Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

ШЕРСТЬ ПУСТЬ ЛЯЖЕТ ЗАВИТКАМИ

Подстриги короче шкурку, сшей хороший мне тельпек, Шерсть пусть ляжет завитками, кожа будет пусть нежна Если выкроишь как нужно, проношу я шапку век… Ну, а сверху пусть немного будет суженной она. Если длинной шерсть оставишь — заслонит от взора свет. Чтоб красивой стала шапка, братский выслушай совет: Мастер опытный сумеет сам найти для шапки цвет — Или белый, или красный, или будет пусть черна… Добрых слов простого друга никогда не отметай, Если дал ты обещанье — неизменно выполняй. Если ты сошьешь мне шапку — форму нужную придай. На колодке подходящей постоять она должна… Мне без рук твоих умелых положиться на кого? Ты старательней работай, совершенствуй мастерство. Пусть тельпек с кистями будет, ты парчой расшей его. А вверху обшивку сделай всю из черного сукна.

ИЗ ТАДЖИКСКИХ ПОЭТОВ

АХМАД-МАХДУМ ИБН НОСИР ДОНИШ (1827–1897)

БЛАГОДАРНОСТЬ ЗА ПОДАРЕННЫЙ ГЛОБУС

Страмахов, пробный камень ты для золота наук Ты, как Асаф, в делах избрать умеешь путь благой. Читавшие мои стихи не слали мне даров — Ты одарил меня, хоть стих тебе неведом мой. Кто щедр, тот серебро свое разделит с мудрецом — Ты, зная тайны бытия, их разделил со мной. Скажу я; выше всех богатств достоинства твои, В руке ты взвесил свод небес и дивный шар земной.

* * *

Мне говорил один мудрец, что шаху Приличествует по его размаху Дворцовые открыть широк» двери Для тех, кто сведущ в красоте и вере: Философу, во-первых, ибо он Глубинами познаний умудрен; Врачу затем, чья колдовская сила Одним дыханьем счастье приносила; Затем за врачевателем идет Провидец будущего — звездочет; Потом певец, которого мы ценим За то, что душу облегчает пеньем; Потом писец, чья сладостная вязь Между людьми установляет связь; И наконец, поэт, что дивной песней Нас приобщает к высоте небесной. Наличие любого из людей, Подобных этим, — украшенье царства. Властитель! Их душою овладей — И ты добьешься возвышенья царства. Ведь ясно для раба и для царя, Что дар людской дороже янтаря. И никакое серебро и злато Не будет здесь достаточною платой. Так почему же молча ты глядишь На то, что твой слуга Ахмад Дониш, Который и мудрец и врачеватель, Который и писец и прорицатель, Тот самый ослепительный Ахмад, В чьем дивном пенье соловьи гремят, Что гением поэта обладает, В твоей стране, как нищий, прозябает? Зачем все дни его омрачены? Зачем от горя взгляд его тяжел? И отчего огни его черны, Черны, как бел его литой котел? Зачем бесстрастно смотришь ты, эмир, На то, что возмущает целый мир? Я средь поэтов — голос боевой! Кто одолел меня певучей речью? Средь мудрецов слыву я «головой», — Какая мысль не шла ко мне навстречу? Орла превыше и мудрей змеи, Во мне кипят могущества мои.. Но если стал я нищ — не диво это! Суди царя по бытию поэта.

АДЕЛИНЕ ПАТТИ

Вот легкою стопой, чуть приподнявши платье, Венерою в мехах идет актриса Патти. Все замерло, она лишь бровью повела — И звуки полились по золотой палате… И мы вздохнули все. Вдруг трепет серебра Из горла соловья, на сладостном раскате, Пронесся по толпе, как по ночным садам… А сердце гурии гремит сердцам: «Пылайте!»

АБДУЛКОДИР ХОДЖА САВДО (1829–1873)

О сердце! Пользу ты нашло ль от упований? — Давали саженцы плоды в садах мечтаний? — Нет. Искало, сердце, друга ты все долгие года, Искало друга — не нашло, плодов исканий нет. Так не надейся на меня, советчик бедный мой. Иль ты видало правоту моих деяний? — Нет! И на вопрос моих друзей я б отвечал одно: Хочу сокровища любви — иных желаний нет. Отшельником давно я стал, — зачем безумцем слыть? Сама печаль я, но светлей моих страданий нет. Ханжа из жизни создает лишь стойло для ослов. Он по делам своим — осел, глупей созданий нет. Есть заповедные врата возлюбленных, Савдо. Ты об иных врагах мечтал среди скитаний? — Нет!

* * *

Говорю: «Стала жизнь моя небытием без тебя!» Отвечает: «Ну что за беда, проживем без тебя!» У дверей кабака станет прахом моя голова, — И, бродяга, найду ли дорогу в свой дом без тебя! О дарующий жизнь музыкант, дай приникнуть к устам, Я бы ожил на миг, ведь дышу я с трудом без тебя. Правда, знаю я средство продления жизни моей — Это кудри твои, — брежу их завитком без тебя. Если есть у меня хоть немного богатства души — Всё любимой отдам. Всё отдам! Что мне в нем без тебя? По заслугам любой от тебя получает ответ, — Ты — царица стиха, но посланье прочтем без тебя. Утопаю в грехах, но надеюсь на милость твою, — Чем я был бы в греховном бессилье моем без тебя! Кто к разлуке привык, чье пристанище вечная скорбь, Тот покоя достиг, — не грустит ни о чем без тебя. Благодарности мед, сладость гордой немой нищеты Тот изведал, кто был твоим верным рабом без тебя. Я хотел повторить полустишие милой моей, Но несчастный Савдо не владеет стихом без тебя. То слова, что сказал я в начале касыды моей, Повторю: «Стала жизнь моя небытием без тебя!»

СОМИ МИРЗО АЗИМ БУСТОНИ (1840–1907)

* * *

С тех пор как зодчим возведен лазурный купол над землей, Судьбой на голод обречен, лишь кровь свою ученый пьет. Крылатый конь, скакун лихой подков златых не получил, Меж тем по улицам осел в парче и в бархате идет. «Своею кровью будешь сыт», — судьба сказала мудрецу, Меж тем безмозглому глупцу несут на стол вино и мед.' Кто сердцем и умом высок, того преследует беда, Меж тем насильнику в шелках — от неба тысячи щедрот. О время, как порочно ты, как мерзостны твои дела, Когда кровавому шуту ты отдаешь под власть народ!

ШАМСИДДИН-МАXДУМ ШОХИН(1859–1894)

* * *

Красавица, от глаз твоих покоя нет душе моей, Мне спится твой алмазный лик и шел» рассыпанных кудрей. Я ранен стрелами ресниц, кинжалами бровей пронзен. Мой ангел, мой прелестный враг, раба плененного убей! Сказал я: «Исцели недуг — любовь измучила меня!» Она в ответ: «Терпи, мой друг, до дна отравы кубок пей», Кому испить хоть раз дано уст искрометное вино, Тот будет до скончанья дней во власти сладостных цепей. Пленяет нежною игрой меня красавиц юных рой, Но сердце предано одной, не слышит ласковых речей. «О чем мечтаешь ты всегда?» — она спросила у меня. В ответ я: «Разреши, молю, коснуться мне фаты твоей. Я слепну от пролитых слез. Что зренье возвратит очам?» Она в ответ: «Пыль тех дорог, где виден след ступни моей». Сказал я: «Бедный пленник твой, томлюсь в силке душистых кос, — Взгляни — я оплетен кольцом душистых, шелковистых змей, Я стал подвижником любви, земные блага я отверг, Тебе, любимая, служу, изнемогая от скорбей». Шохину на пиру любви досталась соль пролитых слез. Стихи печальные его — теперь забава для людей.

* * *

Ты наши жизни в плен берешь — мы за тобой идем вослед. На ясный день твой лик похож, от глаз твоих исходит свет. Тугие косы заплела, черней вороньего крыла, Ты смертных всех с ума свела, — о пери, ты источник бед! Скажи мне, кем ты рождена, кому ты в жены суждена? Ты, словно гурия, нежна, тебе подобной в мире нет. В Египте древнем сладок мед, но слаще меда дивный рот, Румянец на щеках цветет, зари весенней алый цвет. Печально на душе моей, терплю я муку много дней, Страдальца, пери, пожалей, дай мне услышать твой привет! Я — мотылек, сгореть хочу, лечу на яркую свечу. Тебе я жизнь свою вручу… Погибну я во цвете лет.

* * *

Нет худшего порока в наше время, Чем умудренности святое бремя, Не наживешь иного, кроме зла, — Не мудреца ведь чтут здесь, а осла. Лети ж, мудрец, премудрою совою Туда, где нет «небес» над головою: Быть может, в этом сказочном краю Развеешь думу скорбную свою. Ужель, Ширин, все дни и ночи кряду Ты рудокопу повелишь Фархаду Киркою рыть до гроба Бисутун? Ужели, царь, из этих лирных струп Киркой, о камень скорби заостренной, Я должен извлекать глухие стопы? Нет, унесу свой одичалый вой Туда, где нет «небес» над головой! Теперь, когда угрюмое ненастье Заставило забыть меня о счастье, Когда туман объемлет кругозор, Когда дурман сплетает свой узор, — Теперь-то и подняться над землею Туда, где нет «небес» над головою. Или душа поэта такова, Что может преклоняться, как трава? Или Шохин не означает «сокол»? А стих его не залетел высоко ль? И обаянье голоса его Волшбой не пристыдило естество? Иль похвалы ему не расточались? Иль «небеса» над ним не издевались? Чего ж ему еще осталось ждать? Так вознеси свою соколью стать Любой тропой, хотя б и роковою, Туда, где нет «небес» над головою!

ТОШXОДЖА АСИРИ(1864–1915)

* * *

Ах, что такое человечность? Путь к свету, на восток, держать. В узде времен коня мгновенья — как ни был бы высок — держать. Во всяком, даже малом, деле хранить зерцало чистоты И в самой малой доле сердца извечный огонек держать. Быть вечно устремленным к правде, восторги другу посвятив, Его в груди своей безмерной, а вовсе не у ног держать. Разбив страницы сущей правды на клетки вдоль и поперек, Ячейку безупречно ровной и вдоль и поперек держать. Алмазу взора придавая росу туманную стыда, Для окружающих стыдливость глубоко между строк держать. В миг испытанья шлем терпенья надеть на скорбное чело, Чтоб ледяною волей душу, как холодом поток, держать. Как пальма, простирая тени на всех измученных в пути, Себя средь роз багряных скромно, как серый стебелек, держать. Всегда стараться быть свободным от двуединости души И, сладких слушая монахов, на языке замок держать… Увы! От этих лицемеров, изображающих святых, Ты никуда не удалишься, нигде не скроешься от них. Уйди по-львиному в пустыню иль в камышах найди свой кров Растянут черной паутиной религиозный свой покров. Но ты, о друг мой, с недоверьем на это рубище взирай, — Пираты в океане веры! Грабители у входа в рай! Пускай на теле власяница — в дому румийская парча. О, если б можно бы омыть их водой холодного меча!