Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

₁₈₉₇

В ИЗГНАНИИ

В руки дали топор тупой И погнали глухой тропой. Я тогда себе прошептал: «Приготовься, твой час настал. Получай в затылок свинец, Обретай покой, наконец. До могилы ведет тропа…» Но — другою была судьба. Огляделся — народ вокруг, Сотни крепких надежных рук, Все — на каторге, все — друзья, Обездоленные, как и я. Вон казах, татарин, узбек, Вон киргиз и русский, гляди! — Всех загнали в кромешный снег, И у всех страданье в груди. Я на родине правду пел, Отхлестать кабанов успел, Но манапы сказали: ложь! Оплевали песню мою, Оковали песню мою, Где управу на них найдешь? Бесконечен каторги срок, И рассудок мой изнемог. Пыль покрыла мое лицо, Пыль изгнания, пыль дорог. Далеко дорогой аил. Дома жаворонком я был. Мой народ, ты помнишь меня Или, может, уже забыл? Слыл на родине соловьем, Разливал я песни рекой, А теперь — погребен живьем — Пни корчую в тайге глухой. Провожу в молчании дни, Провожу в страдании дни. Мой народ, вспоминай меня, Провожу в изгнании дни. Ворочусь ли живым домой? О, как бдителен тут конвой! Я обдумываю побег, Но в упор глядит часовой. Вековые ели рублю, Еле-еле я их валю, Обессилел уже вконец, И в руках и в ногах — свинец. Сколько сил осталось в груди? Сколько лет я в этом лесу? Сколько мук еще впереди? Сколько горя перенесу? Тяжкий труд меня истощил, Доконала меня ходьба… Возвращусь ли когда в аил? Что еще скрывает судьба?… Но в унынье дальних дорог Песни гор я в душе сберег… И надумал сладить комуз — Без комуза я жить не мог. Пусть крута и лиха стезя — Без комуза певцу нельзя, Топором его мастерил, Помогали мои друзья. Раздобыли струны они, Три струны певцу принесли, И теперь коротаю дни С горной песней, от гор вдали. Из доски смастерил комуз, Вырезал его по ночам… Конвоиры глядят, боюсь, Не понять меня палачам. Как смогу я им объяснить, Что не петь нельзя соловью? Истончается жизни пить, Если долго я не пою. Мой комуз топором долблен, Не комуз — сырая доска. Но играю, в песню влюблен, И бежит от меня тоска! Мой комуз усталых бодрит, Он надежду сердцам дарит. Мой язык понятен не всем, Но комуз — с любым говорит! Сколько разных тут языков! Всех пешком пригнали в тайгу, Все влачат железо оков, Не могу смотреть, не могу!.. Развлекаю друзей игрой, Незаметно приходит ночь. Конвоиры и те, порой, Мой комуз послушать не прочь. Но теперь я о том пою, Что постиг в холодном краю. О мученьях простых людей Подобает петь соловью. Путь изгнанников крут и слеп, Он бесправен, жесток, нелеп. Умираем с голоду мы, Так уж скуден каторжный хлеб! В снег лицом повалился друг, Доконал непосильный труд. Это горе поймет лишь тот, Кто закапывал мерзлый труп. Я от смерти на волоске, Истомился в снежной тоске, Истощился и — сам не свой — Все мечтаю я о куске… В муках каторги стынет кровь. Молодые ушли года. Неужели родимый кров Не увижу я никогда? Но играет верный комуз, Отлегает от сердца груз, Улыбаются мне друзья — По душе им песня моя. А начальнику донесли, Что над снегом песня парит, Что с людьми из любой земли Мой комуз легко говорит… И начальник средь бела дня, Чертыхаясь и всех кляня, — Размозжил о камни комуз, В одиночку бросил меня. Только песню не растоптал, Песня вьется врагам в укор. В муках каторги старым стал Соловей поднебесных гор.

ЗДРАВСТВУЙ, МАТЬ

Здравствуй, мать, здорова ли ты? Тебе восемь десятков лет… Я вернулся из темноты, Пересек чуть не целый свет. Ты вскормила меня молоком, Ты была живым родником… Да, судьба твоя нелегка. Я вернулся. Издалека. Мать, я жизнь за тебя отдам — В добрый час меня родила, Благодарен твоим трудам — Ты мне силу предков дала. А потом дивился народ: И откуда такой акын? Где он только слова берет? Чей он родом и чей он сын?… Да, я жертвою пасть готов За тебя, дорогая мать. Не жалела своих трудов, Все готова была отдать… Я вернулся из тьмы — живой. Где же сын единственный мой? Я в родные пришел края. Где же сын, опора моя? О копытце мое, сынок! Я рыданий сдержать не смог… Ты оставил в слезах отца. Не застал Токтогул птенца. Как росток, засохший весной, Ты совсем молодым ушел, Мой единственный, милый мой, Ты растаял, как дым, ушел. Ты умолк, птенец соловья, Ты утих, кровинка моя, Ах, могила твоя душна, Как скорлупка, она тесна. Я слезы удержать не смог, Мой любимый напев ушел, Как росток на корню, засох, Расцвести не успев, ушел. Ты закрыл глаза-зеркала, Каково-то теперь тебе?… Верю: в миг, когда смерть брала, Не был ты покорен судьбе. Знаю я — вырывался ты, Не давался, метался ты, Будто птаха в стальных когтях, Бился и трепыхался ты… Мать, вернулся твой сын Токо, Был он в каторге, далеко, Были дни его нелегки — У тиранов остры клыки. Изболелся твой сын душой, Он вернулся из мрачных мест, А его соколенок ушел, Он покинул родной насест. Мать, не плачь, не сгорай дотла, Не терзай себя, не казни. Ты и так в слезах провела Все свои несчастные дни. Ты слезами не мучай грудь, Успокойся и лучше будь Благодарна за то судьбе, Что вернулся Токо к тебе. Ты твердила: «Хоть раз взглянуть, А потом умирать могу». Одолел я великий путь, В Забайкалье я жил, в снегу… Я томился в тяжких сетях, Обессилел, совсем зачах, Но опять пред тобой стою — Я теперь о тебе пою. Дорогая, слезы утри, Я остался жив, посмотри, Верил я — обойду беду И к тебе, наконец, приду. Ты устала, родная, ждать. Нелегко тебе, нелегко. Я пришел, я вернулся, мать, — Оправдать твое молоко.

НАЗИДАНЬЯ

*

Если будешь достойно жить, Добротою людям служить, Станут все тебя уважать, Захотят с тобою дружить. И приветливым назовут, И совет твой, гляди-ка, чтут, А очутишься вдруг в беде, То на помощь дружно придут.

*

Хорошо джайлоо тогда, Если там пасутся стада. И от пения соловья Ива старая молода. Если жаворонок поет, То вдвойне прекрасен восход. И душистей зеленый чай Тем, кто с хлебом напиток пьет. В самый жаркий палящий день Ты ветвистую ценишь тень. Поразишься ты кручам скал, Если коз на них увидал. И милей верблюдицы вид, Коль верблюд за нею спешит. Погляди на горы, джигит, Недоступна их высота. Если снег на гребнях лежит, Совершенней их чистота.

*

Друг, без дела зря не лежи, Если молод ты и здоров. И еще совет мой таков, Правду выслушай до конца, Наставленьям внемли отца, — Тайну жизни понял старик. Поученья, друг мой, привык Излагать я в звучных стихах. Вникни в мысль мою глубоко, И, в своих возвысясь глазах, Скажешь: прав был старый Токо.

₁₉₁₃

ЫСАК ШАЙБЕКОВ (1880–1957)

* * *

О, сладки денежки твои, да солон нрав, За осень платишь ты весной, будь проклят, бай. Ты постарался — рассчитался, обобрав, Поиздевался надо мной, будь проклят, бай! В двенадцать лет я стал жнецом, в двенадцать лет! Будь проклят, бай, в двенадцать лет так мало сил! Солома в пальцах — до костей! Но в сердце след… Будь проклят, бай. Я спину гнул, но не просил.

₁₈₉₈

ГОРЕМЫЧНЫЙ НАРОД

(Отрывок)

…Скорбный путь твой окончится где И когда, горемычный народ?! Пусть ты спишь без кошмы, но была б Хоть еда, горемычный народ! Ничего не досталось тебе От труда, горемычный народ. У твоих лиходеев сердца Изо льда, горемычный народ. Состраданья не встретишь у них Никогда, горемычный народ. Просишь крова, глаза опустив От стыда, горемычный народ. Ты на лютое горе себе Шел сюда, горемычный народ! Неужель униженья твои — Навсегда, горемычный народ? Люди в лютой тоске разбрелись Кто куда, горемычный народ. Мы родимых своих разыскать Не властны, горемычный народ. Где же те, что далеко зашли В глубь страны, горемычный народ? Как суровы чужие пути, Как темны, горемычный народ! Как наказан, ты белым царем Без вины, горемычный народ! Продал упряжь, а денежки где? Все не впрок, горемычный народ! Ты, растративши силу свою, Падал с ног, горемычный народ. Здесь надежное ладить жилье Разве мог горемычный народ! На воде заболтаешь муку — Тем и сыт, горемычный народ. Вволю здесь для тебя только скорбь, Только стыд, горемычный народ. Как от каждого нынче семья Далека, горемычный народ! И с друзьями сойтись — не найдешь Уголка, горемычный народ. Ты на голой земле отлежал Все бока, горемычный народ. Богатей не продаст бедняку Ни куска, горемычный народ. Как сурова дорога твоя, Как тяжка, горемычный народ! Истомили тебя нищета И тоска, горемычный народ. Здесь и в близком ты видишь теперь Чужака, горемычный народ. Здесь ты мяса не ешь и не пьешь Молока, горемычный народ. Все добро распродавши, живешь Кое-как, горемычный народ. Продаешь тонкорунную шерсть, О бедняк, горемычный народ! Сам себя продаешь — не прожить Натощак, горемычный народ! Ты вконец обездолил себя, Словно враг, горемычный народ. За гроши отдавал ты кошму И ширдак, горемычный народ. Ты вареную голень носил На базар, горемычный народ. «Вот дешевая голень!» — хвалил Дрянь-товар горемычный народ. Еле дышат от лютой нужды Млад и стар, горемычный народ. Белый чий с красной шерстью сплетя, Продавал горемычный народ. Перекрасив, распродал старье, Обнищал горемычный народ. «Добрый бек наш!» — притворно хвалил Богачей горемычный народ. Богачи не желают признать За людей горемычный народ. На душе у тебя с каждым днем Тяжелей, горемычный народ. Всю одежду свою, все добро Продал ты, горемычный народ. И писавшее песни перо Продал ты, горемычный народ. Ты арканы и седла понес Продавать, горемычный народ. Ты остался, оборван и бос, Голодать, горемычный народ. Продал шубу и шапку с себя За гроши горемычный народ. Все добро разбазарил дотла, — Не дыши, горемычный народ! Жеребята, что к баю ведешь, Хороши, горемычный народ! Малолетних детей продаешь — Свет души, горемычный народ! И похлебку продашь и казан, Нищий наш горемычный народ. Здесь не счесть наших бед, и обид, И пропаж, горемычный народ! Сложишь песню про злую судьбу И продашь, горемычный народ!

КАЛЫК АКЫЕВ (1883–1953)

НУЖДА

Заставила ты с малых лет Стать байским батраком, нужда. Заставила в грязи, в хлеву Спать вместе со скотом, нужда. Ты молодую кость мою Согнула горбылем, нужда. Лишала слова мой язык Ты перед болтуном, нужда. Ты обескровила меня, Покрыла сердце льдом, нужда. Когда мне труд невмоготу, Грозишь голодным днем, нужда. Несчастному, ты служишь мне Дурным поводырем, нужда. В год черный гонишь за овцу Ты в кабалу-наем, нужда. Ты, душу истерзав, блуждать Заставила слепцом, нужда. Все годы нищеты бурдюк Был за моим горбом, нужда. Приедет сват, — ведешь меня К соседу с просьбой в дом, нужда. Беспомощный шатался я Под злым твоим бичом, нужда. Приедет друг, — и снова в долг Баран в котле моем, нужда. Среди друзей из-за тебя Слыву я должником, нужда. Ты в стужу лютую и в зной Была худым шатром, нужда. Обула в тряпки ноги мне, Одела грудь рваньем, нужда. Заставила ты землю рыть, Я сросся с кетменем, нужда. Заставила меня, глумясь, Всю жизнь ходить пешком, нужда. Мед слов моих из-за тебя Стал горьким ковылем, нужда. С безмозглым сыном бая мог Сравняться ли я в чем, нужда? Я не был болен, но с тобой Стонал в бреду больном, нужда. В пылу беседы обо мне Шел разговор кругом, нужда… Комузу-песне все отдав, Я был всю жизнь певцом, нужда. Простилась молодость со мной, — Ты стала тяжким сном, нужда.

1907

БАРПЫ АЛЫКУЛОВ (1884–1949)

МЫРЗАИМ

Как гора, что уходит ввысь, Гордо ты встаешь, Мырзаим. Там, где шесть арыков сплелись, Воду ты берешь, Мырзаим. Жеребенок ты огневой, Ты красуешься, Мырзаим. Слыша голос влюбленный мой, Повинуешься, Мырзаим. Лебедь — девственное перо, Не идешь — плывешь, Мырзаим. Ты на солнце, как серебро, А не медный грош, Мырзаим. Средь полыни над бережком Перепелок охотник бьет. Был и я хорошим стрелком И без промаха целил в лет. Я огнем сжигаем иным, Я люблю тебя, Мырзаим. Вдоль реки растет чернобыл, Укрывает его туман. Я охотником прежде был, На куницу ставил капкан. Я любовью к тебе томим, Я люблю тебя, Мырзаим. Берег озера невысок, Там весь день сегодня пальба — То охотники бьют сорок, — Мне охотиться не судьба. Я вздыхателем стал твоим, Но не радуюсь, Мырзаим. Взял охотник соболий след, Мне до этого дела нет. Стал угрюмым я и немым, — Я люблю тебя, Мырзаим. Ты — царица утиных стай, Как тебя назвать, Мырзаим? Птица сказочная, слетай И на руку сядь, Мырзаим. Ты и счастье, ты и беда, Стань моей женой, Мырзаим. Дай согласие, и тогда Обрету покой, Мырзаим. Только тигры боятся дня, Ты же смелая, Мырзаим. Если ты отвергнешь меня, Дурно сделаешь, Мырзаим. Хочешь, чтоб я плакал навзрыд До скончания дней, Мырзаим? Никогда не буду я сыт Красотой твоей, Мырзаим. Ты — кукушка, ночью нема, Ты кукуешь днем, Мырзаим. Столб поддерживает дома, Ты держи мой дом, Мырзаим. Хлеб сжинать твой желаю сам, В поле быть с тобой, Мырзаим. Трижды в день тебя видеть там, Стань моей судьбой, Мырзаим. Днем и ночью другом твоим Я желаю быть, Мырзаим.

₁₉₁₀

СОПУ

Я сегодня спою о тех, Кто, обманывая толпу, За грехом совершая грех, Называют себя сопу. Ты, сопу, читаешь Коран, А не ценишь его ни в грош. На уме — грабеж и обман, Ты — святоша среди святош. Попиваешь бузу тайком, Будто балуешься чайком, И не страшен тебе аллах, И не страшен тебе закон. Что ни день — повторяешь грех — Пьешь и прячешься ото всех, Но откуда фальшивый страх? Ведь не страшен даже аллах! Что ни день, привычно, чуть свет Забираешься на минарет, Соревнуешься с петухом — Раздираешь горло стихом — Созываешь ты грешных нас Поскорей совершить намаз. Слышал я, как ты говорил: «Хорошо кок-чай заварил!» Синий чайник укутал ты… Да немного напутал ты, Ведь налил в него мусаллу И не зря пригласил муллу! Если так сам сопу грешит, То и нам аллах разрешит… Говорят: сопу никогда Не возьмет чужого добра, Ни плодов чужого труда — Ведь рука у него добра. Я не верю в святость его. Погляди: пузатость его Говорит открыто, что он — Не из тех, кто блюдет закон. Нечестивец носит суму — Собирает налоги он. Аккула, битир — все ему! Неустанно в дороге он. Проповедует шариат И шипит: «Попадете в ад!» Он последнюю лошадь взять, Дармоед, за налоги рад. Если я встречаю в пути Мулл, сопу, ишанов, хаджи — Я стараюсь их обойти, Чтобы не утонуть во лжи. Обхожу воровскую рать, Обхожу любого из них: Все готовы с тебя содрать, Будто ты — их старый должник! С петухом я сопу сравнил — Петуха я зря очернил, Ведь не он без удержу врет, Обирая простой народ.

₁₉₁₀

ПРИМЕЧАНИЯ

ИЗ УКРАИНСКИХ ПОЭТОВ

Гулак-Артемовский Петро (1790–1865) — писатель, профессор, ректор Харьковского университета. Приобрел известность в литературе после опубликования ряда басен-сатир, где главным образом шла речь о произволе, чинимом помещиками над крепостными.

Боровиковский Левко (1806–1889) — поэт. Выступал как автор песен, баллад, дум, басен. Был также фольклористом и этнографом, собирал народные песни, пословицы, поверья. Работал над словарем украинского языка. Литературное наследие сохранилось не полностью.

Шашкевич Маркиан (1811–1843) — поэт, общественный деятель. Зачинатель новой украинской литературы на Западной Украине. Родился в семье священника. Окончил Львовскую духовную семинарию, был сельским священником. Возглавил литературный кружок прогрессивной молодежи «Русская троица», который ставил своей задачей просвещение украинского народа.

Стр. 29. Хмельницкий Зиновий Богдан (ок. 1595–1657) — гетман Украины, крупный государственный деятель и полководец. В стихотворении речь идет об осаде Львова во время национально-освободительной войны украинского народа войсками Богдана Хмельницкого (октябрь 1648 г.).