Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Пока мы можем говорить
Шрифт:

– Мальчик, – она присела перед ним на корточки, – ты здоров? Что с тобой?

– Я убил Мэнсона, – сказал Женя.

– Кого???

– Мэнсона, это… ну, не важно. Это не тот Мэнсон, который отбывает пожизненное в американской тюрьме, это его тезка, апельсин… Я думал, это сорняк, а оказывается, блядь, извини… апельсин! Был… Кицунэ, дело в том, что Аня ушла от меня. А я помню, как я в нашем загородном доме на летней кухне жарю кабачки и жду ее, она должна была приехать позже, жду, а ее все нет и нет. И я думаю, может, она и не приедет ко мне, передумала, или случилось что. И связи с ней нет почему-то. И я помню этот запах жареных кабачков и еще мокрого после дождя базилика только что с грядки… рядом с плитой на разделочной доске. И ромашки вокруг полевые тоже пахнут как ненормальные. И вот все эти запахи,

вперемешку с моей тревогой. Я тогда совсем зациклился на том, чтобы она приехала ко мне. И вот она появляется в зоне видимости. Я вижу, как она идет с горки к калитке – в темных очках, в просторном синем сарафане, который закручивается вокруг ее ног, и у нее волосы завязаны в два хвоста. Я тогда умер и снова родился, выключили солнце и снова включили. И сердце вот здесь, в горле… Это что такое было, кицунэ?

Эмико села на пол и положила голову внуку на колени.

– Ты сам знаешь, что это было, – сказала она. – Тебе крупно повезло. Не со всеми случается, чтобы так. Ты теперь можешь этот эпизод завернуть в мягкую тряпочку, положить в шкатулочку и до конца своих дней иметь возможность доставать его и дышать всем этим. Он всегда с тобой. И даже там, возможно, потом, именно из этого дня возьмет и вырастет твоя собственная вселенная. Мы же не знаем, как оно бывает. Ну не плачь. Все будет хорошо. Я вот, например, верю, что когда человек уходит из этой жизни, он получает право создать свой мир. По крайней мере, я считаю, что это логично…

– Ты у меня поэт, кицунэ, – сказал Женя. – Ты всегда умела из говна сделать конфетку.

Эмико подняла голову и посмотрела на него снизу вверх.

– Такой большой мальчик, красивый, образованный, – нежно улыбнулась она, – но какой же глупый, охренеть просто.

* * *

Анна ворочалась на своей нижней полке, не могла засунуть. Тощая подушка сбилась в твердый комок, попытка повернуться на другой бок грозила сползанием матраса на пол – вместе с телом, само собой. В отсеке напротив две крупные женщины в вязаных жакетах пили водку, заедали жареной мойвой и вполголоса обсуждали какого-то Виталю, у которого жена ушла к председателю домового комитета. Виталя же, ясное дело, напился пьян, нашел на помойке облезлую дохлую кошку и забросил им ночью в кухню через форточку. «Первый этаж, – говорила одна из собеседниц, – сама понимаешь, только руку протяни. И надо же так случиться, кошка упала в таз с остатками вишневого варенья. Вонища, брызги по всей кухне, насмарку свежий ремонт. Вот к чему может привести супружеская измена… А ведь жили как люди, «Ланос» купили подержанный, красота… Откуда он взялся, председатель этот, старый, с простатитом…»

«Булгаков какой-то», – думала Анна, пытаясь пристроить голову так, чтобы не касаться холодной стены. Женька бы сказал: «Это жесть». Анна села, вытащила из сумки и включила мобильный телефон. Восемь непринятых звонков от него. Ни одного от Олега. Поделом. Вот она учудила, право. Не иначе как беглянка Августина придет встречать своего доктора Анну Владимировну прямо на перрон Луганского вокзала с рушником и караваем… Где она будет ее искать? Что такое город Счастье? В институте у нее был преподаватель латыни. Читать исключительно латынь ему было скучно, и он вкраплял в курс фрагменты другой дисциплины, которая называлась «Содержательно-генетическая логика». В отличие от формальной в ней в числе прочего описывались способы работы с пространством. Там была какая-то такая штука, называлась «линия перегиба». Ну, вот раньше был лист бумаги ровный, плоский. Сложили его, сделали складку – всё, по обе стороны от нее разные плоскости, они уже не совпадут. Вчера и сегодня уже не совпадут… «Когда вернусь, нужно будет уволиться, наверное», – равнодушно подумала Анна, входя в резонанс с покачиванием вагона, засыпая наконец в то время, когда уже почти рассвело и в вагонном окне можно было различить ровную степь и коричневые терриконы вдалеке.

Что такое город Счастье, Анна остро начала осознавать в тот момент, когда вышла из рейсовой маршрутки и уже хотела было захлопнуть за собой дверцу, но передумала.

– Вы же сказали, что привезете в центр города, – сказала она водителю.

– Это центр, – хмуро подтвердил он. – Вы дверь будете закрывать? Понаехали тут…

Маршрутка с ревом и лязганьем растворилась

в густой бурой пыли. Анна огляделась. Желтые двухэтажные дома по обе стороны дороги выглядели так, будто здесь еще вчера снимали фильм про оккупацию немцами Смоленска. В фасадах действительно имелись какие-то вмятины, некоторые крыши были разорваны изнутри неизвестной силой, и края разрывов смотрели в серое небо ржавыми железными зазубринами. Окна первых этажей до половины или полностью были заставлены листами фанеры. Белье на балконах по степени непреодолимого загрязнения давало сто очков вперед тем тряпкам, что валялись в овраге за оградой ее родного дурдома. Если простыни так выглядят после стирки, сосредоточенно размышляла Анна, чтобы хоть как-то зацепиться за реальность, то как они выглядели до? Ну, хорошо, предположим, ей не повезло. В Киеве, к примеру, в районе метро «Черниговская» можно наблюдать такую же точно картину. Там оазис разрухи и одичания. Завернул за угол – и все иначе, наблюдаешь изумительно красивый, сверкающий всеми красками город. Может, здесь так решили – сохранить исторический центр в его первозданном виде.

За углом просматривались район четырехэтажных хрущевок, вывеска «Ломбард круглосуточно» и киоск. Из окошка киоска выглядывал мальчик в бейсболке. Первый счастьинец, встреченный ею.

– Привет, – сказала Анна мальчику.

– Вам что? – деловито осведомился мальчик. – Водку привезут через час, есть ром-кола и пиво, только теплое. Холодильник сломался.

Анна с ужасом подумала, что с момента выхода из поезда в Луганске она еще не смотрелась в зеркало. Плохо спала, мало ли что…

– Почему ты решил, что мне нужна водка? – осторожно спросила Анна, машинально поправляя заколотые наспех волосы.

– Всем нужна, – сказал мальчик, и столько уверенности было в его голосе, что Анна тут же поняла: это не какое-нибудь частное мнение, а настоящее фундаментальное знание.

– Я не пью водку, – с упорством, достойным лучшего применения, сообщила Анна.

– Да ла-адно… – Мальчик вдруг улыбнулся снисходительно, и улыбка обозначила неожиданные ямочки на его круглых веснушчатых щеках.

– А где взрослые? – опомнилась Анна. – Что ты тут делаешь один в ларьке?

– Я за мамку, – привычно ответил мальчик. – Мамка спит.

«Понятно, – подумала Анна. – Два часа дня. Конечно, спит, что же ей еще делать? Ну, чем черт не шутит…»

– Слушай, у вас город маленький… – начала она.

– Да уж, не Луганск, – согласился мальчик.

– Может, видел случайно, сюда должна была приехать девушка Августина. Чужая, ты бы ее сразу заметил.

– Порченая? – прищурился мальчик и сразу перестал улыбаться.

– Что?

– Ну, порченая. Вы не местная, похоже. Тут к нам за последнее время и мальчики повалили, и девочки. Как никогда. И свои, и чужие. Мамка говорит, прям пошесть [42] … А вы где ночевать будете?

– Почему ты решил, что я останусь здесь ночевать?

– Ну, вы же приезжая. Приезжие всегда ищут, где бы переночевать. И потом, маршрутки на Луганск сегодня все равно уже не будет.

42

Напасть (укр.).

Мальчик вызвался показать гостиницу, по дороге выяснилось, что его зовут Никитой, ему двенадцать. С девяти лет он со старшими ребятами «варит бухло» и так зарабатывает себе на жизнь.

– Берешь дрожжи, – увлеченно рассказывал он, размахивая руками, – берешь выварку… – И вдруг замолк и остановился.

Навстречу им нетвердой походкой двигалась темнолицая, коротко стриженная женщина. За руку она вела худого подростка с разбитым в кровь лицом.

– Это мамка моя… – напряженно сказал Никита. – И… и брат.

– Китя! – закричала женщина издалека хриплым надтреснутым голосом. – Ты чего это ларек бросил, сволочь?

– Я сейчас вернусь, – мрачно ответил Никита. – Я все закрыл. Зачем ты его на улицу вывела?

– Не твое собачье! – крикнула женщина и остановилась. Так они и стояли друг перед другом на расстоянии метров десяти. – Дык а что, если он рожу себе о стену раскровянил, дебила кусок! В поликлинику веду, вона кровища хлещет.

– Я врач, – сказала Анна и подошла поближе, – давайте, я посмотрю.

Поделиться с друзьями: