Похождения рофессора Эпикура

– Я же сказал - два шага!
– неуверенно разомкнулись его губы.
– Ты чего это!? Это не по уста-ву-у-а!!!

С передавленным горлом он не сразу упал. В свете фонарика, выхваченного вторым гливером, голова задушенного стояла на плечах криво, а автомат медленно выпадал из разжимающихся пальцев. Луч фонаря метнулся по зарослям.

Последний раз этот прием Титания применяла лет двадцать назад, тоже на стажировке, и не была уверена, получится ли у нее. Все-таки восемьдесят шесть лет - не шутка! Кости не те, мышцы вялые... Но выхода другого не было. Она оценивала: замыкающий гливер стоял слишком далеко. А уворачиваться от пуль под стволом автомата, да еще в темноте, да еще вдвоем полное безрассудство!

Со стороны лагеря ветром принесло звуковой каскад: губная гармошка, прищелкивание пальцев и языков. Ухнула опять рядом тяжелая бомба. Луч фонаря дернулся в последний раз и погас. Споткнувшись о канистру, молодой гливер упал, и так и остался лежать, убитый коротким ударом ноги в висок.

– Вы ранены?
– девушка склонилась к сидящей на корточках Титании.

– Да нет, годы мои уже не те для этой акробатики!
– усмехнулась старуха.
– Я уж думала... Ладно, сидеть некогда, собери-ка оружие!

В свете разрывов темная тропическая зелень будто пульсировала. Теплый воздух дрожал, перенасыщаясь острыми запахами боя.

– А этих куда?
– вешая на плечо автомат и затягивая свое рассыпающееся платье снятыми с гливеров ремнями, спросила девушка.
– Прибрать бы надо. Ты смотри, какой курносый?

– Тебя как зовут-то?
– Титания нащупала в темноте фонарик и посветила на лицо девушки, прикрывая отражатель ладонью.
– Как зовут, спрашиваю?

– Аномалия, а что?

– Вот и хорошо, Аномалюшка!.. Этих нужно подпалить и сжечь, у нас будет минут десять в резерве. Придется за рацией обратно в лагерь идти! Впрочем, - она посветила себе на руку, на большой круглый циферблат. Через три минуты будет атака.

В лицо Титании ткнулась мокрая волосатая морда, и старуха чуть не расцеловала кобеля:

– Бобочка, молодец, песик!
– Она быстрыми ловкими движениями отстегивала рацию, укрепленную под брюхом собаки.
– Пришел, Бобочка! Молодец, что пришел! Ты теперь иди и ляг там, в яме! И веди себя тихо, может, уцелеешь... Есть рация!
– уже каким-то восторженным голосом сообщила она.

Аномалия один за другим сволокла трупы в яму, обильно полила их из канистры и подожгла. Широкие желтые языки пламени выбрали из темноты маленькую старушачью голову в серебряных наушниках. Желтая рука дергалась на пуговке ключа.

"Передаю открытым текстом, - звенело в эфире.
– Передаю открытым текстом. В расположение роты Эпикура вышли пятеро: десантник и четверо пленных..."

Жирные языки пламени, в котором истончались и будто таяли тела мертвых гливеров, производили впечатление. Аномалия приостановилась. Девушка вслепую дергала затвор автомата. Она не могла отвести глаз от прозрачного лица. Голова юного конвоира была повернута таким образом, что исчезая из этой жизни навсегда, он все смотрел прямо и не мигая.

Эпикур, с комфортом устроился в палатке. Ротный прилег на спину, вытянул усталые ноги и прикрыл свой обширный живот прохладным листом папоротника. Как и всегда перед сном, он крутил маленький наградной приемничек-медаль. Сон уже смыкал тяжелые веки, когда сквозь ночную рапсодию посыпались звенящие точки и тире. Вражеский передатчик находился где-то совсем рядом. Эпикур сел, роняя лист папоротника и задевая головой брезент.

– Не дадут нам враги расслабиться!
– сказал он, обращаясь к своему заместителю. Благо, радист находился тут же под рукой. Сидел, подобрав ноги, и ковырял во рту зубочисткой.
– Переводи, Вакси!

Багровая клешня радиста смяла зубочистку, и с застывшим от напряжения лицом Вакси забубнил, захлебываясь от растущего ужаса и раздражения:

"...Кухня Эпикура не отравлена, хотя солдаты едят неохотно. Миски разбрасывают по траве. Сам Эпикур уже приближается к нарушению устава, поеданию запретных плодов..."

– Это она!
– вскакивая и на четвереньках вылезая из палатки, заорал Эпикур.
– Проклятая старуха!
– Он дрожащими пальцами пытался застегнуть ускользающий воротничок.
– Она!

– Стройся!
– вопил Вакси, следуя за своим ротным и размазывая коленом по брезенту потерянный лист папоротника.
– Смир-р-р-но!

Но было поздно. С четырех сторон на поляну бесшумно выходили упакованные в белые комбинезоны солдаты-грили.

Поблескивали в лунном белом свете их плоские каски. Длинные руки в перчатках неподвижно лежали на спусках облегченных автоматов.

"Так-так, - подумал Эпикур, - влипли! Теперь без уставного героизма не обойдешься.- он посмотрел налево, где за листвой должен был прятаться дежурный пулеметчик, но ничего не увидел.
– Вот только интересно, где же мой пистолет?"

"Бомбоудар пришелся на полсотни метров к югу", - бубнил приемник-медаль. Но Эпикур не понимал ни слова в этих громких россыпях точек и тире.

Луна неожиданно погасла. Вероятно, это был аэростат тех же грилей, хотя не исключалась и туча. Положение изменилось. Повалившись на живот, Вакси вытащил из кармана коробочку выносного взрывателя. Грохнуло фейерверком искр и брызг.

Дистанционно он взорвал котел походной кухни, и тотчас заговорил грубым своим голосом с присвистом пулемет. Грили, подхватывая раненых, так же бесшумно, как только что появились на поляне, отступили куда-то в заросли.

– К оружию!
– запоздало, хрипло и негромко приказывал Эпикур, расталкивая ногами спящих гливеров.
– К оружию, говорю!

Некоторые из гливеров были мертвы, но попадались и умершие во сне от несварения желудка, их отличала пена на ссохшихся губах.

– К оружию, к оружию, к оружию!..- он так старался, что разбил себе большой палец на правой ноге.
– В атаку надо!

Минут через десять удалось, наконец, положить роту в круговую оборону. Забравшись обратно в палатку, Эпикур приказал Вакси, чтобы тот нарисовал на брезентовой стене снаружи красный крест, а сам все же заснул. Он исходил из боевой психологии:

"Теперь они не сунутся, пока не подвезут или, по крайней мере, не сбросят на парашюте партию бронежилетов".

А в каких-то ста метрах от штабной палатки в свете догорающих трупов восторженно хлопала в ладоши, подпрыгивала на месте и визжала, как девчонка, Аномалия:

– Наши! Наши! Родненькие!

Когда из черно-зеленой чащи тяжело вышел первый солдат, она кинулась ему на шею. Бряцая автоматом, она обхватила руками белый металлизированный комбинезон и поцеловала жарко в толстый стальной нагубник.