Поэзия социалистических стран Европы
Шрифт:
ТОЛЬКО ТОГДА
Лишь когда ты, Каменщик, Скажешь: Я этот дом построил, Его не посмеют разрушить - Только тогда Ты завершил труд. Лишь когда ты, Токарь, Скажешь: Я выточил этот ствол, Его на детей не посмеют направить - Только тогда Справедлив твой труд. Лишь когда ты, Гражданин, Скажешь: Я творец этой страны, В ней не будет больше униженных и голодных Только тогда Ты Сделал свое дело. ГЕЙНЦ КАЛАУ
СМЫСЛ БЫТИЯ
По существу бессмысленна природа: ни снег, ни облака, ни Млечный Путь, ни жизнь, ни смерть вам сами не откроют загадку жизни, смысл ее и суть. Не объяснят вам никакие боги закон тот мудрый, что безмерно прост, который неуклонно управляет Движеньем тайным атомов и звезд. Суть бытия ищите в человеке! Мысль человека создал человек - творец
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
Они узнали о страшных бесчинствах, которые творятся по ту сторону горы: враг сжигает деревни, насилует женщин, убивает мужчин, бросает в костер младенцев и угоняет скот… Вестник внушал доверье. Задолго до половодья, бывало, он сообщал об уровне воды в весенних реках и прочих капризах погоды. Его принимали радушно, выслушивали советы, к тому же не забывали одарить по заслугам. Но в этот раз жито стояло в полях, погода благоприятствовала уборке. Зачем вдруг явился вестник? Его внимательно выслушали и наградили… И все-таки жито стояло в полях, и погода была устойчивой, и в домах готовились к празднику урожая… Так, в самый разгар уборки, к ним ночью вломился враг. Лишь трое остались в живых: те, кто, взяв в руки оружье, вышли против врага. САРА КИРШ
ЛЕГЕНДА О ЛИЛЕ
1 Была ли она хороша неизвестно так как воспоминанья уцелевших узников разноречивы уже цвет волос называют по-разному в картотеке не сохранилось фотографии она по-видимому была родом из Польши 2 Летом ходила она босиком и зимой написала семь писем 3 шесть скатанных в трубочку писем таились под арестантской одеждой на плацу прилипали к измученным телам вспоминались во сне доходили до адресата оставшегося неизвестным он не может быть свидетелем на процессе 4 седьмое выдали за пайку хлеба 5 Лиля на допросе Лиля в лагере Лиля в бункере свист бича адресат кто он был говори молчишь почему знойным летом ведь птицы поют поперхнувшись дымом 6 некто в черном СС театрал кличка пса из классического репертуара нашел что глаза будут откровенней чем губы 7 узники выстроенные в две шеренги дорога дикая аллея подпиленных деревьев здесь она должна была пройти и одного выдать 8 в глазах теперь дело вели прикажи закажи беззаботность мускулам крови ты часто ходила здесь помнишь каждый камень ты помнишь Лиля Лиля каждый 9 ее лицо проходило мимо рассказывали уцелевшие они дрожали от страха Лиля шла как мертвая и вот некто в черном чей пес по кличке Гамлет рычал приказал довольно 10 с той минуты ее не видели 11 а другие рассказывали она улыбалась пока шла причесывалась пальцами была сразу же уведена в газовую камеру и это было больше двадцати лет назад 12 о ней потом говорили долго 13 в шестьдесят пятом году судьи во Франкфурте занесли в протокол Лиля фигура мифическая этот пункт следует из обвинения исключить 14 в письме говорили было написано мы не выйдем отсюда мы видели слишком многое. ФОЛЬКЕР БРАУН
ПРЕХОДЯЩЕЕ
Другие придут и скажут про нас: они были честны. (А это кое-что значит в эпоху заборов и дверных запоров!) В то время, когда стихи были еще прозой (поэтов мало, работы много!), они писали ради гонорара и освобождения человечества. Но как отделывали людей, чурбаны! Грудную клетку хотели вскрыть гаечным ключом, о, пытка! Косметика молотом фразы! Любовный шепот на телячье-немецком! Революция с барабаном ландскнехта! Разве они не знали о губах, дрожащих, когда с них срывается новое слово? Разве не приходилось им биться о новые берега прибоем ритмов? Ах, вам куда проще: сердцебиение вы слышите просто ухом. Вашими обычными словами будут городиться огороды стихов. Ваша революция может быть радостной и планомерной, как общественная игра. Наши луга покажутся вам лужайками, а то, что мы зовем бурей,- ленивым ветерком. Но мы оставляем это себе: быть забытыми завтра! Потому что вы понесете в себе ветер революции и ветер противоречия: чтобы из искры возгорелось пламя, ему нужен ветер. И вы также будете писать ради освобождения человечества и ради вашей же муки: поскольку она преходяща, и вы будете преходящими. ИЗ ПОЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
БОЛЕСЛАВ ЛЕСЬМЯН
КОНЬ
Конь мой сивый, не спесивый, Добрый конь с лохматой гривой, Я люблю твою потную мыльную сбрую И пропахшую юшкою зелень парную. Лоб костистый, зато крепкий, Ноздри мягче грудей девки, Ты взвали меня на спину, коль хватит силы, Чтоб я чуял щекой напряженные жилы. Конь печальный, аж до смерти, Белый след шлеи на шерсти, Подружись
ты со мной, как с волом круторогим, И ко мне вечерять заходи-ка с дороги. Дам водицы из кувшина, Дам соломки из овина, Дам и соли две жмени, и свежего хлеба И в окошки пущу к тебе синее небо. Бровь не хмурь, беду ночуя, Все сказать тебе хочу я! А как ночка настанет, я двери прикрою, И ко сну мы помолимся вместе с тобою. ДЕДОВСКАЯ БАЛЛАДА
Шел, постукивал дедка деревянной ногою, Шел бедняк одноногий полевою тропою. Шел, откуда незнамо, где искал себе отдых? Стал он к лесу спиной при струящихся водах. И натруженным оком он глядел на водицу, Ой, да-дана, да-дана! – как там струйка струится. Выплывала русалка, деревенская вила, Деду брызнула в очи, аж его покривило. И не знала, как мучить, и не знала, как нежить, Как печалью печалить, как утехой утешить. Взглядом глаз изумрудных его ворожила, Обняла его ноги, нечистая сила. Целовала стыдливо, и смешливо, и строго, Ой, да-дана, да-дана! – деревянную ногу! Прыскал смехом дедыга прямо нелюди в шею, Приседал, словно в пляске, потешаясь над нею. Аж тряслася бородка и кривилися губы, Деревяшка стучала о жемчужные зубы! Для чего ж ты целуешь одно лишь полено? Почему обнимаешь не всего – до колена? Знать, в тебе заиграло чародейное семя, Водяная хвороба, русалочье племя! В грех ввести порешила чурбак деревянный? Ой, да-дана! – и смех же от тебя, окаянной! Как волчок, закрутила деда чертова девка: «Ты пойдем-ка со мною, дед, дедулечка, дедка! Буду я тебя нянчить на запечье подводном И откармливать буду песочком холодным. У меня во дворце насладишься бездельем, Напою тебя с губ поцелуем смертельным!» Ухватила его за суму, за бородку, Потянула к прибрежному водовороту. Не успел оглянуться – кто-то волны содвинул, И не перекрестился, а уж со свету сгинул. Заклубилися волны и пропали без следа, И исчезли бородка и лысина деда. И одна лишь подпорка – нога деревянна - Не тонула победно – ой, да-дана, да-дана! И ничья поплыла, куда ей поплывется, И уж сраму ей нет, и уж нету уродства! Себе ищучи путь, побрела мимо плесов, Как обломок ладьи, потерявшей матросов! Грела кости на солнце, играла с теченьем, И плыла, и плыла над своим отраженьем! И, резвясь на волнах, семенила все дале, Ой, да-дана, да-дана! – в засветные дали! Герберт Бергман (ГДР) Берлинский пейзаж. 1968 г.
ПРИЗНАНИЕ
Не рань презреньем девушку иную, Она твоих не разрушает чар. Во мне лишь ты, всего меня волнуя. Она мне губы даст для поцелуя - Кто оттолкнуть способен этот дар? В том, что люблю ее,- тебе признался. Она не знала, грезила, ждала. Я шел к ней, словно в чащу углублялся, И с каждым днем все ближе мне казался Конец весны. Я жег весну дотла. Ее улыбка, как волна морская. Сияет ясный волос у виска, Печальны взоры, а рука такая, Что кажется, когда ее ласкаю, В моей руке – опять твоя рука… Ее заклятья значат слишком мало, А поцелуй не разлучает нас. Позволь уйти мне в этих уст кораллы, Чтобы душа любила и рыдала Еще хоть раз, один лишь только раз! УСЛОВЛЕННОЙ НОЧЬЮ
Условленной ночью, когда мгла загустела, Ко мне проскользнуло желанное тело. Пришло ко мне тайно, в чудной беспечали,- Прозывалось оно, как тебя прозывали. Заглянув по пути в завтра и в зерцало, В ледяную постель бесшумно упало - Для меня упало, для моей услады, Чтоб томил – истомил – и не знал пощады! Оно льнуло ко мне – и пахло закланьем, Бысстыдно-послушливо моим желаньям, В мглах и радостях – на пороге рыданья Замирало в восторге полуумиранья. Что в нем было еще? Лишь прелесть п грешность, Неведомый запах и эта поспешность, А еще трепет крови, шумящей тревожно, Без чего телу тела понять невозможно. РОМАНС
Надо петь, раз певец,- и пою поневоле!… Жили нищий и нищая – голь среди голи. На задворках сошлись и слюбились случайно - И во всем городке жальче не было тайны. Майский вечер улегся и вызвездил села, Сели вместе, бок о бок, на ступенях костела. Подавали друг другу неловко и скупо То засохший ломоть, то иссохшие губы. И мечтали всю ночь и всю ночь без опаски Лаской хлеб заедали, а хлебом – те ласки. И под майской опекой, у двери церковной, Стих и нищенский голод, и тот голод любовный… Что, поэт,- так и надо бы жить до могилы? Оба голода есть, но ни хлеба, ни милой… ПРОХОЖИЙ
Лиловый сумрак, безлюдье поля - И только эту явь - Средь трав бескрайных молил я с болью: «Спаси меня, избавь!» И шел прохожий… Зачем – не знаю, Мне подал знак рукой. Быть может, думал – к нему взываю, Его молю с тоской. И было тихо, весь мир как сгинул, Лишь солнце шло ко сну. Сказал прохожий, когда окинул Глазами тишину: «И мне, скитаясь, взывать в печали, Без хлеба, без жилья. Я тот, чью гибель не увидали, Тот самый – это я! Мне смертью в ярах раскинут полог, Жилище – недруг сжег. Бьет час предсмертный, был сон недолог, Его разрушит бог. Но верю в сон, что еще приснится, Обещанный судьбой. Тот сон, когда в нем блеспет денница, Я разделю с тобой». Клянясь, что в скорби нам нет разлуки Ни на единый час, Прохожий тот протянул мне руки, И спас меня он, спас!
Поделиться с друзьями: