Похититель бурбона

– Дедушка и твоя мама продолжали общаться?

– Думаю, да. Без обид, но твой дедушка не казался тем типом, которого будет заботить судьба уборщицы. До сих пор не понимаю, что заставило его прийти на похороны. Но я не жаловался. Работа была хорошей.

Тамара на это ничего не ответила.

– Так что же богатейшая девушка в штате хочет от беднейшего в штате конюха?
– спросил Леви, пока они переходили по деревянному мосту, ведущему в густую часть леса.

– Я не богатейшая девушка в штате. Пока нет. Все в трастовом фонде, пока мне не исполнится двадцать один, или я не выйду замуж.

– Однажды тебе исполнится двадцать один.

– Не так уж и скоро. Мама продает «Красную нить». Она приняла одно предложение на этой неделе.

– Разве «Красная нить» - это не ваш основной доход?

– У нас много денег. И будет еще больше, если продадим винокурню. Но мы не должны ее продавать.

– Тогда скажи это своей матери. Я не могу помочь.

– Мы с ней больше не общаемся.

– Почему?

– Потому что я ненавижу ее, а она меня.

– Почему ты ее ненавидишь мне понятно, было бы странно, если бы кто-то ее любил. Но вот почему она тебя ненавидит?

– Она думает, что я виновна в смерти дедушки. Я позволила ему утонуть и не проверила его.

– Ты позволила ему утонуть?

– Я не позволила ему утонуть.

– Не расстраивайся из-за обвинений в убийстве. Она обвинила меня в изнасиловании.

– Изнасиловании кого?

– Тебя.

– Думаю, я бы запомнила, если бы ты насиловал меня.

– Я бы тоже запомнил.

– Нет, не запомнил. Ты был бы мертв.

– Скажи это своей матери.

– Однажды скажу. Маме за многое придется ответить.

– Ну, да, разве не всем нам придется?

Прежняя Тамара сказала бы «не мне». Прежняя Тамара сказала бы «говори за себя». Но это была не прежняя Тамара. Эта Тамара была старше, и она только кивнула, словно ей тоже придется отвечать.

Леви подъехал к ней вплотную, чтобы посмотреть в глаза.

– Посмотри на меня. Тамара, почему ты здесь? Ты хороша в расспросах, но сама не торопишься давать ответы.

– Я пытаюсь понять, что хочу сказать.

– Расскажи правду. Это не должно быть слишком трудно.

– Правду сложнее всего говорить.

Леви заметил кое-что, что прежде не видел. На шее Тамары на золотой цепочке висел маленький золотой крестик. Он протянул руку и прикоснулся к крестику. Тело Тамары напряглось от прикосновения, но она не отпрянула.

– Раньше ты его никогда не носила, - сказал Леви, мгновенно сожалея о сказанном.
– Поэтому ты сейчас так хорошо себя ведешь? Ты обратилась к религии?

– Бог спас меня во время наводнения.

– Но ты носишь с собой нож. Не думаешь ли ты, что Бог снова спасет тебя, если понадобишься Ему?

– Я сама могу спасти себя.

Леви отпустил крестик.

– Даже твоя религия сделана из золота в восемнадцать карат.

– Бог спас меня, - ответила она.

– Никто не спасал тебя. В том наводнении погибло два человека. Одна старушка, у которой был сердечный приступ, и твой дедушка, и сердечный приступ, возможно, не был связан с наводнением. Тебе так же повезло, как и остальным людям в городе, кроме тех двоих. Ты можешь быть богатой, можешь быть красивой, но это не делает тебя особенной.

– Ты сказал «не» только потому, что знаешь, что это слово задевает меня.

– Это не правда?
– спросил Леви и улыбнулся. Она не улыбнулась в ответ.
– Ну же. Или говори, или заткнись. Я не буду тратить на тебя весь день.

– Я и пытаюсь, Леви. Дай мне еще секунду.

– Секунда истекла.

Он легонько толкнул коня в бок, и Эшли подчинился команде, отворачиваясь от нее. Да, он был мудаком. Он знал это. Но ему не нравилось находиться рядом с Тамарой. Слишком много воспоминаний. Слишком много соблазнов. Он никогда и никому не рассказывал правды о том дне, когда Вирджиния Мэддокс уволила его. Она унизила его так, будто он никогда не знал, что такое унижение. Она сказала, что если он на милю приблизится к ее дочери, то вызовет полицию и скажет им, что видела, как в конюшне он пытался изнасиловать Тамару. Он бы отправился в тюрьму до конца своих дней, потому что «ни один судья не поверит словам сына цветной уборщицы». И тогда он захотел расплаты, захотел трахнуть Тамару, обрюхатить ее, стоять рядом с ней и рассказать ее матери, что они сделали. Затем он бы бросил Тамару и укатил в закат. Но то были сумасшедшие мысли, те, которые он никогда не впускал в себя, кроме глубокой ночи, когда он просыпался в поту и наедине с одними лишь фантазиями о сексе и мести. И вот она, рядом с ним, такая же красивая, как он помнил, такая же соблазнительная, как он помнил, такая же опасная, как он помнил.

– Она твоя, - сказала Тамара.

– Кто «она»?
– спросил Леви, не оглядываясь на нее, чтобы не превратиться в соляной столб, в который, как говорил дядя, превращался мужчина, думающий одним членом.

– «Красная нить» твоя. Или должна быть.

– Я был чертовским хорошим конюхом, но сомневаюсь, что твой дед посчитал нужным отписать по завещанию мне всю компанию.

– Нет. Но ему стоило.

– И почему же?

– Потому что ты единственный живой сын Джорджа Мэддокса.

Глава 10

Леви не знал, рассмеяться Тамаре в лицо или же отвесить несколько пощечин, пока девушка не придет в себя. Она смотрела ему прямо в глаза, и он выбрал смех.

– Очень мило. Отличная шутка, Ржавая.

Тамара не смеялась. Тамара даже не улыбнулась.

– Это не шутка. Дедушка - твой отец. Смотри.

Он вытащила листок бумаги из заднего кармана и протянула ему.

Он посмотрел на бумагу в ее руке, прежде чем, наконец, взять ее.

– Это что еще за дерьмо?
– спросил он, изучая записку. Чернила были фиолетовыми, и, очевидно, это была ксерокопия письма, написанного от руки.

– Предсмертная записка моего отца. Только он не был моим отцом. Мужчина по имени Дэниел Хедли, судья Дэниел Хедли, мой отец. И, если верить записке, дедушка - твой отец.

Леви едва мог сфокусироваться на словах. Его сердце колотилось как копыта по сухому дерну, поднимая уродливое облако пыли.

Мне нелегко умирать, зная о Леви Шелби. Я знаю, что у тебя были интрижки на стороне, но мне и в голову не приходило, что ты опустишься так низко, чтобы соблазнить уборщицу, которая не могла отказать тебе, как и все остальные…

Но учитывая, что он единственный живой твой сын…

…единственный сын…

– Это чушь собачья.
– Леви скомкал бумагу и бросил ее в Тамару. Она поймала ту у груди.

– Знаю, это больно. Мне больно знать, что папочка не был моим отцом… Но это не чушь. Это правда.

– Это неправда. Моя мама бы не…

– Твоей маме было двадцать пять, когда она начала работать на дедушку, а ему было тридцать. Тогда он был красивым, и если ты похож на свою мать, она тоже была красавицей.