Поиграем со смертью?..

— Ну и где ты была? Мы тебя обыскались! У гаражей кровища, твои очки в самой большой красной луже, телефон молчит!

— А мне телефон сломали, — как-то очень уж мирно ответила Дина и выудила из кармана чёрных спортивных брюк, заляпанных грязью, разбитый мобильник. Так, если она решила, что это хорошее оправдание, то глубоко заблуждается!

— Дина, мы волновались! — вмешался Лёшка. Тьфу, пропасть… — С тобой всё в порядке?

— Сейчас да, только устала немного и спать хочу, — и снова улыбочка. Вымученная такая, словно готесса кросс бежала, а затем на ней пахали.

— Тебя ранили?

— Да, но ничего серьёзного. Я в норме.

— Не самое понятное объяснение! — вернула себе позицию лидера я. — Проходи, разувайся, выпьешь чаю и расскажешь всё по порядку! А то мы тут в такую заварушку из-за этого всего влипли… Короче, надо поговорить!

— Хорошо, — вздохнула Дина и скинула кеды. Только сейчас я заметила, что она старается не шевелить левой рукой, и это вызывало разумные опасения. Чёрная водолазка была не менее грязной, чем спортивные штаны, а левое предплечье готессы украшал чёрный то ли платок, то ли тонкий шарф, игравший роль бинта. Значит, её ранили в руку?

Мы прошли на кухню, Динка вымыла руки, а я налила ей зелёного чаю, после чего готесса уселась на своё любимое место у стеночки и, с тоской глядя на Грелля, спросила у меня:

— Мне при них рассказывать?

Жнец возмутился. А точнее, он всплеснул руками и тоном обиженной жизнью домохозяйки, у которой показ сериала на середине прервали, заявил:

— Да больно надо! Мне твои истории неинтересны! Но это просто ужасная неблагодарность — я тебя искать помогал, а ты не ценишь! Хотя чего ещё ждать от самой обыкновенной женщины, тем более смертной?

— Не будь шовинистом, — вмешался Алексей и уселся спиной к двери. Грелль тут же придвинул свой стул чуть ближе к моему братцу и, одарив его томным взглядом, ответил:

— Как можно, Лёшечка? Я ведь тоже леди!

— Окстись, нехристь! — мгновенно ощетинился Лёха, и Грелль со вздохом присуседился к последним глоткам уже остывшего какао. Себастьян же, вернувшийся из коридора следом за нами, занял наблюдательный пункт у плиты и поджёг газ под чайником.

— Итак, что случилось на пустыре? — вернулась я на старую лыжню, и готесса, к которой собственно и был обращён вопрос, уставилась на свою чашку немигающим взглядом. Пару секунд она рассматривала чаинки, как врагов народа, а затем соизволила пояснить:

— Я пошла тренироваться. Когда у меня выходной, я всегда тренируюсь по вечерам. Многие знают, что это наше с Лёшей место, и не суются туда, но сегодня появились какие-то новенькие. Отморозки полные — все с ножами, а один с битой. Начали говорить, что это теперь их место и я должна проваливать оттуда, но я, естественно, отказалась. Они напали. Придурка с битой я вырубила первым, он даже замахнуться не успел, а дальше мне не повезло. Они меня ранили в руку ножом. Правда, сначала я вырубила большую их часть, но одна тварь напала со спины, потому я не успела среагировать. Пришлось уходить — рана была глубокая. Они за мной погнались, но когда я выбежала из-за гаражей, наткнулась на Гробовщика — мы должны были встретиться примерно в то время. Точнее, он обещал за мной зайти, чтобы мы продолжили тренировки по контролю над гневом на том самом пустыре. Ну он и вырубил их всех. Он так здорово дерётся! — монотонное повествование с яркими вспышками ненависти на словах «тварь» и «отморозки», вдруг превратилось в восторженное, и глаза готессы заискрились восхищением. О нашем «величайшем» шутнике она рассказывала с фанатским восторгом: — Он практически и не двигался — просто эти идиоты к нему подбегали, а Величайший ломал им руки. Так просто, как куклам!

Это что ещё за фанатизм? И почему на такую тему?! Меня терзают смутные сомнения! Дина, а ты случаем в тех комнатах пыток не работала, а? Палачом. Такое настроение как раз для подобной работы идеально подошло бы!

— Ну а потом Легендарный всех их вырубил и велел мне идти в больницу. Я ненавижу больницы, он об этом знает, потому сказал, что на первый раз позволит обратиться к подпольному медику, но ни сам зашивать меня не будет, ни к вам я не должна обращаться, ни сама пытаться себя подлатать, — голос готессы вернулся к меланхоличной апатии, а я мысленно возмутилась. Значит, этот псих конченный знал, куда пошла Динка, и ничего нам не сказал?! Вот ведь гнида заморская! Чтоб ему вши шевелюру испоганили!

— Я не хотела идти, но пришлось, — Динка смущённо улыбнулась и закончила рассказ: — Гробовщик перевязал мне плечо моим шарфом и отправил к подпольному фельдшеру — даже проводил, потому как я довольно прилично крови потеряла. Мне повезло, что я знала адрес одного такого медика — друг как-то познакомил с ним на всякий пожарный. Вот и пригодилось. Гробовщик меня проводил и ушёл, а фельдшер зашил рану, вколол какие-то лекарства и велел поспать на кушетке, пока он другого пациента будет зашивать. Я долго спала за ширмой — думаю, он мне снотворное вколол. А когда проснулась, пошла сюда, сказать, что ужинать не буду. Доза, видимо, большая была — меня до сих пор в сон клонит.

Н-да. Какая замечательная, трогательная история! Вот только пара моментов откровенно бесит!

— А почему ты нам не позвонила от этого фельдшера? — возмутилась я, а Динка воззрилась на меня, как баран на статую Свободы, и заявила:

— Но я же не знала, что вы были у гаражей. Я думала, что фельдшер меня зашьёт, и всё, я домой пойду. Как раз успела бы к ужину. А он вколол снотворное ни слова не говоря, и у меня не было сил идти домой — я на ходу отключалась. Я бы в том состоянии не дошла до дома, думаю. Потому легла спать. И спала очень долго — даже ливень проспала. Застала только небольшой дождик, который сейчас идёт. А почему вы вообще туда пошли?

— Потому что ты на мои звонки не отвечала! — ответил Лёха на вопрос века, который и меня, кстати, интересовал. — А звонил я, чтоб узнать насчёт наших планов — не придумала ли ты чего интересного для новых походов в прошлое!

— Ммм… прости, не успела, — опечалилась Динка и так виновато на братца моего глянула, что тот сразу сменил гнев на милость. Вот ведь слабохарактерный!

— Зашибись! Весь этот бред был зря?! — гневу моему не было предела, как и возмущению. Впрочем, я бы не сказала, что совсем уж зря прошла эта вылазка — я вынесла из неё кое-что очень ценное.

— Кажись, так, — вздохнул Лёха и закрыл лицо ладонями. Ага, прячься теперь от меня! Втянул сестру в преступление не из-за чего, а теперь в кусты?!

— А что случилось? — подала голос Динка и с вялым таким, словно и ненатуральным любопытством на нас воззрилась.

Я хмыкнула и, подумав, что лучше вскрыть карты, чтобы узнать, кто хозяин того дома, начала рассказ:

— Лёшка как увидел кровь и очки, так впал в трагизм! Мы решили, что ты ранена, и подумали, что в больницу ты не пойдёшь, но раз и к нам не обратилась, значит, могла пойти только в своё секретное место, — Динка резко нахмурилась, но я продолжила: — Мы спрашивали твоего смешливого учителя где ты, но он нам не ответил. Зато предоставил адрес места, куда ты обычно уходишь — велел нам его повеселить. Только это оказалась не заброшенная лачуга, как мы думали, а шикарный особняк! А охранник на воротах заявил, что никогда не видел никаких готесс, и вообще у них таких посетителей не бывает. Забавно, да? Гробовщик солгать не мог — ему смехом заплатили, значит, охранник врал. А зачем?

— Потому что у него такой приказ, — явно неохотно ответила готесса и уперлась взглядом в стол.

— О да, и я догадываюсь теперь, почему! — резко сказала я и, сверля соседку взглядом, продолжила: — Но тогда-то нам не ясно было ни черта! И мы подумали, что тебя в том доме удерживают насильно!

— Зачем? — опешила Динка и так подозрительно на меня воззрилась, словно я была Коперником, а она — инквизитором.

— «За надом»! — фыркнула я, складывая руки на груди. — Что ещё можно подумать, если охрана отнекивается от того, что ты бывала в доме, а тебе, раненой, пойти больше было некуда?