Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова

Jetzt reifen schon die roten Berberitzen

Гость

Кто это – гость? Порою гостем к вам входил я, как из времени другого. Ведь в каждом госте – древняя основа, он часть того, чего не знает сам. Приходит и уходит гость в свой срок. Но оказавшись хоть на миг под кровом, он в равновесие добра себя приводит снова, равно от незнакомого и от знакомого далек.

Der Gast

Единорог

Вот поднял голову святой — молитва спала с головы, как шлем. И, хоть в него не верил он совсем, шел белый зверь к нему, и тих, и нем, как будто лань, глядящая с тоской. Как из слоновой кости, арки ног держали в чутком равновесье тело, от шкуры блеск струился белый. Как башня на луне, во лбу светился рог, и каждый шаг все выше зверя делал. А на губах пушок был серо-ал, рот приоткрытый белизной зубов сверкал. Зверь в ноздри воздух втягивал и гимна ждал. Его преграды не встречавший взор — он столько проецировал в простор, что круг лазурных мифов замыкал.

Das Einhorn

«Руки к руке прикосновенье…»

Руки к руке прикосновенье, и поцелуй протяжный губ прохладных. Дороги белое мерцание, свеченье пусть отведет в поля нас, ладно? Сквозь тихий дождь цветов, сквозь белое паденье, свой первый поцелуй день посылает нам. Навстречу Господу пойдем без промедленья. Господь нас встретит на пути к полям.

Ein Handeineinanderlegen

Конец пьесы

Смерть – господин и врач. Мы – только смех, что льется из уст его. Коль день любви горяч, внутри нас раздается вдруг его плач.

Das Schlussstuck

«Снова, опять, хоть знаком уже этот пейзаж любви…»

Снова, опять, хоть знаком уже этот пейзаж любви, и крохотное кладбище, где плачут имена, и страшный безмолвный овраг, в котором пропадают все остальные, снова, опять уходим вдвоем с тобой под старые кроны и снова, опять ложимся в цветы лицом к лицу с небом.

Immer wieder

Готфрид Бенн (1886–1956)

Невеста негра

Золотистая шея белокурой девушки лежала на подушке темной крови. Солнце бесновалось в ее волосах, лизало ее стройные бедра, поставив свои колени по обеим сторонам ее смуглых грудей, не изуродованных ни материнством, ни вредными привычками. Рядом с ней – негр: ударом конского копыта ему снесло глаза и лоб. Два пальца вонючей ноги он ввернул ей в маленькое белое ухо. Она лежала, как спящая невеста, окаймлена счастьем первой любви, накануне частых Вознесений молодой горячей крови. Пока ты не воткнул ей в белое горло нож и не набросил пурпурно-синий фартук трупной крови на ее бедра.

Negerbraut

Круговорот

В одиноком коренном зубе проститутки, тело которой осталось неопознанным, была золотая пломба. А остальные зубы выпали, словно сговорились. Этот же выдернул патологоанатом и заложил в ломбард, чтоб сходить на танцы. – Пусть только прах снова становится прахом, — сказал он.

Kreislauf

Бертольт Брехт (1898–1956)

Сказание о мертвом солдате

Война тянулась четвертый год с надеждой на мир – никакою. Солдат окончательный сделал расчет и умер смертью героя. Да только война по-прежнему шла, и Кайзер был вовсе не рад — на фронте свои не закончив дела, умер его солдат. И спал, погруженный в летнюю тьму, спокойно в могиле своей. Но в полночь однажды приходит к нему комиссия из врачей. Да, глиняный холмик его небольшой комиссия обступила, и выкопан был рядовой лопатами из могилы. Осмотрен комиссией был рядовой, иль что от него осталось. Решили, что полностью годен он в строй, вот только запачкался малость. Комиссия та сквозь ночную тьму его повела за собой, и, если б не каска, мигали б ему звезды над головой. И влили шнапс ему в гниль и прах, и было это не слабо — две медсестры у него на руках и полуголая баба. А чтобы не сильно вонял солдат, священник махал кадилом, хоть все равно разносился смрад — всем муторно было. Но все вокруг кричали «Ура!», веселый играли марш, и, ноги выбрасывая от бедра, шел бодро солдатик наш. И, братской его придержав рукой, шли два санитара вслед, чтоб, в грязь свалившись, сценой такой не портил картину побед. И в саван они обрядили его — цветов державного флага, чтоб никакое цветное дерьмо не падало из бедолаги. Во фраке с манишкой и с пачкой банкнот банкир замыкал этот морг, почувствовав с гордостью – он патриот, гражданский свой выполнил долг. Вели по шоссе его, как на парад, играя марш без запинки, и вправо и влево шатался солдат, как в бурю снежинки. Собаки и кошки вопят во всю пасть и крыс раздается хор: Нет! Нет! Не хотим под француза попасть! Не вынесем этот позор! И бабы в деревнях, где он проходил, не спали уже до утра, и месяц сиял изо всех своих сил, деревья кричали «Ура!». Собаки и бабы кричали: «Герой!» Священник кадил ему рьяно. Солдата водили они всей толпой, как пьяную обезьяну. А может, солдата никто не видал в пути от двора до двора, поскольку приветствий скрывал его шквал, и марша, и криков «Ура!». Вокруг хороводы уже повели, толпа окружила, как лес, и было солдата не видно с земли — лишь звездам с небес. Но звезды лишь ночью на небе горят. Вот красный восход полосою, и надо опять, понимает солдат, погибнуть смертью героя.

Legende vom toten Soldaten

Пауль Целан (1920–1970)

Смертельная фуга

Черное молоко предрассветных потемок мы пьем тебя вечером пьем тебя в полдень пьем тебя утром и на ночь могилу роем себе в небесах в ней будет не тесно Один человек живет в этом доме он играет со змеями а в сумерки пишет в Германию ах золото твоих волос Маргарита напишет выходит наружу ему светят звезды свистом подзывает охотничьих псов свистом подзывает своих евреев велит рыть могилу а после дает нам приказ делать вид что танцуем это такая игра Черное молоко предрассветных потемок мы пьем тебя на ночь мы пьем тебя в полдень и утром и вечером Один человек живет в этом доме он играет со змеями а в сумерки пишет в Германию ах золото твоих волос Маргарита пепел твоих волос Суламифь могилу роем себе в небесах в ней будет не тесно Он нам кричит вгрызайтесь в землю поглубже а остальные пускай запоют это такая игра кусок железа достает из-за пояса и машет им синеглазый глубже вонзайте в землю лопаты а остальные пусть делают вид что танцуют это такая игра Черное молоко предрассветных потемок мы пьем тебя на ночь мы пьем тебя в полдень и утром и вечером Один человек живет в этом доме ах золото твоих волос Маргарита пепел твоих волос Суламифь Он играет со змеями он кричит сыграйте сладостно в Смерть Смерть виртуоз из Германии кричит пусть скрипки мрачнее звучат тогда вы дымом подниметесь в небо в могилу свою в облаках вам будет не тесно Черное молоко предрассветных потемок мы пьем тебя на ночь мы пьем тебя в полдень Смерть виртуоз из Германии мы пьем тебя утром и вечером Смерть синеглазый виртуоз из Германии он настигает тебя кусочком свинца он без ошибок тебя настигает Один человек живет в этом доме ах золото твоих волос Маргарита спускает охотничьих псов и в небе нам дарит могилу играет со змеями в мечтах его Смерть виртуоз из Германии золото твоих волос Маргарита пепел твоих волос Суламифь

Todesfuge

Молитва

Нет его – некому больше лепить нас из глины, некому заговаривать прах. Тому, кого нет, дали обет — цвести ради него, навстречу ему. Были ничем и будем ничем — призраком розы, розой, которой нет. Пестик ее, нить накаливания души, угольный прах в красной короне, зажигаясь от Слова, над шипами поет.

Psalm

Князь тишины

Ни к чему на стекле рисовать сердце. Князь тишины перед дворцом обходит строй. Он на верхушке поднЯл флаг – лист, что синеет по осени. Он раздает солдатам сухие стебли печали и соцветия времени. С птицами в волосах идет спрятать меч в воду. Ни к чему на стекле рисовать сердце. Бог ходит в стае, укрывшись плащом, тем, что однажды упал с твоих плеч на ступени, ближе к ночи – дворец был в огнях и на языке людей ты сказала: Любимый… Он не знает, чей это плащ, не окликает звезду, а идет за листом – ему послышалось: стебель… соцветия времени

der Herzog der Stille

«Полная пригоршня времени…»

Полная пригоршня времени — это ты приходишь ко мне, и я говорю: Волосы у тебя не каштановые. Как легко ты кладешь их на весы горя — они тяжелее меня. Корабли приплывают за ними, грузят их в свои трюмы и везут продавать на базар вожделенья — ты улыбаешься мне с глубины, я по тебе плачу на чаше весов, по-прежнему легкой. Плачу, что волосы у тебя не каштановые, в обмен на морскую воду ты отдала завитки. Ты прошептала: весь мир заполнили мной, навсегда я – овраг в твоем сердце. Ты говоришь: сыпь в свою чашу всю листву лет — время, чтоб прийти и меня целовать. Листва у времени коричневая, а твои волосы – нет.