Похождения Штирлица (Операция 'Игельс')

Электрическая сигнализация лишила сторожа работы, и теперь по утрам вместо воплей "Янки дудль" обычно раздавался вой электрической сирены.

Штирлиц спокойно шел по коридору. Следом за ним, озираясь, дрожа от страха и поминутно наступая на свою длинную сутану, шел пастор Шлаг.

– Прекрати стучать зубами, - шепотом попросил Штирлиц.
– А то стучать будет нечем.

– Страшно!
– дрожащим голосом сообщил Шлаг.

– Нечего бояться, - ободряюще сказал Штирлиц.

Часы без минутной стрелки в кабинете Томпсона, кряхтя несмазанными внутренностями, прошипели двенадцать.

Пастор похолодел и перекрестился.

– Так, - шепотом сказал Штирлиц, зажигая потайной фонарь. Пластмасса горела на редкость скверно и коптила.
– Пролезешь в кабинет господина Министра, соберешь всю бумагу и приползешь обратно.
– И он сбил кастетом замок с вентиляционного люка.

Пастор, кряхтя, задрал сутану и полез в образовавшееся отверстие. Через минуту его чихание послышалось в самом кабинете.

– Ну как?
– спросил Штирлиц, заглядывая в замочную скважину.

– Бумаги много, - хрипло сказал пастор. Он обнаружил початую бутылку виски и сейчас ему было не до бумаг.

– Тащи сюда!
– потребовал Штирлиц.

– Бумаги много, - повторил пастор. Содержимое бутылки быстро уменьшалось.

– Не задерживайся!
– кипел Штирлиц.

– А вот сам бы слазил, - сказал Шлаг, опьянев и похрабрев, как никогда.

– Чтоб я, высококвалифицированный и высокооплачиваемый русский разведчик, полез в грязную дыру...
– Штирлица передернуло.
– Ты, толстый, вылезай быстрей.

В люке появилась счастливая морда пастора. В зубах у него была зажата толстая пачка бумаги, и он помогал себе ползти папкой с белыми завязками. Пастор выбрался из люка и сказал что-то невразумительное. Штирлиц выдернул у него изо рта пачку бумаги и предложил повторить.

– Я говорю, почему я, а не Борман?
– спросил пастор, поправляя наползшую на плечи сутану.

– Борман!
– Штирлиц стал радостно гоготать.
– Эта жирная свинья понаставила бы там веревочек и капканов. И завтра я имел бы неприятности. Мне то что, - сказал Шлаг вполголоса.

– Вот это плохо, - строго сказал Штирлиц.

– Что?
– удивился пастор.

– Что вам все равно, кто перед вами, агент Гестапо или коммунист.

"К чему бы это", - подумал пастор и спросил:

– А кто лучше?

– Конечно, агент Гестапо.

– Вы так думаете?

– А ты нет?

Пастор пожал плечами, и они со Штирлицем направились к Штирлицу домой. Русский разведчик неизвестно на каких правах жил в сразу шести номерах огромного отеля. Никто не смел заикаться об арендной плате.

Пастор потоптался у двери и рухнул на коврик, о который Штирлиц только что вытер ноги.

Около телевизора сидел Борман и смотрел передачу со стриптизом. Сегодняшний день он считал пропавшим. Ни до, ни после обеда никто не провалился в яму, никто не зацепился за веревочку или попал в капкан. Партайгеноссе сидел, страшно расстроенный, и думал, что уже потерял квалификацию. Внезапно Штирлиц, проходя мимо него с пакетом кефира, споткнулся о ловко опрокинутый стул и ругнулся.

Борман словно расцвел.

– Штирлиц, как успехи?
– спросил он.

– Я тебе щас покажу успехи, - сказал Штирлиц, и Борман с визгом умчался в соседнюю комнату.

– Штирлиц, - примирительно сказал он оттуда.
– Давай собачку купим.

– Зачем?
– удивился Штирлиц.

– Ее так отдрессировать можно, она документы таскать будет. Я в рейхе уже так пробовал.

– Гм!
– сказал Штирлиц. С собачкой связываться не хотелось. Штирлицу в качестве похитителя документов больше подходил пастор Шлаг, но...

– Давай, - сказал Штирлиц.
– Но какую?

Здесь пришлось задуматься Борману. Предлагая купить собачку, он преследовал две цели: во-первых, указанную, а во-вторых, собачка должна была быть обучена кусать всех, на кого укажет Борман, за пятки. Поэтому выбор породы усложнился. Борман задумчиво почесал в блестящем затылке и сказал:

– Тут надо подумать...

***

Ночью партайгеноссе спал плохо. Ему снился страшный сон о том, как он, Борман, идет ночью по Капитолию, и вдруг из одной из дверей выходит Штирлиц, вытирает окровавленные руки и говорит "Следующий...". Два здоровых сотрудника ФБР хватают партайгеноссе за руки и ноги и бросают в кабинет Штирлица. Борман засопротивлялся и проснулся от весомого удара по лбу.

Над ним стоял Штирлиц и держал в руках крупную гирю.

– Во развеселился...
– хмуро сказал он, и партайгеноссе понял, что Штирлиц сегодня в дурном настроении.

Он вытер со лба холодный пот и сказал:

– Штирлиц, а я придумал!

– Чего ты еще там придумал, - еще более хмуро сказал Штирлиц, отдирая от сковородки стельку для башмака.

– Про собачку, - сказал Борман.

Русский разведчик отнесся к этому радостному известию на редкость спокойно.

– Ну?
– сказал он.

– Давай купим...

Э...

Болонку!

– Ладно, черт с тобой, - сказал Штирлиц, смягчаясь и бросая на стол засаленную сковородку с подгоревшей яичницей.

В углу у двери проснулся пастор Шлаг. Пока он, охая и крестясь, дополз до стола, от яичницы остались только капли жира, выковырянного предусмотрительным русским разведчиком из банки с тушенкой.

Днем Штирлиц шел на работу. В его кармане лежал новый кастет, отлитый на днях. Следом, озираясь и перебегая от фонаря к фонарю, крался партайгеноссе Борман, решивший сам для себя выследить Штирлица и сам себе доложить, чем он занимается.

Штирлиц был угрюм и задумчив. Он, конечно же, понял, против кого была направлена жирная саранча из банки господина Министра. Штирлиц кипел от негодования и еще яростней сжимал рукой кастет.

Сейчас он шел в биологическую лабораторию, где, по слухам, готовилась какая-то жуткая отрава. Русский разведчик решил идти напролом, поэтому оба охранника, которым посчастливилось сидеть в проходной, отлетели в разные стороны с разбитыми мордами.

Войдя в помещение, Штирлиц высморкался, плюнул один раз на ковер и три раза в зеркало и вошел в лифт, где написал на стене "Сердце нашей партии могучей - ленинский центральный комитет" и вдавил в стену сразу четыре кнопки.