Поиграем со смертью?..

— А я и не убью, — маньячным тоном ответил Сатклифф и расплылся в ухмылке акулы-садистки. Где там демонов носит?! Хотя… Стоп, истерика; вернись, логика.

— Значит, игры любите, господин Сатклифф? — протянула я. Грелль ведь далеко не идиот, судя по манге, но его слишком часто упрекали в неблагоразумности — может, стоит на это надавить?

— Ну, допустим, — поморщился он, явно не желая общаться с какой-то женщиной. У него это на морде лица прямо-таки аршинными буквами написано было.

— Тогда почему бы Вам не сыграть с моим братом? — Грелль явно заинтересовался, ибо перестал смотреть на меня, как на отходы жизнедеятельности лангуста, а я продолжила: — Если Вы сумеете добиться его любви — именно любви, платонической — до того, как отыщется аномалия, он с Вами согласится встречаться. Если нет — Вы не будете иметь права к нему прикоснуться. Насилием любви братца не достичь, равно как и домогательствами, а потому игра очень и очень сложная. Ну как?

— Инна! — возмутился Лёшка, а я фыркнула. Он дурак? Лучше бы подыграл мне!

— И чем эта игра лучше попытки сделать Лёшечку моим с применением силы? — озадачился Грелль, нахмурившись. Он отпустил Лёшика, подбоченился и явно пытался прикинуть, забавно будет сыграть по таким правилам или нет. Об этом, кстати, догадаться было не сложно, потому как мимика у Греллюшки очень живая и передает эмоции только в путь.

— Она поможет Вам научиться терпению, а терпение поможет завоевать Себастьянчика, — наступила я на любимую мозоль жнеца. — А ещё, если Вы покуситесь на честь Лёшки, я буду вынуждена обратиться за помощью к Вашему начальству. И последнее, но самое важное: эта игра — словно квест с элементами пошаговой стратегии. Вас, помнится, в Вашу бытность дворецким мадам Рэд обвиняли в глупости? Спирс вечно в том же попрекает? А тут — возможность доказать, что Вы умеете играть в логические игры и побеждать.

Сатклифф явно призадумался. Он стоял, уперев руки в боки и сверля взглядом алый ковёр, а на губах его играла напряжённая улыбка. Лёшка заметно нервничал и переминался с ноги на ногу за спиной жнеца, а мы с Диной как стояли в дверях, так и продолжали стоять. Наконец, Грелль маньячно рассмеялся и заявил:

— Идёт! Я в это сыграю! Но с одним условием!

— С каким? — нахмурился мой братик.

— Аванс! — пропел Сатклифф и, подмигнув, послал ему воздушный поцелуй.

— Какой? — ещё сильнее нахмурился Лёшка.

— Поцелуйчик. Скромненький. Ммм? — хитро прищурился Грелль.

Настало время Лёшке впасть в раздумья и трагизм. На лбу его залегла складка, размером с Аргунское ущелье, а губы превратились в едва различимую полосочку, причём глаза были полны вселенской тоски и жалоб на несправедливость бытия. Но, несмотря на все свои сомнения и душевные терзания, он явно пришёл к выводу, что лучше один поцелуй, чем пожизненное домогательство, а потому заявил таким тоном, что вышибала в казино бы испугался:

— Один поцелуй невинный, и после этого ты меня не лапаешь, ясно?!

— Согласен, — ухмыльнулся Сатклифф, и мы с Динкой подавили ехидные улыбочки. Кстати, если у кого возник вопрос: «А почему Дина не против?» — задам встречный: «А почему она должна быть против?» Ведь они с Лёшкой именно друзья и никогда не встречались. Так что вывод напрашивается сам собой.

А тем временем Грелль захлопал в ладоши и со счастливым выражением лица повис на шее моего братца, с таким отвращением на него взиравшего, словно целовать собрался таракана.

— Ушли бы хоть, — раздраженно бросил он нам с Динкой.

— Не-а, мне любопытно, — ухмыльнулась я. — Или ты решил перевести поцелуй в нечто большее?

— Я не против! — пропел Сатклифф.

— Оставайтесь, — сдался Лёшка, опасаясь открывшихся перспектив.

Жнец явно опечалился, а мой несчастный брат (без сарказма говорю), преодолев отвращение и вспомнив свою бытность би, прижался губами к губам красноволосого мужчины, любящего делать вид, что он женщина. Сатклифф не стал терять время: обхватив шею моего братца передними конечностями, он явно захватил того в плен и отпускать не собирался, Лёшка же как стоял с опущенными руками, так и остался стоять, и только кулаки сжал от бессильной ярости, да глаза закрыл, чтоб господина озабоченного жнеца не видеть. Наконец, он сумел-таки вырваться и, тут же отпихнув Сатклиффа, начал вытирать губы, а тот оскорбился:

— Я так не играю! Что за неуважение?

— Заключили договор? — прекращая процедуру стерилизации собственных губ, спросил Лёшка.

— Нууу, да, заключили! — нехотя отозвался Сатклифф. — Потому что заигрывать я могу с Себастьянчиком и с Легендарным, а ты будешь моей игрушкой!

Ну, хоть так. Зато не будет опасности, что Грелль под покровом ночи заявится к Лёшке и алой тенью превратит моего братца в мальчика-гея. А уж в том, что выиграть Сатклиффу не удастся, я не сомневалась. Лёшка вообще к любви относится скептически и считает, что её на свете нет, а есть лишь химическая реакция организма и страсть. А ещё, что где-то, может, любовь и существует, но найти её — это как найти Грааль. Нереально.

— Отлично! — раздался грохот падения булыжника с души моего братца, выраженный во вздохе облегчения, а затем этот самый братец помчал в душ — чистить зубы, кажется…

Думаете, мы тряпки? Что я, что он? Может быть, а может быть и нет. Потому что брат мой был би, и это для него не такая уж психологическая травма, а вот если бы жнец, обладающий сверхчеловеческой силой, решил его «окрасить в алый» или превратить в гея насильственными методами, вряд ли это бы прошло без последствий. Потому мы выбрали из двух зол меньшее. Это не слабость. Это разумное решение. Зато теперь честь моего братца в относительной безопасности. Главное, чтоб мистическая аномалия слово сдержала.

— Ах, Лёшечка такой стеснительный, — сложив лапки в замочек, умилился довольный жизнью Грелль. — Как давно столь неприступные красавчики не дарили мне поцелуй! Ах, я просто таю!

— Не на нашем ковре, — хмыкнула я, и мы с хихикавшей в кулачок Динкой отправились на кухню.

Через пару минут тьма на ней сгустилась, явив миру двух демонов. У одного в руках были пакеты с продуктами, у другого — с бытовой химией, и Динка, сразу врубив режим исследователя, с фанатским блеском в глазах ломанулась за Михаэлисом в душ — подглядывать за паранормальным существом, стирающим простыни. Типа он стирать будет не так, как она, что ли? Или стиральную машинку включит большим пальцем левой ноги с разворота? Не понять мне домохозяек, ой, не понять!

А тем временем Лёшка выполз из ванны и, упав на один из шести стульев, стоявших возле круглого стола в центре кухни, заявил:

— Мои нервы. Мир праху их.

— Моих тоже, — усмехнулась я, сидевшая напротив него.

Кстати, я всегда сижу у окна, а братец — напротив меня, спиной к двери. Дина же по жизни садится спиной к оклеенной бежевыми обоями стене, и пластиковые полки нависают над готессой, угрожая пробить в её черепе лишнее отверстие, ежели крепёжные шурупчики из кладки выпадут. Динка вообще, что у себя дома, что у нас такое вот местоположение заюзывает и менять его не собирается ни под каким предлогом, как и я, кстати: окно — это наше всё! Не важно, кремовый тюль на нём, как у нас, или серая портьера, как у соседки. Ведь в случае чрезвычайной ситуации окно может стать единственным средством спасения... Но я отвлеклась.