Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова

В том саду

тысячи тысячи лет не скажут ничего нет о крохотной секунде вечности когда ты поцеловала меня когда я поцеловал тебя утром в лучах зимней зари в Париже в парке Монсури в Париже на Земле на звезде под названьем Земля

Le jardin

Какая есть

я такая какая есть так я сделана если смеяться хочу во все горло я хохочу люблю того кто любит меня сейчас разве я виновата что это другой всякий раз? так я сделана чего ж вы еще хотите сверх того что хотите меня? я сделана удовольствие доставлять ничего не стоит менять острый слишком стук моего каблука моя талия слишком гибка мои груди слишком туги вокруг глаз туши круги что поделаешь я такая какая есть кому хочу тому и нравлюсь что поделаешь со мной это случилось да я кого-то любила да кто-то любил меня как дети что любят друг друга просто умеют любить… не спрашивайте у меня я чтоб удовольствие доставлять ничего не надо менять

Je suis comme je suis

«И Бог изгнал Адама…»

И Бог изгнал Адама — отлупила Божья рука его тростью из сахарного тростника. Так получился первый ром. И удирали напролом из виноградников Господних Ева и Адам. Святая Троица гналась за ними по пятам. Но голоса Евы и Адама детскую считалку пели упрямо: диво плюс диво – смотри, будет четыре, а не три. И Троица, конечно, отстала, по святому равностороннему треугольнику рыдая. Ведь двуугольник грешный его затмил, сверкая.

Et Dieu chassa Adam a coups de canne a sucre

Бояться не стоит

Добропорядочные граждане, не бойтесь! Это совсем не опасно. Мертвые ваши надежно мертвы. Надежно их сторожат. Не бойтесь, вам их не отдадут назад. Им не спастись бегством — кладбище охраняется и вокруг каждой могилы – оградки из железных прутьев, как вокруг детской кроватки, чтобы ребенок не выпал оттуда. И это не зря. Вдруг в вечном сне мертвецу что-то приснится? Приснится, будто он жив, а не мертв? Вдруг он сбросит каменное покрывало, подкатится к краю, как из кроватки, выпадет в жизнь? Этого еще не хватало! Могильный ужас! Все зашатается — любовь, печаль, наследство. Но не волнуйтесь, ваши мертвые к вам не вернутся. Радуйтесь жизни, добропорядочные господа — слезы пролиты раз и навсегда. Нет, они больше не встанут. Могилы будут в целости и сохранности, на месте вазы с хризантемами и скамейки. Все спокойно. Берите в руки лейки. Ничто не помешает вам в этих работах, в вашей вечной скорби на свежем воздухе.

Rien a craindre

Робер Деснос (1900–1945)

Муравей

Муравей вспугнул ворон — он огромный был, как слон. – Так не бывает! Так не бывает! И в тележке он возил крокодилов и горилл. – Так не бывает! Так не бывает! Говорил он по-французски, по-немецки и по-русски. – Так не бывает! Так не бывает! – Вот еще! Бывает!

La fourmi

Рене де Обальдиа (1918–2022)

Лучший стих

«Сизая сойка свистела в саду». Итак, маидети, это лучший на свете стих. Зая, ка, ла, ду. Сизая сойка свистела в саду. Конечно, паэт мог сочинить куплет: «Крупная сойка сыскала еду». Но нет! Настоящий паэт напишет даже в бреду: «В небе вечернюю встретив звезду, Сизая сойка свистела в саду». Си, со, са перетекают в ду. Сойку всегда я найду там, где ее поселил паэт, что из рутины выпадает всегда, словно птенец из гнезда. Слышите силу этих двух строк? Просто подземный толчок! Запомните строки эти! Бальшими станете, маидети, мериканская будет у вас подруга и промурзычите ее иностранному уху лучший на свете стих, что помнит предков своих: «Сизая сойка свистела в саду». Как гласные и согласные обнялись тут! Словно друг друга на крыльях несут! Резвое си, долгое со, откровенное са блестят, как на стебле роса! Но сойка спряталась. А ты наказан, непоседа, – ботинком выбил ритм на голове соседа. В углу теперь тебе стоять, а после перепишешь триста раз в тетрадь: «Сизая сойка свистела в саду».

Le plus beau vers de la langue francaise

Ги Гоффет (1947)

Рождественский Ремб [2]

Вот и продали старое пианино из травы арденнскому снегу. Прощайте, зеленые музы Олимпа, не застанете больше врасплох двух влюбленных, зима вморозила их в лед Мааса. А Ремб, как придет в норму, завернется в хрустящую корочку в витрине у мясника, где, словно на троне, голова теленка (две ее красные дырки моргают почем зря — в Шарлевиле ведь есть электрическое освещение).

2

Rimbe – так обращался к Артюру Рембо (Rimbaud) Верлен в своих письмах.

Rimbe de Noel

Письмо незнакомке напротив

Тюль, штора, ставни – и больше ничего, что смогло бы, Мадам, заслонить меня от вашего глядящего из темноты глаза циклопа. Он следит за моим длинным голым туловищем — за этой подделкой под лежачую надгробную статую, подточенную невоздержанностью, за упавшим без чувств перед вашим балконом, где сушится нижнее белье монашки, спускающей гончую свору, – ядовитые цветы для одинокого, которого смерть сводит с ума, возбуждает, потрошит в ночи, наглухо приклепывает к вашим белым бедрам.

Lettre a l`inconnue d`en face

Герцогская ярмарка

О, дни дождя и поста, забегаловка открыта для поэтов, всплакнувших, что море ушло за вечный этернит [3] и шифер. Позволь, схожу быстро за солнцами, что пьяней, чем игрушечный этот Восток под голубыми тентами рынка, позволь, вгрызусь в лазурь, чтоб, будто ангел с глазами варвара, cделав круг, принять внутрь головокружительный алкоголь Гесперид.

3

Этернит – род шифера. Название от eternite – вечность.

Ducasse ducale

С немецкого

Райнер Мария Рильке

Готфрид Бенн

Бертольт Брехт

Пауль Целан

Райнер Мария Рильке (1875–1926)

«Свет серебристый снежной ночи…»

Свет серебристый снежной ночи. Раскинувшись, пространство спит в тиши, лишь боль моя одна уснуть не хочет, боль в одинокой глубине души. – Но почему душа в молчании застыла, в ночь почему не изольешь ты душу? – Она бы звезды погасила, когда бы вырвалась наружу.

Im Schoss der silberhellen Schneenacht

«Когда все звуки, как трава…»

Когда все звуки, как трава, засохли средь бескрайней немоты, то звезды эти все – слова для той единственной на свете темноты.

Wenn langst der letzte Laut verdorrte

Осень

Паденье листьев – облетают будто далекие небесные сады. Все падает вокруг без исключенья. И прочь от звезд средь темной пустоты планеты продолжается паденье. Оно всё пропитало глубоко. Всё норовит прервать на полуслове. Но есть Один, кто нежно и легко в своих руках паденье остановит.

Herbst

«Огнем багряным барбарис объят…»

Огнем багряным барбарис объят, чуть дышат астры старые в саду. Кто в эти дни не сделался богат, тому с собой уже не быть в ладу. И кто глаза свои закрыть не хочет, чтоб перед ним из мрака не возник рой привидений, что восстанут к ночи, тот уже в прошлом нынче, как старик. И не придет никто, и завтра не настанет — его теперь обманет день любой. И сам Господь тогда, как камень, тянет его глубоко в бездну за собой.