Поэзия народов СССР XIX – начала XX века
Шрифт:
НЕЛЬЗЯ
Друзья, мою, быть может, боль Понять нельзя, понять нельзя. С глупцом никчемным хлеб и соль Вкушать нельзя, вкушать нельзя. Юнец, пойми ты наконец: Какой ни есть ты удалец, Невесту, чей отец глупец, Желать нельзя, желать нельзя. Хоть ты и слово «мед» изрек, Тебе не сладко, человек, Иного беком, хоть он бек, Назвать нельзя, назвать нельзя. Я — Мятаджи, о чем мой стих? Я говорю: цени родных. Подмоги от людей чужих Нам ждать нельзя, нам ждать нельзя. МИР ЛИШИЛ
Коварен мир, мои согнул он плечи И сил и вдохновения лишил. Лишил он многих златоустов речи, Почтенных — уважения лишил. У всех судьба не может быть одною. Она бывает доброю и злою. Мир окружил
ИСТИНЫ
Перед богатым спину гнет Должник, съедаемый нуждой. Сгибают тысячи забот Того, кто наделен бедой. И если ты и бос и наг, То над тобой смеется всяк. Проходит друг, проходит враг, Не поделясь с тобой едой. Но если станешь вдруг богат, Для всех ты будешь друг и брат, В твою кибитку поспешат Все, кто пренебрегал тобой. Смеяться на поминках грех, Смеющийся позорит всех. Кабан в лесу, где ходит лев, Не похваляется собой. Ты старше станешь и поймешь, Что счастья не приносит ложь, Что там, где пляшет молодежь, Не пляшет человек седой. И если у тебя добра Хоть вся Хива и Бухара, А враг твой меньше комара, Не смейся над его враждой. Когда тебе под шестьдесят, Будь не казной — умом богат. Пусть будет, Мятаджи, в сто крат Мудрей тебя наставник твой. ОДАРИТ
Усерден будь, земля и скот Твое служение одарит. Руном овечка каждый год Во дни весенние одарит. Людей достойных где найдешь? Везде дарят обман и ложь. К ишану если подойдешь, Тебя презрением одарит. Будь добрым к дочери родной. Отдашь ее ты в дом плохой, Твой зять потом тебя хулой На все селение одарит. Подлец чуть что — вступает в бой До власти человек худой Дорвется, и весь край бедой Его правление одарит. Плохи слова иль хороши, Спел Мятаджи их от души Цените соловья-бахши, И он вас пением одарит. ЕСТЬ ЛИ?
Скажите, в мире человек, Судьбу переменивший, есть ли? С любимой разлучась навек И это переживший есть ли? В огне влюбленные горят, В разлуке стонут и кричат. Все горы перерыл Фархат. Другой все перерывший есть ли? Нет вечных гор и вечных рек. На белом свете человек, Не разлучаясь целый век, С возлюбленной проживший, есть Мне, Мятаджи, за шестьдесят. Ум помутнел, померк мой взгляд. Другой такой увядший сад, Надежду схоронивший, есть ли? МИСКИНКЛЫЧ (1845–1906)
КОГДА ЛИШИТСЯ
Грустит красавица, когда Подруги дорогой лишится. Стучится в двери к ней беда, Когда красы былой лишится… Примерно лет до двадцати Ей наливаться и цвести. Но после двадцати пяти Всех чар своих с тоской лишится. В ней жар найдешь и в тридцать лет Но в сорок пять в ней проку нет, А в пятьдесят ее портрет Всей прелести живой лишится. Глядишь, зубов жемчужный ряд Исчез, — ей скоро шестьдесят. Начнут смеяться все подряд, Когда ума порой лишится. А если в довершенье бед Ослепнет в девяносто лет, Считай — она покинет свет И суеты земной лишится. Овезбике, судьбу кляня, Не согласится жить ни дня, Когда на склоне лет меня, По воле рока злой, лишится. НЕ БУДЕТ
Когда тираном станет шах, Любви к нему святой не будет. Охватит правоверных страх, И веры никакой не будет. Шах ненасытен, потому Придумает поборов тьму. Служить защитой никому Закон в стране родной не будет. Чтоб по миру пустить людей, С
последних нищенских рублей Шах дань возьмет казне своей, — Краснеть злодей такой не будет. Есть книга податей — диван, Что ни страница, то обман. Бедняк, страдающий от ран, Всю жизнь терпеть разбой не будет. Ученым козни строит шах, Готов весь мир повергнуть в прах. Но захлебнется он в слезах, И власти роковой — не будет! Он наживет себе врагов И в стане собственных бойцов. Презренный шах! В конце концов Престола под тобой не будет… Я, Мискинклыч, страдаю сам, Проклятье шлю я палачам. И, если внять моим словам, В оковах край родной — не будет! САХИБДЖЕМАЛ (Конец XIX — начало XX века)
РАЗ — В ТРИ ДНЯ И РАЗ — В ЧЕТЫРЕ ДНЯ
Черноокий, вспомни обо мне Раз — в три дня и раз — в четыре дня, Чтобы слез не лить мне в тишине Раз — в три дня и раз — в четыре дня. На луну оттуда погляди, Память обо мне храни в груди; В наш аул, мой стройный, приходи Раз — в три дня и раз — в четыре дня. Милая твоя — Сахибджемал, Ты бы в ней огня не зажигал… Приходи же, молод и удал, Раз — в три дня и раз — в четыре дня. МОЕ ДИТЯ
Цветку подобный! Не унять мне горьких слез! Где стан-чинара, где твой лик, мое дитя?… Ах, почему ты до рассвета не дорос? Сгубила осень твой цветник, мое дитя! В саду зеленом был ты розовым кустом, Душою душ, благоухающим листом… Покинуть землю — мог ли думать ты о том? Любви живительный родник, мое дитя! Какая мать своих забудет сыновей? Тебя насытит разве роза, соловей? Судьбу просила я: печаль мою развей — Да как удержишь сердца крик, мое дитя? Мечтала я тебя украсить серебром, Увидеть первую победу над врагом… Я говорила: «Ты войдешь в просторный дом…» Кто мог предвидеть смерти миг, мое дитя? Лечу к тебе, как на светильник — мотылек, Вся обгорела я, мой разум изнемог, Я в жарком пламени от головы до ног, Мой дух в отчаянье поник, мое дитя. Сахибджемал, тебя с ума свела беда… Ужель я сына не увижу никогда? Осталось ждать мне только Страшного суда — А вдруг наступит встречи миг, мое дитя? КЁРМОЛЛА (1872–1934)
В КУРИЛЬНЕ ТЕРЬЯКА
Лежебоки! Привет, коль не сдохли вы. Да очистит аллах, курильщики, вас! Ваши сморщены шкуры, иссохли вы! Да очистит аллах, курильщики, вас! Что ж на ваших губах ни кровинки нет? Что ж пред вами еды ни крупинки нет? Разве близких, чтоб справить поминки, нет? Да очистит аллах, курильщики, вас! Вчетвером, впятером, стеная, лежат. Ни голов нет, ни спин, — лишь кости торчат. Посмотрю я — как тускл их жизни закат! Да очистит аллах, курильщики, вас! Этот мнит Рустемом себя — кичлив, Тот его одобряет, яд закурив, Третий что-то бормочет, слюни пустив… Да очистит аллах, курильщики, вас! Жалок этот, что с ядом во рту, в ноздре. Есть не даст он голодной своей детворе. Накурившись до бреда, блюет на дворе. Да очистит аллах, курильщики, вас! Вот с усердием этот чешет себя, Тот, укрывшись полой, ядом тешит себя. Третий: «Нынче прикончу, — брешет, — себя!» Да очистит аллах, курильщики, вас! Вши за пазуху лезут. Пусть! — не впервой. Псы за дверью голодной воют гурьбой. Укрывайтесь, друзья, от них с головой, Да очистит аллах, курильщики, вас! Тени выгоды нет от куренья вам. Яд сулит лишь тень наслажденья вам. Ненавистны слова сожаленья вам. Да очистит аллах, курильщики, вас! На красивого яд нагнал черноту, Обрекла его порча на маету. Все нутро подвело, как зимой скоту. Да очистит аллах, курильщики, вас! Тот ослаб — рядом с ним и комар силен; Хочет встать, а его оглушает сон. Лишь почуяв терьяк, вскочит, встрепан, он. Да очистит аллах, курильщики, вас! Их немало, чьи души — точно зола, Не имеют родного нигде угла. Стал от яда калекой и Кёрмолла… Да очистит аллах, курильщики, вас! МОЛЛАДУРДЫ(1886–1922)
САРАНЧА
Саранча налетела, и люди в беде, От посевов следов не отыщешь нигде; Все замолкли, опять пребывают в нужде — Разорила несчастный народ саранча. Саранча желтовата, а крылья красны, Грозной тучей слетает она с вышины, А глаза у нее, словно гибель, темны, — И ведь знает, куда прилететь, саранча! Упадет она с неба, как будто бы снег, Ровно в полдень она совершает набег, Все сровняет с землей — погибай, человек! Разорила несчастный народ саранча. Саранча словно в желтый одета чекмень, Пролетает она — затмевается день И на разум какая-то падает тень, — Людям голод и смерть принесла саранча. Шейки хищников злых — с золотым пояском, Налетают они на конях и пешком; Оглядись, ничего не осталось кругом, — Разорила несчастный народ саранча!
Поделиться с друзьями: