Похождения Штирлица (Операция 'Игельс')

– Стоять, - на лестнице стоял Штирлиц с угрюмой физиономией и не совсем равнодушно смотрел на Томпсона. Тому стало страшно, но тем не менее он остановился и спросил:

– Вы ко мне, любезнейший - К тебе, - сказал Штирлиц, сразу же переходя на "ты" в одностороннем порядке.

– А-а-а, - Томпсон не в силах был что-либо сказать и только показал на часы.

– Пошли в твой кабинет, - сказал вежливый Штирлиц.

– Пошли, - сказал Томпсон, поняв, что обречен на ночное сидение в Капитолии.

– Ты шеф разведки, верно?
– спросил Штирлиц по пути в кабинет. Томпсон подумал минут сорок и отвечал утвердительно.

– Ну вот, а я - Штирлиц, - и Штирлиц достал из кармана бутылку водки, тощую селедку и три банки тушенки.

При виде тушенки Томпсону захотелось прыгнуть в окно, но Штирлиц предупредительно запер его и завесил шторой.

– Ах, Штирлиц!
– Томпсон мечтательно закатил глаза. За завербование Штирлица Любимый Шеф обещал насовсем свою походную секретаршу, три колеса от "Порше" и новые кальсоны.

– Так что, товарищ Штирлиц, можно считать, что мы вас завербовали?
– спросил Томпсон, все еще не веря своему счастью.

– Считать и на счетах можно, - уклончиво ответил Штирлиц, и Томпсон понял, что его одурачили.

– Нет, но все-таки, това-арищ Штирлиц?
– протянул он.
– Можем мы на вас рассчитывать?

– Можете. Самое главное - море водки и гора тушенки, прямо ща, а там разберемся.

– Ах да, конечно...

Сейчас...

Конечно...
– Томпсон засуетился в поисках листка бумажки.

– Вот и договорились, - грозно сказал Штирлиц, поигрывая кастетом. Ему очень хотелось послушать, как будет кричать шеф разведки.

***

– Нет, Штирлиц, все-таки расскажите нам, как это вы ухитрились заставить себя завербовать самого шефа разведки мистера Томпсона?
– пастора Шлага интересовала чисто профессиональная сторона дела.

– Да так, прислоняешь его к двери, бьешь, когда перестает стонать -отпускаешь, - пошутил Штирлиц.

Пастору стало страшно, и он пролил какао на новую сутану, а заодно забрызгал Штирлица, за что получил кулаком по жирной роже.

– Штирлиц, а ты на работу ходить будешь?
– спросил Борман, повизгивая от восторга.

Штирлиц задумался. В таком положении он и встретил рассвет.

***

По Капитолийскому персоналу прокатился слух, что у шефа разведки появился новый сотрудник, очень деятельный и свирепый.

К вечеру первого рабочего дня Штирлица все уже знали, кто в Капитолии хозяин.

Ночью о таинственном Штирлице доложили Кеннеди.

– Что такое этот мистер Sнтirliтz?
– спросил президент, вытирая полотенцем только что выбритую щеку.

– О, господин президент, это самый лучший русский шпион, - отвечал Томпсон, согнувшись в низком поклоне.

– Ха! А может, надо бы его арестовать?
– Кеннеди достал зубную щетку и с презрением выдавил на нее крупный кусок зеленой зубной пасты.

– Вы его не знаете, господин президент, - вздохнул Томпсон, поглаживая искусано загримированный синяк под левым глазом.

– Тогда вам крупно повезло, - сказал Кеннеди и запустил щетку с пастой себе в рот.

Томпсон вздохнул.

– Господин президент, наверное, одобрит нашу готовящуюся терракцию против русских, - сказал министр обороны, с трудом шевеля избитыми губами. Кеннеди выплюнул зубную пасту и с интересом посмотрел на него и кивнул, побуждая продолжать говорить.

– Мы запустим к русским техаскую кукурузную саранчу, и эта свинья Хрущев умрет с голоду вместе со своим советским народом.

– О, и мы все равно нарушим биологическое равновесие!
– радостно сказал подхалим Томпсон.

Кеннеди задумался.

– Послушайте, Томпсон, кого-то вы мне напоминаете...
– сказал он, снимая бронежилет.

– Рад стараться!
– воскликнул Томпсон.

– Старайся, старайся, - сказал президент и, медленно зевнув, удалился.

***

– Слушай ты, Лысенко чертов, ты когда гирбринт огурца с бутылкой выведешь? Я жрать хочу!
– Никита Сергеевич снял ботинок и постучал им себе по лбу. Это ему очень нравилось, и он постучал еще раз, посильнее.

– Скора, Никит Сергеич, - пообещал Лысенко и вновь громко заржал.

– Ты давай торопись, толстый, а то как врежу в ухо, - сказал Хрущев, начиная злиться.

– Я вот те сам врежу, - сказал Лысенко, поднимая кулак, и два гения большой и маленький - принялись, кряхтя и поминутно охая, драться. Их быстро разняли и развели по разным комнатам.

– Чтоб без гинбринта я тебя не видел, морда ты со шнурками!
– орал Никита Сергеевич, пытаясь вырваться и снять ботинок, чтоб запустить им в Лысенко.

– Сам дурак!
– отвечал Лысенко, плюясь на пол и дергая ногами.

***

По выложенному белым мрамором коридору Капитолия гуляли сквозняки и Борман. Вчера он написал на стене "Родина-мать зовет", нарисовал непристойную картинку и высморкался во все шторы, хотя на насморк не жаловался. Борман был ужасно доволен собой.

Партайгеноссе шел по коридору, напевая чуть-чуть переправленную песню Пахмутовой: "И вновь продолжа-а-ается бой... И Борман такой молодо-о-ой...". Он был в хорошем настроении и никому не мешал. Левую руку партайгеноссе держал в заднем кармане, и за ним тянулся извилистый след банановой кожуры и яблочных огрызков. День, как всегда, обещал быть очень удачным.

Мимо проходил хмурый, невыспавшийся Штирлиц. Поравнявшись с Борманом, он неожиданно вынул руку из-под пулеметной ленты, висевшей у него на тельняшке, и дал Борману подзатыльник.

– Это тебе за заговор, - пояснил он. В выпученных глазах Бормана появился признак немого вопроса.

– Вот это память...
– восхищенно сказал Борман, держа обеими руками гудящую от удара голову.

Штирлиц спокойно прошел по коридору, лавируя между расставленными партайгеноссе препятствиями, и исчез на лестнице, погромыхивая по ней коваными сапогами.