Поиграем со смертью?..

— Отлично, ты дала мне пищу для размышлений, — довольным тоном изрёк жнец и уточнил: — Но разве тебе совсем не с чем сравнить силу и чистоту этих эмоций? Они настолько яркие?

— Ну… — я призадумалась и, наконец, неуверенно ответила: — Разве что вчера, после того как очнулась, я испытывала эйфорию, и она была такой же яркой. Но всё равно к ней примешивались другие эмоции, она не была абсолютно чистой, понимаешь?

— Понимаю, — усмехнулся Легендарный и поведал одну из тайн загробного мира: — Вчера эйфорию испытывала не ты, а твоя душа. Понимаешь ли, когда жнец извлекает Плёнку, шанс остаться в живых крайне ничтожен, и душа осознает, что скоро покинет тело. Это тоже вызывает боль — моральную, конечно. Но если душа остаётся в теле, это счастье ни с чем не сравнить, поскольку она продолжает жить, чудом избегнув смерти. Жнецы не рождаются таковыми — как и шинигами, мы когда-то были людьми. Но после смерти, на Великом Суде Владыки мира мёртвых, мы пожелали продолжить жить, и после сдачи определённого экзамена нам были выданы бессмертные тела — точные копии наших прежних тел на момент смерти, но с усиленными физическими свойствами, такими как регенерация, высокий болевой порог и прочее. Когда душа смотрит в Зеркало Истины на Великом Суде, она видит всю свою жизнь — в нём проигрывается Плёнка, доставленная жнецами. Просмотрев Плёнку, Эмма-Дай-О выносит приговор, а саму Плёнку передают в архив. Однако душа, увидев собственное прошлое, запечатлевает его на самой себе, и потому потерявший память умерший вновь обретает её. Вот только эмоций прежних он не испытывает и даже не может их вспомнить. Лишённая тела душа не имеет нервов и знакомой смертным психики, потому эмоции очень сглажены. Они не слабые — они просто другие, не такие, как у живых. Однако, обретая новое тело, душа испытывает ярчайшую эмоцию — то же, что почувствовала ты, когда очнулась. Эйфорию от того, что жизнь или её подобие всё же не исчезла. Эйфория эта настолько сильная, что заставляет душу начать испытывать эмоции, очень похожие на человеческие, но… — Гробовщик вздохнул и, убрав блокнот в карман кладбищенской хламиды, явно нехотя закончил мысль: — Понимаешь ли, наши эмоции отличаются от ваших, насколько я сейчас понял, именно силой и чистотой. Создавая фальшивую Плёнку, я основывал эмоции, закладываемые в неё, на собственном опыте. Человеческих эмоций я не помню, а мои именно такие. Яркие, как то чувство эйфории, ведь после того, как душа обретает бессмертное тело, эта эмоция становится «первой эмоцией нового рождения», и она определяет силу всех остальных. Когда рождается человек, думаю, он испытывает сразу несколько чувств — от страха до холода, от радости до любопытства, потому эмоции и получаются в дальнейшем смешанными, зачастую противоречивыми и не столь яркими. Когда же «рождается» жнец, он испытывает лишь счастье — абсолютно незамутнённое, и потому его эмоции на человеческие не похожи. Я упустил это из виду, поскольку не помню своих человеческих эмоций и воспринимаю свою память ныне именно эмоциями жнеца. Вот в чём был мой просчёт — я делал из умерших людей подобие жнецов, а тело, лишённое души, не способно испытывать столь яркие эмоции. Ведь оно помнит эмоции, пережитые при жизни. Память тела — это способность запоминать как какие-либо действия, так и ощущения, на этом основаны принципы аутотренинга. Вот в чём я просчитался — эмоции жнеца нельзя вживить в тело человека, потому как они будут отторгаться. Казаться фальшивкой. И труп начинает считать самого себя фальшивкой, полагаю. А фальшивка не имеет права на своё мнение — она ведь лишь кукла. «Странная кукла», не больше. Ты мне очень помогла, теперь я знаю, в каком направлении работать. Твою Плёнку я сохранил в том самом растворе, так что эмоции с неё не слетят. Помнишь, я говорил, что Плёнка, потерявшая верхний слой, будет отторгнута организмом? Этот слой — и есть эмоции. Потому в архивах Плёнки лежат без них — верхний слой разлагается без возможности восстановления, и это не даёт ни изучить их, ни вживить кому-либо.

— Ничего себе, — пробормотала я, не ожидавшая таких откровений, если честно.

— Ты же мне помогла, вот я и решил тебя немного отблагодарить, — рассмеялся Гробовщик. — А учитывая твою тягу к знаниям, что может быть лучше очередной порции новой информации?

— Ничего, — согласилась я, подумав, что, наверное, что-нибудь найти всё же можно.

— Хммм, а поконкретнее?

— Ты что, мысли читаешь? — опешила я, прекращая перемешивать странный салат и воззрившись на Гробовщика, как космонавт на НЛО.

— Нет, конечно, — ответил Легендарный и расхохотался, а отсмеявшись, вкрадчивым тоном пояснил: — Но я ведь говорил, что ложь чувствую за версту.

— Это не ложь, — поморщилась я. — Знания важны и я люблю их получать. Просто я подумала, что, наверное, если поискать, что-нибудь лучше можно было бы найти.

— Например? — заинтересовался Гробовщик и пошёл к шкафу — за тарелками.

— Например… — я призадумалась и пожала плечами. Слишком сложно было на такой вопрос ответить… наверное.

— Что вызывает более яркие положительные эмоции, чем учёба? — подтолкнул меня к размышлениям Легендарный, и я, вспомнив вечер турнира, осторожно попросила:

— Дай руку…

Гробовщик как стоял с посудой в руках, так и замер, после чего воззрился на мою руку (ну, мне так показалось) и, усмехнувшись, наконец, расстался со своей ношей. Взяв меня за руку и несильно её сжав, он спросил:

— Ну и?

— Да, это всё же лучше, — улыбнулась я, подумав, что почему-то, когда он держит меня за руку, я всегда ощущаю удивительный покой и умиротворение. Словно ничего плохо в этом мире нет. Интересно, почему?

— И что же ты чувствуешь? В подробностях, — он прирожденный командир, это факт. А ещё ученый до мозга костей, и это очень мило.

— Покой, уверенность, умиротворение, радость, непонимание того, почему я вообще успокаиваюсь, удивление, защищённость, желание подарить и тебе похожие эмоции, настороженность и нежелание этого лишаться. Может, и ещё что, даже не знаю.

— Ты очень интересная смертная, — пробормотал Гробовщик и, сжав мою руку, приблизился к моему лицу. Да уж, его близорукость вечно заставляет его идти на крайние меры… — Мне нужно ещё многое исследовать, и если я создам Плёнку, похожую на настоящую, мне надо будет на ком-то её испробовать. Зная, что может произойти, поможешь мне?

Я замерла. Сердце сжалось от страха и нехороших предчувствий. Переживать всё то же самое… Нет уж, я этого не хочу. Но… в памяти вставали слова, которые Гробовщик произнёс вчера перед операцией — ему нужны эти знания, они могут во многом помочь. Эту боль ведь можно потерпеть, правда? А может, в следующий раз будет даже не так больно… Я не мазохистка и боль не люблю, но если уж расставлять приоритеты, помощь Гробовщику для меня, наверное, важнее собственных желаний. Да и со страхами надо бороться, а сильный человек боли не боится. Как и своего прошлого. Я просто хотела помочь ему, но в то же время надеялась стать сильнее и перебороть саму себя. Я хотела стать такой, как он: сильной, смеющейся, когда хочется плакать, идущей наперекор собственной судьбе… Но я в тени его света и не могу приблизиться к почти-идеалу. Вот только если не пытаться, ничего и не получится, так? Поэтому…

— Это ведь принесёт тебе пользу? — тихо спросила я.

— И очень большую, — без тени ехидства ответил жнец.

— Тогда… ладно. Сделаю, что смогу. Только не забирай воспоминания о Стасе и о себе, ладно?

— Безусловно, — усмехнулся Гробовщик и внёс ещё одно предложение: — Что если мы проведём ряд опытов? Создадим некое воспоминание, сходив в парк развлечений, и ты сравнишь полученные эмоции с теми, что запечатлены на вживлённой вчера фальшивке. Затем я извлеку эти воспоминания, заменив на их точное подобие, созданное мной. После этого я изучу вырезанный отрезок и создам его копию, которой заменю фальшивку номер два, а настоящие воспоминания вживлю вместо иного дня. Ты сравнишь эти воспоминания и скажешь, что в них различно, после чего фальшивка номер два будет заменена на новую фальшивку номер три с другим сюжетом и доработанными эмоциями. Ну что? Согласишься на такой эксперимент?

Ох… Четыре замены? Это кошмар… Но… я ведь сильная, да? Я должна быть сильной. Значит, я это переживу. Что нас не убивает, даёт пинок под зад, не более того. Значит, я выдержу. Ведь Гробовщику это всё же нужно… Почему я так хочу ему помочь? Что за фанатская привязанность? Или это не фанатизм? Или я просто… чёрт, почему я себя никогда не понимаю?

— Хорошо, — пробормотала я и сжала руку жнеца. Тот усмехнулся и спросил:

— Даже учитывая то, что боль может повториться?

— Да, — кивнула я уже куда более уверенно, и ухмылка вдруг сменилась на улыбку, а жнец тихо сказал:

— Учитывая, что часть твоих воспоминаний содержит эмоции жнеца, полагаю, и вероятность этого крайне высока, что столь сильные положительные эмоции, вживлённые в никогда не испытывавшее подобного тело, помогут тебе пережить следующие операции куда легче. Я уверен на девяносто процентов, что боль будет намного меньше.

Я аж задохнулась от возмущения. Да как он мог?! Это проверка была?! Соглашусь я или нет? Он настолько мне не доверяет?! Почему? Почему он так уверен, что я его предам? Почему он совсем в меня не верит? И почему он считает, что я вообще способна на предательство?!

— Я не предательница! — рявкнула я и попыталась вырвать руку из хватки жнеца, но он лишь сильнее сжал мою ладонь и спросил:

— Злишься?

— Да! Потому что я тебя не предам! Я вообще никого не предам! Зачем ты так?!

Это был первый раз, когда я на самом деле очень разозлилась на Гробовщика. До этого он меня лишь провоцировал, а вот теперь и правда оскорбил — на самом деле, а не из желания чему-то научить. Но мне не хотелось его ударить — почему-то даже сейчас я не могла причинить ему боль. Нет, не так. Я не хотела ему её причинять. И это злило. Потому что он всё равно этого не поймёт…

На лице жнеца сменялся странный калейдоскоп эмоций, а я пыталась вырвать руку, но о приёмах айкидо даже не вспоминала — почему-то любое физическое воздействие на него мне сейчас казалось нонсенсом. И вдруг Легендарный грустно улыбнулся, а в следующую секунду прижал меня к себе. Я замерла. Это ещё что? С чего бы? И почему… мне так хорошо?.. Почему не хочется отпускать его, почему хочется застыть так и никогда не уходить? Не могла же я… в него… Бред! Он же Смерть! Я для него — скелет, обтянутый кожей, подопытная мышь! Какой учёный увидит в крысе равного себе? Никакой! Так почему я… в него…