Поэзия социалистических стран Европы

ОНИ НЕ СПЯТ

Посвящается посмертным маскам

антифашистов в Альтоне

1956

Они не спят. Конец. Дыханья больше нет. И молния их глаз ничей покой не тронет. Ты не услышишь слово этих губ. Лбов белизна. На ней играет свет. Такой нездешний, словно их хоронят. И знай, что облик их суров и скуп. Он ничего не вымолвит в ответ. Нужны ли мертвым в их посмертной доле Твой запоздалый стыд и тяжесть поздней боли? Их больше нет. Эдгар Андре убит. Убиты Детмер, Шмидт. Убит товарищ Фите. Альтона грозная вдали от них шумит. Хлеб и вино, победа, воздух, свет, Придите к ним на помощь, разбудите! Уже нельзя. Обломано крыло. Твое лишь сердце бьется тяжело Или молчит. Лишь ты сегодня в силах Тревожить души в каменных могилах. Ты здесь один. Им слов не нужно стертых. Ответь им: кто ты? Как ты будешь жить? Ты снова хочешь их похоронить Или навеки воскресить из мертвых?

ЗАПЕВАЛА

Он был Гансвурст. На скалах крутолобых неистовые сальто исполнял, бил в барабан, ярился, заклинал и словно утопал в глухих чащобах. Шли толпы через лес, а трусы вслед кричали: «Заблудитесь!» – и уходили прочь. Другие шли вперед и день и ночь. И он им пел, когда они молчали. И спутники его прозвали счастливым Гансом, может, оттого… Прощанье было горьким для него, и он порою не скрывал печали.

ГЮНТЕР ДЕЙКЕ

КРАСНЫЕ ПАРУСА

Пляж – это близь, серебряной волной и пеной нам слепящая глаза. А там, под небосвода синевой, на горизонте рдеют паруса. И будут так гореть до самой тьмы. Ведь солнце не зашло еще пока, и в сны еще не погрузились мы, и не сгустились в небе облака. Пусть не страшит нас вязкая коса, и ветры пусть нам будут нипочем. На дальнем горизонте паруса горят для нас спасительным огнем.

В ПУТИ

Вид из окна каждодневный - утром, вечером, днем. Родина – край задушевный? Мир – что полузнаком? Речка – твоя по праву детства – еще твоя ль? Твои ли поля и травы и в дымке тумана даль? Утренний выводок в луже и петушиный крик - это утренней стужей день трудовой возник. В нем, словно в рукопожатье, пространства соединены - единокровные братья, части нашей страны. Эти близи и дали, деревья и сад за рекой - мы этот мир создавали по мерке нашей людской. Вот он лежит, росистый, весенней зарей облит - открытый, цветущий, чистый, словно девичий лик.

*

Холмы и леса под лазурью… Прекрасен наш край родной. Стоит глаза зажмурить, чтоб чувствовать – он с тобой. Он в наших сердцах с рожденья. От них он неотделим. И небо каникул весенних блестит, голубое, над ним. Но только для нас с тобою, но только для нас двоих поляна за нашей тропою и тихо журчащий родник.

*

Вскоре примчатся птицы, покинув на лето юг, и к пашням своим возвратится, от спячки очнувшись, плуг. Но лето вслед за весною в трудах и заботах летит. Оно за труды с лихвою нас отблагодарит. А осень все злей, все упрямей срывает листву с кустов. Но наша родина с нами, и с нами наша любовь.

УВЕ БЕРГЕР

ФАУСТ

Ты, жажда знаний, ты меня вела из кабалы, из быта, где рабы. А следом гул молвы и гром пальбы, и горечь одиночества была усладой мне. И вот забил родник - природный свет из глубины души. О, ты возник! Но жажду не туши - пусть братья ждут – придет мой высший миг. Меня качало, било и несло. Нигде ко мне не приходил покой. И спас меня природный свет людской, и Дело из Познания росло. Что выше Дела? Все сгорит дотла - бессмертны только Знанья и Дела.

ГЕРТРУДА КОЛЬМАР

В саду вечернем видишь ты: скользнула твоя мечта, как золотая змейка. Гонг времени глуша своим дыханьем, свирель в глубинах ночи пламенеет. Взревела тьма. Ты, смертница, ты слышишь и в этом одиночном заключенье, когда ты загнана сама в себя, свой шепот напоследок слышишь ты? Ты слышишь: песнь твою восток запел, когда Марат, Сен-Жюст и Робеспьер в крови, в грязи встают, непобедимы, и с ними ты лицо свое подъемлешь. Так, попранное, выросло в ночи все, что тебя сковало, заклеймив тебя твоей кровопролитной смертью. К запретному ты потянулась вновь. Отстаивая грозное равенство, служанка, ты гостей грядущих кормишь. В развалинах ты высишься, свирель, Поникнешь – и тебя задушат когти.

ГЮНТЕР КУНЕРТ

НАС НАСЕЛЯЮЩИЕ

(Седьмой набросок)

Мне нужно новое имя, ибо я нов. Вчера со мной говоривший сегодня меня не узнает. С каждым днем старясь, я молодею. Я встал со смертного ложа иссохшим, разбитым и жалким, и серые тени смерти покрыли мое лицо в ожиданье пайка. Но аппетит приходит во время еды. И жизнь начинается в миг, когда пора умирать. Меня излечила работа. По совету врача из России я использовал то, что осталось: лопату, кайло, мастерок, остаток ума. Так я воскрес из собственных развалин. Причем так прочно, что люди, по мне проливавшие слезы, во мне не могут узнать город, что все еще носит имя: Берлин.

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

1 Придвинь ему скамью. 2 Этот гость молчаливый по праву В горницу нашу вошел. Это гость из сожженной Варшавы, Он садится с нами за стол. 3 Дай ему вина. 4 Глаза у него неживые, Обуты ноги кровавым тряпьем, На груди следы ножевые Рассказали всю правду о нем… 5 Что он скажет? 6 Оп молчал, словно глубь океана, Где не слышен яростный шквал. Поднял голову: он из тумана Имя свое услыхал. 7 Дверь ему открой. 8 Он ушел, незван и непрошен. Он потух, как нежданный свет. На столе давно стынет ужин, Но охоты ужинать нет. 9 Угощайтесь. 10 И куски они с пеплом ели И глядели на грубую скамью. Ведь они еще не умели Заговаривать совесть свою. 11 Теперь скамью отодвинь.

АНКЕТА

1 Где он, твой отчий дом? Его разбомбили, сровняли с землей; он травою порос. Там играют дети. У них Незнакомые лица. 2 Где он, родимый твой край? Под быстрой волной облаков. Под высокой Зеленой листвой. Спеют яблоки в наших садах. Род людской наконец поумнел, И губители стран и чужих городов Ошиблись в расчетах – впервые с тех пор, Как разрушена Троя. Караваи у нас Не падают с неба. Зато И бомбы не падают тоже. Самобранки-скатерти нет В моей стране. Но еды и питья Хватает на всех. Стол накрыт Под быстрой волной облаков, под листвою зеленой. 3 Ты откуда пришел? Я пришел на короткий срок Из утробы земли. Но вернусь в нее снова. Так всходит зерно И зерном возвращается в землю.