Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами

Но прочтите и текст, и вы увидите, что делает Кэт: он разворачивает синтаксис традиционного и столь плодотворного зачина и взывает к утреннему блюзу и похмелью, глядя им прямо в глаза. Как будто пьяный шутник, не смущаясь, пишет сомнительные стишки и при помощи голоса и драйва доводит их до кондиции:

Сегодня, когда я проснулся, Утренний блюз напал на меня. Но… я взглянул ему прямо в глаза. И побежал в душ, Где провел почти час. И это было здорово. Душ мне всегда помогает. Мне становится легче, Когда я вижу, как мой блюз утекает в трубу… Теперь можно позавтракать, как обычно, ветчиной «Спэм». Да, я мог бы есть ее весь день, Но мне нравится только одна марка, Которую я здесь не нашел. Так что… придется искать Запас напас. О, как затянулась разлука, Мой… обожаемый «Спэм».

Столь мучительная тоска по «Спэму» [133] – тоже часть традиции «проснулся я утром»-блюза, когда отчаянные оды, иносказательно подразумевающие секс, смерть или спровоцированную похмельем тягу к чему бы то ни было, возносят горячему кофе, сладостям, булочкам или овсяным хлопьям…

В «Illegal Smile» [134] Джон Прайн, чудаковатый похмельных дел мастер, проигрывает в «гляделки» тарелке с овсянкой. А в «Please Don’t Bury Me» [135] он даже до стола с завтраком не добрался: проснувшись, он выходит на кухню и тут же помирает. Можно подумать, что это самый короткий и самый фатальный из утренних блюзов, если бы не бутлег-запись Джими Хендрикса и Джима Моррисона, на которой они наяривают блюз, и в том числе песню со стремным названием «I Woke Up This Morning and Found Myself Dead» [136] ; впрочем, даже эту строчку сложно разобрать сквозь их пьяный угар.

133

SPAM – марка американских мясных консервов, известная своей назойливой рекламой после Второй мировой. Считается, что именно она дала название надоедливым рекламным рассылкам на заре интернета – спаму.

134

«Незаконная улыбка» (англ.).

135

«Пожалуйста, не хорони меня» (англ.).

136

«Проснулся я утром и понял, что умер» (англ.).

Разночтения вызывает даже самая знаменитая строчка Моррисона про похмельное утро – «Well, I woke up this morning / And I got myself a beer» [137] – в одной из сильнейших, полных горечи песен про опохмел. Рэй Манзарек, ставший фактически голосом The Doors после того, как Джим не проснулся однажды утром, а был обнаружен в ванной парижского отеля всего через девять месяцев после того, как Джими Хендрикса нашли в гостиничном номере в Лондоне, – так вот, Рэй говорит, что Моррисон написал слова «Roadhouse Blues», когда пробудился от трехнедельного наркотического сна, и на самом деле они звучат так: «Woke up this morning / And got myself a beard» [138] . Сначала воспринимаешь это как сюр, а потом становится страшно.

137

«Проснулся я утром и взял себе пива» (англ.).

138

«Roadhouse Blues» (англ.) – «Придорожный блюз».

«Woke up this morning / And got myself a beard» (англ.) – «Проснулся я утром / И оказался с бородой».

Как звучит эпитафия на могиле блюзмена?

«Этим утром я не проснулся».

Часть девятая Там, за вулканами

В которой наш внезапно ставший одиноким герой просыпается в чистилище, переносит болезненные процедуры, учится ходить, покоряет несколько горных вершин, посещает пивной фестиваль, практически погибает, оказывается погребенным заживо и обнаруживает, что время – текучее. В эпизодах – Силен, Мартин Лютер и разбогатевший проныра.

Он пьян, он трезв, он в тяжком похмеле – все разом.

Малькольм Лаури. «У подножия вулкана» [139]

Я пришел в себя в параллельном мире – фантастическом, спиралевидном и оптимистичном – будто из снов грудного божества. С невероятной архитектурой храмов, минаретов, башен и сводов, вырастающих из самых глубоких недр земли. Поля и луга окрестных холмов перекинулись на крыши домов, будто округлые спины драконов, так что ландшафт и рукотворные постройки выглядели чем-то единым. Бассейны, фонтаны, сады и подземные гроты, соединенные каменными тоннелями и земляными мостами, – все это составляло лабиринт из пара, солнечного света и кристаллов.

139

Лаури М. У подножия вулкана / пер. Виктора Хинкиса. М.: АСТ, 2018.

По горизонтали это место занимало не более сорока гектаров у подножия Восточных Альп – но вглубь это была целая бесконечность. Вода, что текла через сеть бассейнов и в ванные комнаты постояльцев, поступала из глубокого древнего моря, нагреваемого земным ядром. В небо поднимались гигантские пассажирские воздушные шары, словно Икары с корзинами для пикника.

Горы вокруг – это спящие вулканы, и поэтому почвы здесь аномально плодородные, неустойчивые и притягательные: идеальное место для оранжевого вина и духовного единения. Здесь можно было спать, как спит монах в келье, залитой мягким светом свечи, где нет и следа технологического прогресса: ни телефонов, ни компьютеров, ни электрического света. В вулканических бассейнах, фонтанах и саунах спа-курорта одежда и купальники под строгим запретом. Люди наги, они излучают свет и красоту. Воздух пахнет сиренью, разносятся звуки флейты. Я делаю вдох и пытаюсь настроиться на оптимистичный лад, хотя чувствую я себя охренеть как скверно.

Я уже давно ощущаю себя мрачно и паршиво – будто, спотыкаясь, бреду под сюрреалистичную хмельную блюзовую песенку времен постмодерна, звучащую из моей разгромленной квартирки в Канаде, до литературного фестиваля в Хорватии, через подножье Альп прямо в чистилище. Я потерял свою девушку. Потерял все деньги. Потерял багаж. Я потерял таблетки от похмелья. Я сбился с пути, и вот я здесь, в этом странном вулканическом мире, задуманном как место равновесия и здоровья, во всеединой деревне из дерева, камня, терракоты и стекла – и ни одной прямой линии, куда бы ни кинула взор живая душа.

На протяжении веков честолюбивые негодяи, пропойцы и романтики всех мастей совершали аварийно-похмельную посадку и на более низких холмах, в надежде если не на спасение, то хотя бы на покой. Клемент Фрейд называл это «пристанищем, куда они возвращаются, когда их крылья временно подрезаны безответной любовью или катастрофическим проигрышем в карты».

Но это место на несколько порядков выше: передовой курорт космического уровня, в котором отдых и омоложение достигли своей энной степени. Спроектированный Фриденсрайхом Хундертвассером – художником и архитектором, о гуманизме которого ходят легенды, – как «самое большое в мире обитаемое произведение искусства» и построенный застройщиком-революционером Робертом Рогнером как «проводник между девственной природой и полным надежд человечеством», Рогнер Бад-Блумау – это романтичный, духовно-оздоровительный курорт, где применяются все виды целительных энергий – и где нет ни единого шанса от них скрыться.

Согласно табличке, вода в эти бассейны поступает из образовавшегося миллион лет назад океана, «герметично изолированного от воздействия внешней среды в результате тектонических сдвигов». Поднимаясь с глубины трех тысяч метров при температуре 110 градусов Цельсия, она «укрепляет кожу и способствует обмену веществ… улучшает кровообращение и оказывает целительный эффект на все тело». Даже если ты просто валяешься у бассейна, исцеление все равно тебя настигнет, поскольку эти источники находятся на «крайне чувствительной почве с большим количеством энергетических точек, центров жизненной силы и природного интеллекта».

И вот меня вынесло на этот небесный брег, и я более чем готов сдаться – полностью, всецело, без остатка – целительным силам мира сего. Я знаю, что детокс – это больше не процедура по скорейшему вытрезвлению пьяной сволочи. Но мне также известно, что пропащие люди вроде меня зачастую глухи к таким вещам и понятиям, как «жизненная энергия» и «природный интеллект», или, по крайней мере, у нас не получается их обнаружить. Так что первая же строчка брошюры, которую мне вручили по прибытии, прозвучала для меня как божественное предупреждение: «У одних нет возможности изменить свои привычки, а другие ее не осознают».

«Осознаю», – бормочу я, плавая в целебном озере Вулкания и слушая пан-флейты, доносящиеся из подводных динамиков. «Осознаю», – напеваю я, потягивая напиток из ростков пшеницы и голубики под баньяном в Саду Четырех Стихий. «Осознаю», – выдыхаю я, неистово потея в инфракрасной сауне, питаемой самим сердцем спящих вулканов. «Осознаю», – шепчу я, лежа голышом в пещере из соли, грузовиками завезенной с самого Мертвого моря и отлитой в сталагмиты с кристаллами. Звучит мягкая электронная мелодия, пульсирует подсветка. Мне велено дышать глубоко. Женский голос произносит мое имя. «Узнаю», – признаюсь я. И она выводит меня из пещеры солей Мертвого моря.