труд крут. Эй, не робей, Подтянись. Бей, молот, бей. Колес подгоняй рысь. И ты помогай, Огонь-Чародей, — Разъединяй и сливай, Раскаливай — Палевый, Красный! Не ты ли приял от купели мир бренный и все же прекрасный? Не ты ли в планетной метели Невестную Землю вознес Росами роз, Громом колес, Мыслью рос? Взойдет, наливается, зреет — и сыплется зернами плод, И вновь прорастет и созреет — — таков Человеческий род… Закон примиренья — Закон постоянства… Эй, Чародей, повели Зерна Земли Сеять в пространстве.

5

Даже на крышах — с бою места. Каждому жаль происшествие скомкать… Блещет на солнце алмазная сталь. Речи, приветы и киносъемка. Семь стариков… Победят старики — К звездной пристани первый корабль. Шагами мгновений веков шаги… Пора! Курс на неведомый порт. Мистер Форд! На рукоятке немеет рука, Стрелка торопит — «…12…20…» Идет жена бледна и тонка, Идет, споткнулась — — с живым прощаться… Нет и не будет роднее уст — Мир сиротеет в их теплой боли… Припал, оторвался — — и сразу пуст, Только сгусток тяжелой воли. Падает люк — Мертвый звук, Мертвую память долой с плеча И до отказа рычаг… Гром в гром, В небо огнем, Дымом в небе — Был, как не был… Только родные глаза еще плачут, Только шляпы кружат и скачут. Стекла выплюнул ближний дом…

6

В ущельи метель, туман, Выше метелей — Монблан, Выше гор человечья рука Сталь и камень вкопала в снега. Стучит механизм, вращается свод. Окуляр за планетой идет. Жадные очи вперила Земля В чужие поля. День за днем — Ночь, рассвет — Сигнала огнем Нет. Треск искр — «…Всем…Всем… По-прежнему диск Нем…»

7

Собираются семь стариков. Снова семь односложных слов. Трещит телеграф, хрипит телефон — Город покорен — — таков закон. Лоб разбит — ни на пядь Нельзя отступать. Вдове обеспечен текущий счет, Сначала весь ход работ, В пляске молота бубен сталь — Новой жертвы Земле не жаль — Другая жена просыпается в три, и четыре, и пять И ей скоро мужа на смерть провожать! Новый мистер упрям, как бес, Проверяет прорыв небес. Ищет неверный ход Плохую ступень… Так мысль кует и молот кует. Бьет — кует Звено и звено… Все равно — через день, через год — Победит «Планетарит»! Если живым запретила твердь — Победит через смерть! Пусть Форд, летя в бесконечность, гниет — Он все же летит вперед, И, что бы ни встретил на этом пути, Зерну суждено прорасти. Когда стальной разобьется гроб, В гниющем мозгу будет жить микроб — Он, как семя, земле и воде На еще голубой звезде. Века сотворят из чудес чудеса — Откроются в мир человечьи глаза, Откроется в мир человечья мечта. И вновь повлечет высота! Только жизнь для всего и над всем Всех планет и времен Вифлеем! Все земное когда-то умрет, Не умрет Человеческий Род, Ибо в нем изначала скрыт «Планетарит». 1925 «Воля России». 1925. № 11

«Туман над осенью, над памятью… В тумане…»

Туман над осенью, над памятью… В тумане потеряны и версты и года… Не пожалеть, себя тоской не ранить, легко забыть и вспомнить без труда, и без дорог — к благоуханной Кане, на Вифлеем — куда ведет звезда — о, без труда — волной на океане взлетев, упасть и не найти следа. И все, что в прошлое, как звучный камень, канет, воспоминания подымут невода, а жизнь дразнить и злить не перестанет, и кончить жизнь не стоило б труда, — но слаще длить в пленительном обмане, что на ладони каждая звезда, что мы кочующие в мире, как цыгане, — на всех планетах строим города — и смотрит большеглазый марсианин, как в небе сумрачном сгорает знойно та, где воды голубые в океане и облачные к полюсам стада, где осенью туманы и в тумане теряются и версты и года… 1926 «Своими путями». 1926. № 12–13

ДНИ, КАК ЛИСТЬЯ

Т. Н. У.

Дни, как листья, в зыбком хороводе, страшный миг — он так обычно прост! Знаю я, что из-под ног уходит самая прекрасная из звезд… В эту грусть, совсем и без возврата обреченный падать в пустоту, принимаю сладостно и свято каждую земную красоту. И в апреле — всех нежней и проще — я слежу, мечтатель и поэт, как блаженно увядают рощи тридцати благословенных лет. И, как плод, что зрелость долу клонит, тяжелею в сладостном бреду, и последней в кроткие ладони жизнь мою и смерть мою кладу. О, теперь, когда не так уж просто слушать мне согласный стук сердец, возношу и вознесу, как звезды, женщину — начало и конец! Голосам непозабытых внемлю — (никогда мне их не обнимать!) — И прославлю трисвятую землю как Сестру, любовницу и Мать. Славлю жизнь, и жизни сердце радо, страшный миг, — он так обычно прост, — в пустоту уходит без возврата самая прекрасная из звезд… 1926 «Перезвоны». 1926. № 18

ПОЛЕТ

А. Л. Бему

Как на костре, мечты дремоту жгли, отец будил и поднял на рассвете… Над морем шел волной упругой ветер, и перья крыл гудели, как шмели. Легко взнесли прочь от земли рули, крича, внизу бежали стайкой дети, день вырастал в торжественном расцвете, а горы сизые снижались и ползли. Крит падал в море дымный, как опал, казалось солнце близким и косматым… Отец внизу встревоженно кричал, — но трудно быть покорным и крылатым… …Был вечер тих, как мальчик виноватый, на берег родины вступал один Дайдал. 1927 «Воля России». 1927. № 3

ВИДЕНИЕ

«Парфянская в ноге открылась рана. Покинув двор и сплетни при дворе, я жил в глуши, в прадедовской норе, и не ушел с войсками Юлиана. Мечтой был с ним. И вот в томленьи странном прогуливался как-то на заре. Вел раб меня, мы сели на горе. Над морем тлели тонкие туманы. Клянусь Луной — то было не во сне: косматый фавн бежал, рыдая, мимо! Раб закричал, крик передался мне, и фавн исчез, как бы растаяв дымом, и только эхо, не устав звенеть, сказало нам, что пали боги Рима…» 1927 «Воля России». 1927. № 3