Пограничье
Шрифт:
Это зарычало немного громче и подобралось, приготовившись защищаться.
— Н-да, — пробормотал старший эфор, поняв причину беспокойства своего юного товарища,и зачем-то повторил:
— Н-да.
План возник из ничего и заиграл всеми цветами радуги: вот сейчас они изловят этого вредителя. Повяжут его, так сказать, на горяченьком, с триумфом вернутся в Ивск, а уже там, на главной площади, ОНА... только вредителю сначала штаны надо подыскать, а то он своим голым задом как-то портил Гаврику всю его красочную мечту.
— Это оборотень? — дрожа от восхитительного ужаса спросил
— Угу, — ответил Валентин Валентинович, внутренне проклиная свою беспечность и непредусмотрительность. Нет, этот представитель веров никак не мог быть тем самым, что убивал в окрестностях вот уже которую неделю. Слишком юн, давно бы уже попался, но даже этот волчонок без труда справится с одним пожилым гномом и не вошедшим в полную силу домовым.
— А давайте его поймаем! — радостно предложил Гаврик и спрятался за невысокую спину старшего эфора.
— А давайте вы сделаете вид, что меня здесь нет, — неуверенно предложил объект предполагаемой ловли и, кажется, сам поразился своей смелости и наглости.
— Да не могли они далеко уйти, вашество! — донеслось со стороны тракта. — Говорю же, не дале как с час назад все уйти изволили...
— Да не части ты, Семен Семенович! Голова болит, честное слово! — второй голос был моложе и сильнее. И еще раздраженнее, что ли. — От того, что ты еще триста раз повторишь о том, кто и куда изволил уйти, понятнее ничего не станет.
Господин Рост после этих слов сокрушенно закатил глаза и, беззвучно шевеля губами, послал проклятия небу. Гаврик по-прежнему стоял на месте, готовый в любой момент броситься на голого оборотня. Ну, или от него, это как карта ляжет. А голый оборотень вдруг громко втянул воздух и, полностью забыв о страхах и смущении, вскочил на ноги, открыв старшему эфору и его незваному помощнику свои незащищенные тылы.
А потом воздух над полянкой вдруг загустел и заставил сжаться легкие в болезненном приступе кашля, потому что все вокруг наполнилось голосом, в котором отчетливо слышалась слегка охрипшая нежность:
— Поль, там волк!
Означенный волк довольно улыбнулся и облизал потрескавшиеся губы, не сводя глаз с приближающейся молодой женщины в светло-зеленом платье, казавшемся в темноте вечернего леса почти белым, а сама женщина представлялась бестелесным призраком, пугающим, загадочным и до болезненного сжатия внутренностей красивым.
— Шонья Со... — просипел Гаврик и шагнул навстречу, прижимая к груди мешок с ценной землей. — То есть, шона Сонья, конечно!
Молодой светловолосый мужчина заинтересованно посмотрел на Гавриила, равнодушным взглядом окинул ухмыляющегося волчонка, мельком глянул на старшего эфора и беззаботно положил руку на тонкую талию, обтянутую светло-зеленой тканью, беззаботно, но однозначно, собственническим жестом давая ненавязчиво знать всем присутствующим мужчинам: «Мое не трогать!»
— Не стоит переживать, милая! — пришедший быстро оценил ситуацию. — Это всего лишь волчонок.
— Молодой, сильный и весьма перспективный! — немедленно откликнулся в конец обозревший оборотень и повернулся в профиль, чтобы восхитительная шона по достоинству смогла оценить его молодое, сильное и перспективное... достоинство.
Женщина клацнула зубами,
втягивая воздух.— Сонюш?
Выдохнула. Спрятала зеленые омуты глаз за веером ресниц, пухлые губы дрогнули.
— Соня!
Еще один короткий взгляд на оборотня, и из груди вырывается первый смешок.
— Извини, я...
Гавриил переводил напряженный взгляд с хозяйки сувенирной лавки в Призрачном замке на мужчину, всем своим видом заявляющего свои права на нее. Волчонок насупился, но упрямо шевельнул бледными бедрами, еще больше выпячивая все, что можно было выпятить. И легкий смешок перерос в хохот.
— Извини, но это... Ой! Я ум... умру!
— То есть тебя не тошнит?
— Тошнит? — возмутился юный представитель веров, не заметив заботливую тревогу в голосе светловолосого. — Да мама говорит, что я самый красивый из живущих волков! Что все лучшие самки будут моими!
Смех оборвался на высокой ноте, а голый мальчишка вдруг закрыл лицо руками и заплакал:
— Она меня... А я... А вы...
Он рванулся с места с явной целью скрыться в ночном лесу, но был остановлен коварной гномьей подсечкой.
— Дети-дети, — пробормотал Валентин Валентинович, прижимая к земле весом своего тела крутящегося и воющего мальчишку. — Ну, будет, будет... Успокойся. Все прошло, и это пройдет.
Молодой оборотень дернулся еще раз, а потом затих, вжав лицо в сырую осеннюю землю и вздрагивая острыми лопатками. Шона Сонья подошла неслышно и опустилась на колени, не думая о дорогом платье. Старший эфор, деликатно покашливая, отошел в сторону, а женщина заговорила на незнакомом языке, поглаживая плачущего по плечу.
Гавриил не мог оторвать от нее глаз. Рокочущие слова текли горным зимним ручьем, парень не понимал ни слова, но готов был слушать этот завораживающий говор до конца жизни, он умереть был готов, только бы ПНА говорила все это ему, поглаживая его ласково и перебирая волосы. Упасть на землю и завыть от обиды и досады!..
— Только попробуй! — раздалось над ухом, и Гаврик отказался от двадцатого за день плана по завоеванию сердца прекрасной шоны Соньи Ингеборги Род, урожденной Унольв, мрачно посмотрел на светловолосого и тяжело вздохнул, прижимая к груди мешок, расшитый яркими цветочками.
Жизнь — ужасно несправедливая штука.
Несправедливая и коварная, потому что еще вчера чертового оборотня не было в жизни прекрасной шоны, а сегодня она ласковым голосом утешает проклятого притворщика. С чего он расклеился вообще? Уж точно не потому, что молодая женщина посмеялась над ним. Да и не над ним вовсе. А если бы и так... Да Гаврик умер бы от счастья, если бы смог так ЕЕ развеселить.
Предполагаемый притворщик нервно дернул плечом, сбрасывая тонкую заботливую ручку, и сел, поджав колени к груди. Гавриил вздрогнул от особенно сильного порыва ветра и со злорадством подумал: «Не травень месяц, однако. Глядишь, заботами Матери-Хозяйки, этот наглец еще успеет отморозить себе все свое перспективное достоинство».
— Тебе лучше? — спросила шона Сонья, переходя на общий язык.
— Не помру, авось, — проворчал неблагодарный мальчишка, стараясь не смотреть по сторонам и стыдясь своей детской выходки.