Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений

ОХОТНИЧЬИ СТАНСЫ

Звериные древние силы Живут в нас с неведомых пор. Нам песни охотничьи милы, Нам дорог природы простор. Как только позволит работа, Уходим мы в глушь без дорог. Нам влажные губы болота Целуют подошвы сапог. Ночами тревожными яро Сражается ветер с костром. С нас летнюю бронзу загара Смывает осенним дождем. Мы с гончими зиму встречаем. В морозном, застывшем лесу Собаки преследуют с лаем По свежему следу лису. Нам сосен понятно молчанье. Холодная брезжит заря… Весной, затаивши дыханье, Мы слушаем песнь глухаря. Нам лес открывает объятья. Для нас зеленеют поля. Огромное, дикое счастье Дает своим детям земля.

НА ОХОТУ

Скрипнули доски крыльца. Первый снежок и рассвет. Узким копытом овца Ровный печатает след. Куры разрыли навоз. Дятел стучится о жердь. Тонкие ветви берез В небе раскинули сеть. За ночь утихла метель. Не сдобровать русакам! Гончий поджарый кобель С лаем бросается к нам. Ружья забравши, идем Гумнами, через забор, Мерзлым колючим жнивьем — В запорошенный простор.

ЧЕРНЫШ

Дым горьковатый робкого костра. Вокруг тревожно дышит ночь глухая, Под локтем ветка хрустнула сухая. Трещит в огне смолистая кора. А утром солнце ржавое взошло, И на стволах ружья блеснули слезы… Олений мох и голые березы, Весенний воздух — острый, как стекло. Во мне дрожит звериная душа, А в пальцах, слипшихся от свежей крови, Мохнатые коралловые брови И бархатные перья черныша…

ЧУЧЕЛО

Тени ложатся, как сети. Письменный стол у стены. В пасмурном, утреннем свете Листья бумаги бледны. А над бумагой ютится, Телом колючим шурша, Старое чучело птицы, Тетерева – черныша. Молью изъедены крылья, Выцвели дуги бровей. Перья, покрытые пылью, Стали, как будто, светлей. Очень давно это было. В хвойной дремучей глуши Пела весенняя сила Тетеревиной души. В лес уходил я с двустволкой. Нежил лицо ветерок. Раз на поляне за елкой Я черныша подстерег. Видел он после немного. Трудное было житье: Бедность, стихи и тревога. Вскоре я продал ружье. Нет ни обиды, ни злобы; Груды бумаги, как снег. Стали мы старыми оба – Тетерев и человек. Думаешь, жив я, – а если Здесь в кабинетной тиши, Чучело в кожаном кресле Без человечьей души… Дождик в окошко стучится, В комнате сизый рассвет, Мертвая, пыльная птица И сумасшедший поэт.

ВОЛК

Бросить всё, и стать лесным бродягой, И разбойный выработать нрав. Брать где хитростью, а где отвагой. Знать, что сильный в этом мире прав. Пережить тревогу, страх и голод, И устать, и постареть слегка. Пусть под шкуру заберется холод, Осень и звериная тоска. А когда совсем ослабнут ноги, Встретить неожиданно врага: На глухой неезженной дороге — Страшного седого лесника. И глаза зажгутся, словно свечи, Волчье вздрогнет сердце, дыбом шерсть. А потом ударит горсть картечи. Скрипнут зубы. В горле кровь и смерть.

РОЖДЕНИЕ ОБРАЗА

Морозное яркое утро. Забрать бы ружье – и уйти, И смело, уверенно, мудро Шагать по земному пути. На снежной бумаге по краю — Не строчки, а заячий след, Я заново мир открываю, Охотник, бродяга, поэт. Мечте среди снега отрадно, Как белке, как юному псу, И дышится остро и жадно В холодном стеклянном лесу. А мысль русаком из оврага Мелькнет меж сугробов — и нет И только исчертит бумагу Неровно наброшенный след. И тут удивишься до боли, И жалость и счастье до слез. Такой замечательный в поле, Воистину русский мороз.

МЕЧТАТЕЛЬ

Не то, чтоб жить, а так — ошибкой Не наяву и не во сне Стоять с мечтательной улыбкой, Прижавшись к каменной стене. И, зимней упиваясь негой, Вдыхая побелевший пар, Смотреть, как серебристым снегом Напудрен скользкий тротуар.

СЛАВА

Большой поэт, как дерево, растет: Пускает ветви, укрепляет корни. Он вырос, наконец, совсем – и вот Шумит, огромный, сильный, непокорный, Но времени ему не одолеть. Таков удел всего – людей и сосен. Что ж, и поэт обязан умереть. Последняя к нему приходит осень. Земные обрываются мечты. Он засыпает просто, без мучений. И тихо осыпаются листы Из полного собранья сочинений.

ПОЭТ

Мечталось в детстве сладко, робко Перо царапало листки, И в сердце – маленькой коробке Стихов хранились лепестки. А годы шли, и сердце стало Расти всё больше, вскоре в нем Любовью первой трепетала Тетрадь, разбухшая цветком. Жилось легко, жилось беспечно, И новые пришли мечты, Копились в ящике сердечном Стихов бумажные цветы. И незаметно как-то старость Взглянула зеркалом. Потом Пришла осенняя усталость, Дрожали руки над листком. И вот с седыми волосами Я старый сгорбленный чудак, А сердце — как большой, стихами Набитый доверху чердак.

ПИСЬМО КРАСНОАРМЕЙЦА

Военную, увы, свершить карьеру Судьба меня нежданно обрекла, Но, сникший, в счастье потерявший веру, Я вам пишу из дальнего угла. Покинутый и музой, и друзьями, Заброшенный неведомо куда, Остриженный, с ушами обезьяны, Пока я просто рядовой солдат. Вокруг меня всё новое, чужое: Другие люди, зданья, города. На мне шинель ужасного покроя, А вместо сердца — красная звезда.

ДВА ВЕКА

Бумаг столетних ворох Я разбирал вчера, В них слышен скрип и шорох Гусиного пера. В них трепет крыльев звонких, Станицы снежных птиц… Ложится почерк тонкий На белизну страниц. Там нежный робкий шепот, Лукавый женский взор, И вдохновенный опыт, И холодок озер. Беспечное безделье. Век блеска и рабов… У нас — стальные перья И новая любовь. Забыты праздность, нега И темный рабий страх. Печать другого века На наших письменах. Без розоватой дымки Развернут, четко дан На пишущей машинке Наш пятилетний план. Еще с полей не свеян Передрассветный мрак, Но с точностью размерен Индустриальный шаг. Кружат стальные птицы Над миром трудовым И жертвенно клубится Заводов черный дым.

Из цикла «СТИХИ МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ»

КОСТ

Кост ел неравномерно, То досыта, то мало, Его жена неверно С ним поступала. Она его любила Изменчивой любовью. Ей двадцать восемь было, Он харкал кровью. Они расстались в осень На берегу Гудала Он дал ей двадцать восемь, Она рыдала.