Пограничье

Я сидела на отвоеванном у Лорридис сундуке, держала Зойку на длинном золотом поводке — страшно красивом и элегантном, Павлик подарил — и с тоскою наблюдала за тем, как сыщик ссорился с местным транспортником. Ссора протекала в одностороннем порядке, если так можно сказать. Транспортник молчал, втиснув ушастую голову в плечи, а Павлик орал. Нет, сначала-то, как только мы пришли и узнали, что пространство не открывается ни в Ивск, ни в Подлесок, ни даже в чертовы Луга, главный ивский эфор сдержанно улыбнулся, бросил на меня смущенный взгляд, отчего я сразу заподозрила его в нехорошем, и пробормотал:

— Недоразумение какое-то. Я сейчас все устрою.

Прошло тридцать минут, транспортник, кажется, уже начал седеть, а эфир по-прежнему отказывался открываться. Павлик в последний раз напророчил несчастному эльфу скорую и страшную смерть, одним взглядом столкнул меня с сундука, вторым заставил Зойку встать по стойке смирно, без труда поднял мою довольно тяжелую кладь и прошипел сквозь зубы:

— Ну, хорошо же...

Я, если честно, не понимала из-за чего весь сыр-бор. Да, Аугуста Нель поступила некрасиво. Не надо было делать это так, надо было просто попросить, и я, конечно же, не смогла бы отказать. Что такого в том, чтобы стать ответственным опекуном одной маленькой девочки, похожей на воздушное пирожное?

— Ты ничего не понимаешь! — хмуро сообщил Павлик, помогая мне разбирать вещи. Именно разбирать, a не собирать, потому что брать чужое я не планировала, а Лорридис решила ненавязчиво уплотнить мой гардероб десятком-другим платьев эльфийского пошива. — Ты даже представить себе не можешь, чем нам это грозит!

— У тебя просто очень богатое воображение, Поль!

— М-м-м... Ты даже не представляешь себе, насколько ты права... — он протяжно выдохнул и переложил прозрачный голубой чулок из моего сундука в материнский.

— Как бы там ни было, — бросил на меня один короткий, какой-то затравленный взгляд, — нужно уехать отсюда как можно скорее. И ты пока носи платья с длинным рукавом, ладно? А я тебе потом в Ивске браслет куплю. Слушай, в Ивске есть хороший ювелир?

— Я не знаю, — ответила рассеянно и выругалась про себя. Ну что происходит? Какой браслет? Какой ювелир? Не собираюсь я принимать от него подарков! Поводок оставлю, тем более что подарен он был Зойке, а не мне, и на этом все.

В семь тридцать две по Пограничному времени мы стояли у дверей эльфийского эфората, а восемь ноль семь, когда Павлику надоело ругаться, помчались обратно, к дому четы Рисов, но на полпути остановились. Эро подозрительно огляделся по сторонам, а потом решительно потащил нас с Зойкой в самые темные кусты.

Но я не испугалась.

— Сонь, мне надо тебе признаться в одной вещи.

После того, как он меня замуж звал, я уже ничего не боюсь.

— Я ...

— Вон они! — раздался отдаленно знакомый голос.

— Потом признаюсь, — Павлик покладисто кивнул и велел:

— Держись!

— В смысле?

— В смысле, обними меня. Зойка, к ноге!

Сзади послышались возмущенные крики, я мельком увидела бегущего к нам Эйалгина, а Павлик только улыбнулся зло и повторил решительно:

— Хорошо же.

А потом разорвал пространство и без труда вытолкнул нас, не забыв про Зойку и багаж, во внутренний двор ивского эфората.

То, что мы очутились именно в Ивске, я поняла не сразу, а только после скоротечной панической атаки и небольшой истерики.

И все потому, что Павлик, толкнув нас в образовавшуюся пространственную щель, развернулся к мелькнувшему на расстоянии руки Зачарованном лесу и, засунув голову в стремительно сужающийся проход, выкрикнул:

— Отсоси у меня, придурок. Ой!

«Ой!», произнесенное в самом конце, адресовалось не Эйалгину, к которому, как выяснилось, сыщик питал особо нежные чувства интимного характера, а к моей руке, что приложилась к его затылку увесистой затрещиной.

— Это что вообще было такое? — заорала я, и голос мой многократным эхом разнесся по пустому колодцу эфората. — Ты спятил? Нас же могло разорвать к чертям на мелкие кусочки!..

Павлик посмотрел обиженно и, шипя сквозь зубы, потер затылок, а потом вдруг сграбастал меня в объятия, радостно смеясь, подбросил в воздух и сообщил весело:

— Милая, у тебя на удивление тяжелая рука!.. Но очень симпатичная!

Бессовестным образом сжал мою ладонь и поцеловал костяшки пальцев, с невероятной какой-то нежностью, а затем, бойкотируя мой насупленный вид, прошептал:

— Испугалась? Прости...

Испугалась? Он смеется надо мной? Да в этой ситуации даже мой сундук пришел в состояние легкого шока, а я так вообще едва не впала в истерику.

— Предупреждать надо, — проворчала я, начиная понемногу жалеть, что распустила руки. — Я же не знала, что у тебя есть лицензия на свободное перемещение.

— А у меня нет, — он беспечно заправил за ухо выбившуюся из моей прически прядь и подмигнул мне. — И это как раз то, в чем я хотел тебе признаться.

Он самое невыносимое существо в обоих мирах, определенно.

— Поздно, — я подтянула к себе Зойку за поводок, окинула свой сундук задумчивым взглядом, решая, оставить его в эфорате или тащить с собой в гостиницу. — Поздно, Павлик, я уже и без твоих признаний обо всем догадалась.

Пожалуй, лучше оставить здесь, а завтра с самого утра отправить за ним посыльного. Да, это будет правильным решением. И с этим ненормальным пересекаться больше не придется, и время сэкономлю.

— Догадалась?

— Я всегда подозревала, но твой сегодняшний поступок окончательно убедил меня в моей правоте.

— Правда? Не знал, что это так... заметно, — он улыбнулся доверчиво и слегка изумленно, а я с каким-то садистским удовольствием закончила:

— О чем ты говоришь?! Да у тебя на лбу написано большими буквами «Я ИДИОТ!»

К моей досаде улыбка из доверчивой превратилась в самодовольную.

— Это же додуматься надо было, без лицензии! У меня слов нет, чтобы выразить всю степень моего возмущения. Ты вообще меня слушаешь?

Он поиграл бровями и, полностью подтверждая мои подозрения относительно своего умственного развития, выдал:

— Знаешь, вот в такие моменты, когда все на адреналине, а ссора еще не бурлит, но уже закипает в крови, целоваться особенно классно.

— Иди ты к черту! — отвернулась от него, скрестив руки на груди, пробежалась по пустым и черным окнам эфората, вскользь заметила, что в сторожке тоже свет не горит, а потом выдохнула и, стараясь не обращать внимания на торжествующий блеск голубых глаз, сдалась: