Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами

А кинозвезда, ловкий ковбой и красноречивый колумнист Уилл Роджерс добавил: «Раньше правительство убивало пулями. Теперь – квартами».

Сухой закон подпортил имидж Америки в глазах самих американцев, по крайней мере белой благополучной прослойки населения, не готовой лицезреть собственную подноготную. Поэтому, когда бутлегер благородных кровей Джордж Кэссидей – десять лет снабжавший первоклассным алкоголем тех самых конгрессменов, которые голосовали за сухой закон и помогали травить своих соотечественников, – пролил свет на происходящее (без имен) в серии статей для Washington Post, лицемерие и злоупотребление властью стали столь очевидны, что их нельзя было игнорировать. Как подметил судмедэксперт Норрис, умирали те, «кто не мог обеспечить себя дорогостоящей защитой и был вынужден иметь дело с дешевым пойлом».

Но убийственные вечеринки устраивали не только враждующие банды и республиканцы. Благодаря настоящей американской изобретательности и божествам типа Диониса и Диззи Гиллеспи, эра сухого закона стала эрой джаза, война с выпивкой – воскрешением Бахуса, и американцы отрывались как никогда прежде.

В скором времени в каждом большом городе было в два раза больше точек подпольной торговли алкоголем, чем когда-то салунов, и веселья – всеобщего веселья, где каждый чувствовал себя соучастником преступления, – тоже стало намного больше. Когда из-за одной стопки можно угодить в тюрьму или даже в морг, ты просто обязан ей насладиться. Бармены находили новые изобретательные способы скрыть вкус алкоголя сомнительного происхождения, поэтому коктейли набирали популярность. Мужчины и женщины, черные и белые – все вместе пили и танцевали под музыку, о существовании которой раньше и не знали. Ставки росли, как и желание простых людей забыться. Из-за разросшегося черного рынка и пробудившегося вкуса ко всему незаконному такие уличные наркотики, как кокаин, марихуана и героин, стали намного доступнее.

Так, среди новых коктейлей, новых наркотиков, новой музыки, мужчин и женщин всех вероисповеданий, цветов и классов, пьющих и танцующих ночи напролет в акте гедонистического протеста и восстания, и родилась современная попойка, приведшая к мощнейшему похмелью – первой Великой депрессии. Но это возрождение веселья – своего рода демократическая распущенность наперекор большому брату – уже было не остановить. С безудержной силой оно неслось от флэпперш до битников, от Blues Brothers до Beastie Boys и круглосуточных тусовщиков и дальше – до самого утра.

Часть восьмая Тигр на крыше

В которой наш герой пересекает реку, а с ней и границу, напивается в Детройте, а потом наблюдает за восходом солнца в компании модели Playboy и разъяренного бенгальского тигра. В эпизодах – великие легенды бейсбола, богатейший индиец Америки и здоровенная кошка.

За каждой болезнью стоит запрет. Запрет, который исходит от предрассудков.

Алехандро Ходоровски

Пересечение границы между канадским Виндзором в провинции Онтарио и американским Детройтом в штате Мичиган обычно пробирает до мозга костей своими зловещими, если не сказать апокалиптическими обертонами. И сегодня не исключение.

Чем ближе я подъезжал к границе, тем больше разрастался столб густого черного дыма, образуя в небе облако. Знак сулил недоброе. И вот я с ним поравнялся: на обочине шоссе полыхал взорвавшийся кроссовер; уму непостижимо, что тут могло произойти. Машины спокойно проносились мимо; ни суперзлодея с базукой, ни пожарной бригады на горизонте. Притормозив, я подошел поближе и убедился, что человеческих тел, помимо моего, вокруг нет. Я вернулся в арендованный автомобиль и поехал в Америку.

На реке в месте пересечения границы всегда творились странные и весьма сомнительные делишки. Известно, что во времена сухого закона больше половины колоссального объема выпивки, что продавали, покупали и выпивали в США, переправлялось через эту реку, по ней и даже под ней. На собачьих упряжках по льду, на грузовиках под покровом ночи, с помощью тросов, протянутых сквозь каюты затонувших плавучих домов. Недолгое время алкоголь гнали даже по трубопроводу, проложенному прямиком от канадских винокурен.

В Детройте дела обстояли еще краше. Здесь контрабанду и сопутствующую преступную деятельность контролировала «Пурпурная банда». Это была группа харизматичных крутых парней еврейского происхождения, которым даже Аль Капоне не решился перейти дорогу, а предпочел сотрудничество.

Такая ситуация сложилась отчасти из-за того, что Детройт стал эдаким предвестником злой судьбы. Именно отсюда начинались рецессии, депрессии и даже запреты, свирепствовавшие здесь с максимальным размахом. В Мичигане сухой закон начал действовать в 1917 году – главным образом благодаря Генри Форду, который хотел, чтобы на его детройтском заводе рабочие были трезвыми. Так что к моменту, когда закон Волстеда утвердили в большинстве штатов, местные гангстеры уже работали на опережение, а бутлегерство в Мичигане стало второй по величине отраслью после автомобилестроения.

С другой стороны, свою роль сыграла и «Пурпурная банда». Неизвестно, откуда взялось такое название, но чем дольше они управляли городом, тем более маниакально жестокими и неистово экстравагантными они становились. Образ типичного детройтского гангстера восходит именно к ним: крепкий парень в щегольском, пропитанном сажей костюме насвистывает, сплевывая себе под ноги. И разумеется, чем бы им это ни грозило, они шли на дело – в том числе из спортивного интереса. Как ни крути, Детройт знаменит не только экономическими бумами и спадами, контрабандой и сухим законом, но и спортивными клубами: «Лайонс», «Тайгерс» и «Ред Уингз».

Во времена сухого закона насилия и нелегального спиртного в Детройте на душу населения приходилось больше, чем где бы то ни было. На пике американского бутлегерства в Нью-Йорке с населением в пять с половиной миллионов человек насчитывалось тридцать тысяч спикизи-баров, подпольных ночных клубов и притонов; в то же время в Детройте, где проживало менее миллиона, их было двадцать пять тысяч. При этом выпивка здесь оставалась вполне пристойной – в отличие от разбавленного, напичканного химией пойла, что доходило до центральных штатов и далее, самогона, в котором было больше метанола, чем этанола, или настоянного на дохлых крысах технического спирта.

Двадцатые и вправду стали десятилетием самых лютых похмелий в истории Америки, но только не для детройтских выпивох, они-то заливались качественным пойлом. Сам же город, по злой иронии, стал воплощенной метафорой похмелья. После всего пережитого Детройт в 2013 году объявил себя банкротом, дома в центре распродавались за доллар, а в вечерних новостях цитировали «Робокопа» [119] .

Экономически, структурно, социально и исторически «город моторов» [120] – явное предостережение о том, что нас ждет по ту сторону: крах, упадок, отходняк. Но сейчас Детройт переживает отходняк второго дня, а раз так, то это идеальное место для похмельных дел, по крайней мере в теории.

119

В фильме «Робокоп» (1987) действие разворачивается в «недалеком будущем» в Детройте. – Прим. пер.

120

Motor-city – прозвище Детройта, столицы автомобильной промышленности США.

Въехать в центр города сегодня довольно проблематично, но не из-за уличных разборок или роботов с пушками, а в связи с масштабным строительством и нехваткой дорожных указателей. Город перестраивают быстро, но целенаправленно. Чтобы оживить сердце города, здесь, как и в Амстердаме, придумали разнообразные меры поощрения для предпринимателей, девелоперов и инвесторов. По правде говоря, я здесь по той же причине, что и в столице Нидерландов: проверить на практике новейшее антипохмельное средство во время ужина с владельцем компании и большим количеством выпивки. Но на этом всякое сходство заканчивается.