Звон стекла, дуновение шторы,Шорох шепота на крыльце.Прямо в окна вползают ворыС полумаскою на лице.И уже на ногах вериги, —«Мы безжалостно заберемВаших кукол и Ваши книги,Даже плюшевый Ваш альбом…»Безошибочно, в лунном свете,Тот, кто стройный и впереди,Голубой медальон заметилПод оборкою на груди.«Вы влюбляетесь слишком рано(Створки отперты без труда),Бойтесь верности и обмана.Бойтесь памяти навсегда».В черном бархате полумаскиХолодны, тяжелы глаза:«Вы читаете на ночь сказкиПеред зеркалом, стрекоза,И уже полюбить решая,Словно сердцу пятнадцать лет,Вы мечтаете, как большая,И
страдаете, как поэт».Но покорны, прозрачны рукиОт ладони и до плеча, —И описаны эти мукиВ басне «Бабочка и свеча»…Забывая найденный мячикИ оборванный медальон,Нежный голос наутро плачетИ в стихах вспоминает сон.
II
От слов твоих, от памяти моейИ от почти такого же апреляОпять поет забытый соловейИ близится пасхальная неделя.Но вот встает в какой-то полумглеИ призраками — праздничные лица,Цветы сияют смутно на столе,А соловей — как заводная птица.Он так поет, что плачет богдыханВ истрепанном собраньи Андерсена.— Хочу того… — Но тяжелей туман,И дальше север, и слышнее Сена.И девочка, под заводную трель,Боится так, как прежде не боялась.Сказать тебе, что и сейчас апрель.Что с нами память, кажется, осталась.Что можно бы попробовать еще.Но вот она сама уже не верит,Хоть соловей садится на плечоИ щелкает, и нежно лицемерит…И дождь идет без запаха дождя,Без шелеста стекая с переплета,Где спят герои, руки разведяКак для объятья или для полета.«Современные записки». 1938. Т. 67
ВЕСНА
О, как слаба, о, как нежна,О, как скучна и нежеланнаВстает прохладная веснаИз-за февральского фонтана.И ей подчищенный тритонТрубит заученную встречу,Садовник — хилого предтечу —Пестует зябнущий бутон.И в рыжем пиджаке плебейСтоит, нацелясь аппаратом, —Богиня с профилем носатымЕму позирует с аллей.Но эта встреча не для мук…В траве потягиваясь прелой,Амур натягивает лукИ в землю выпускает стрелы.«Современные записки». 1938. Т. 67
«Не черна моя совесть, а только мутна…»
Не черна моя совесть, а только мутна.Целый месяц в окне не вставала луна.В тишине, в темноте наступала весна.И томила она, и звала у окна.— Умирай, наступила для смерти пора.Как туманны утра и душны вечера.Не вздыхай, не гори, не зови, не дрожи,Только веки сомкни, только руки сложи,Только жить перестань… А покой недалек.Жестяные цветы от весны на порог,Позумент — у плеча и парча — на груди,Только ты не вставай, только ты не гляди…Розовая глина легка и суха,Далеко до луны, высоко до греха.1938 «Современные записки». 1938. Т. 67
«Боже мой, печалиться не надо…»
Боже мой, печалиться не надо,Этот день — спокоен и хорош,На дорожку маленького садаЗолотая набегает рожь.Чайных роз измяты сердцевинки,Лепестки, как дамские платки,Из-за них погибнут в поединкеВечером зеленые жуки.На мосту почти прогнили доски,И перила так легки, легки,Поправляй же локоны прически.Становись, взлетая, на носки.И никто, наверно, не заметил,Как я пела, огибая дом,И как, словно спущенные петли,Тень моя рассыпалась дождем.Как недолго, чувствуя тревогу,Голос мой срывался и дрожал,Но никто не вышел на дорогу,На земле меня не удержал.1935–1938 «Городской ангел»
«Первая печаль в степи дорожной…»
Первая печаль в степи дорожнойВасильком далеким расцвела.Я сорвать хотела: можно? можно?Но карета мимо проплыла.И в квадратной комнатке каретыЯ рыдала, кажется, — часы.Бледной девочкой росла за этоИ ждала показанной красы:Синих платьев бальных и душистыхИли чьих-то ангельских очей.Только
было в небе — пусто, мглистоВсех дорожных тысячу ночей.И так скучно было в этой ровной.Чуть дрожащей в мареве степи,Звезды взоров так еще — условны.Что в слезах себя не ослепиДо поры, пока назад в каретеТы поедешь той же колеей,И столетний василек заметитТвой призыв настойчивый и злой.И к обочине стеблем змеинымПроползет и в руку упадет:Что так поздно?1935–1938 «Ночные птицы»
«Лежи во льду, усни во льду…»
Лежи во льду, усни во льду,Я светлый голос украду,И с той поры, что он угас,Я запою, как в первый раз.Во льду — нетленна красота,И тесно сомкнуты уста,А от ресниц ложится теньИ день и ночь, и ночь и день.А я пою, и голос твой,Как прежде, светлый и живой.Прекрасный падший херувимЛегко становится — моим.На этот голос как не встать?Но нет, во льду — спокойно спать.Во льду — нетленна красота,А ты — все тот, а я — не та.1935–1938 «Ночные птицы»
«Две каменных ладони из-под плеч…»
Две каменных ладони из-под плечТвоих навеки лягут и застынут.Их поцелуи с глаз не отодвинут,Тебе — не встать и света не сберечь.Но вспомни, вспомни, как порой самаПылающие веки прижимала.Чтоб видеть то, что ты припоминала.Что возвратить могла такая тьма,Как — жгло ресницы небывалым жаром,Росли цветы и таяли в огне.Но ты ждала, и ты томилась даром —Была — легка ладонь на простыне.Так жди теперь. И эта тьма сгуститсяДо той, что ты, быть может, не ждала,И где, раскинув два больших крыла.Уже летит не ангел и не птица.1935–1938 «Ночные птицы»
«Это к слову пришлось в разговоре…»
А. Штейгеру
Это к слову пришлось в разговореО любви, — и я снова поюО тебе, о беспомощном взореВ гимназическом нашем раю.Где трубили сигналы на ужин,Не архангелы ли на холме?Проводник и сегодня не нужен,Мы слетаем навстречу зиме.И у домика, где дортуары,В прежней позе стоим у крыльца —Вечный очерк классической пары —Два печальных и детских лица.«О, Ромео!.. — и плачет Джульетта: —О, Ромео, что будет весной?»За апрелем: разлука и лето, —Ты еще до сих пор не со мной…И на мраморных плитах гробницыМальчик бьется, боясь умереть.А надежда листает страницыИ по памяти пробует петь.1935–1938 «Вилла „Надежда“»
«Чем дальше будет расстоянье…»
Чем дальше будет расстоянье,Тем зов слышней через года.Над городом стоит сиянье,И в снежных хлопьях провода.Кружится сажа, и под насыпьВагоны падают легко.Но с каждым мигом, с каждым часомДо звезд все так же далеко.Над морем светлым, над горамиЛучи звучат, как водопад,И вечерами, и утрамиТы слышишь зов: вернись назад.1935–1938 «Ночные птицы»
«Над первой тишиной вторая тишина…»
Над первой тишиной вторая тишина,И призрак за окном далекого окна,Мелькает над рукой тончайшая рука.Под мертвою строкой — поющая строка.«Современные записки». 1939. Т. 68
«Со всею преданностью старой…»
Со всею преданностью старой,Во власти отзвучавших слов,Я выхожу на зов гитары.Высоко гребни заколов.Ступив с четвертого балкона.Сорвав ограды кружева,Я жду улыбки и поклонаИ веры в то, что я жива.Но смутен разум Дон Жуана,Привычно струнами звеня.Он скажет мраку: Донна Анна,И отстранит легко меня.От грез очнуться слабой АннеТрудней, чем мне от вечных снов.Она — жива, она не встанет,Не выйдет, гребень заколов.Как перепуганная птица.Забилась под сердечный стук,И даже ей во сне не мнится:Безумный сад, безумный друг.«Современные записки». 1940. Т. 70