Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова

Die Hand voller Stunde

Марианна

Нет сирени в твоих волосах и лицо твое из зеркального стекла, туча идет от глаза до глаза, из Содома уходя в Вавилон, словно листву, башню наземь стряхнула и бушует среди серных стволов. Над твоим ртом полыхает молния. В том ущелье – разбитая скрипка, кто-то водит смычком по белоснежным зубцам, но тростник звучит лучше. Любимая, ты сама, как тростник, а мы – целиком из дождя. Твое тело – вино несравненное, пьем его вдесятером, твое сердце – барка с зерном, мы – его стража ночная, Маленький кувшин синевы пролился над нами, и мы засыпаем… Перед шатром взвод на руках тебя поднимает, и, выпивая, мы несем тебя хоронить. На каменных плитах всего мира монетой звенит крепкое серебро снов.

Marianne

Годы от тебя до меня

Твои волосы вьются от моих слез. Синевой своих глаз накрываешь ты стол нашей любви: ложе между летом и осенью. Мы пьем брагу, которую приготовили не я и не ты, не кто-то третий – жадно допиваем остатки. Видим друг друга лишь в зеркалах на дне моря и все быстрее меняем блюда: ночь – это ночь. Она начинается утром и кладет меня рядом с тобой.

Die jahre von dir zu mir

«Ночью ты была…»

Ночью ты была по ту сторону жизни. Но мои слова вернули тебя. Теперь ты здесь. Все теперь – правда, и все – ожидание правды. Стебли фасоли тянутся вверх под нашим окном. Помни о том, кто разрастается рядом и за ней присматривает. Бог, которому оставлены мы, лишь часть, заместитель, рассеянный всюду: смертью всех скошенных он на той стороне прирастает. Взгляд нас уводит туда, с той стороной заводим знакомство.

Dein Hinubersein

«Ночные стебли…»

Ночные стебли из сердец и голов проросли и от слов, что серп говорит, они к жизни припали. Молча, как они, взвеемся мы на миру. Наши глаза нас обманули, желая утешить. Они ищут на ощупь, знак подают в темноте. Пустые, молчат твои взоры в моих. Словно бродяга, подношу твое сердце к губам, потому что к своим ты мое поднесла. То, что пьем мы сейчас, утоляет жажду этих мгновений, нас, таких, какие мы есть, к губам времени подносят мгновенья. Но придемся ль по вкусу? Ни звук и ни свет не проскользнут между нами, и мы говорим: О, стебли, ее стебли, ночные стебли.

Aus Herzen und Hirnen

«Вот запылал огромный свод…»

Вот запылал огромный свод. В нем звезды черные роятся, прорыв ходы. Как галька, затвердел горящий лоб Овна, и меж его рогов, среди поющих завитков, мозг, свертываясь сгустками, как море сердца, прибывает. Но отчего не убегает? Вселенной больше нет, и я несу тебя.

Grosse, gluhende wolbung

«Немой осенний запах…»

Немой осенний запах. Цветок звезды не сломанным прошел между обрывом и родной сторонкой сквозь твою память. Я неприкаянность почувствовал так остро, что показался себе живым.

Stumme Herbstgeruche

«.Каждый раз открываешь дверь..»

Каждый раз открываешь дверь немного другим ключом. В дом набился снег недомолвок. От того, бьет ли кровь у тебя из глаза, рта или уха, меняется ключ. Меняется ключ, меняется слово. Теперь на него могут налипнуть снежинки. Ветер толкает тебя и сминает в снежок слово и снег.

Mit wechselndem Schlussel

Ирландское

Позволь мне забраться в копну твоих снов, пропусти по тропинкам дремы, разреши срезать торф поутру с наклонностей сердца.

Irisch

«Вокруг горы жизни, исхоженной в бессоннице…»

Вокруг горы жизни, исхоженной в бессоннице — потравленная несбывшимся хлебная страна. Ты берешь хлебный мякиш и лепишь нам новые имена. Этот мякиш хочу нащупать, где бы я ни был — у меня на каждом пальце глаз, гладящий землю. Из мякиша земли хочу расти к тебе, держа во рту зажженную свечу голода.

Von Ungetraeumtem geaetzt

«Я пью вино из двух стаканов…»

Я пью вино из двух стаканов и прорезаю зазубрины цезур, как тот, Другой, в Пиндаре. Господь дает нам маленького праведника, как камертон. Из барабана лотереи нам выпадает грош.

Ich trink Wein aus zwei Glaesern

«Утопи у себя…»

Утопи у себя в локтевом сгибе на всплеске пульса, укрой там, на просторе

Sink mir weg aus der Armbeuge

«Еще тебя вижу…»

Еще тебя вижу: дотрагиваюсь до эха щупальцами слов в могиле разлуки. Легкий испуг у тебя на лице, оно вспыхивает, погруженное в меня — туда, где мучительно звучит Никогда.

Ich kann Dich noch sehn

Голубка белая

Голубка белая вспорхнула: теперь мне можно любить тебя. В окне затихшем колышется едва заметно дверь, и дерево шагнуло тихо в замершую комнату, и ты так близко, словно ты не здесь. Крупный цветок берешь ты из моей руки — не белый, не красный и не голубой – но ты его берешь. Где не было его, там он останется навеки. Нас не было, мы в нем останемся.

Der Tauben weiseste

Как ты отмираешь внутри меня

в изношенный центр дыхания осколком опять вонзилась жизнь

Wie du dich ausstirbst in mir

С испанского

Рамон Хименес

Федерико Гарсиа Лорка

Пабло Неруда

Рамон Хименес (1881 – 1958)

«Я шел по тропе…»

Я шел по тропе, в руках – полевые розы, из-за горы вставал рыжий месяц. Ветерок приносил свежий сумрак реки, грустный голос лягушки, как певучая флейта. Над холмом тосковала звезда. Я шел по тропе. В руках – полевые розы.

He venido por la senda