Пока мы можем говорить

– И чего?

– И сжал тихонечко. Папа ножик выронил и ласты склеил. Мгновенно.

– Да ты чего? – удивился Данте. – Я не знал.

– Там мать моя была. Ну, это… – Кид-Кун поморщился, – бухала вместе с ними и все видела. Так соседка наутро приходила, в ногах валялась, просила никому не говорить. Типа просто удар хватил муженька на почве алкогольного опьянения. Злобный делирий подкрался незаметно. Так что все это между нами.

* * *

Анна ощущала свою вину так, как ощущала бы созревший болезненный фурункул в каком-нибудь крайне неудобном месте, то есть не забывала о ней ни на минуту. Она раздвоилась, существовала одновременно в двух параллельных пространствах и не готова была одно из них признать настоящим, а другое, предположим, выдуманным и от того менее ценным. Обе жизни были для нее важны и невыносимы одновременно.

«Не молчи, – говорил ей Женя, когда она замирала вдруг, едва проснувшись, в один из украденных уик-эндов в коттеджике на Десне или в их конспиративном загородном доме под Киевом, в номере львовского отеля на площади Рынок, да где угодно. – Не молчи!»

Еще не было случая, чтобы он не растормошил ее, не раздраконил, не рассмешил. Он был готов на все – даже на то, чтобы она разозлилась, например. Ее молчания он вынести не мог, в эти минуты ему казалось, что она находится на обратной стороне Луны. Она сдавалась, конечно. Вздыхала, поднимала руки, обнимала его за теплую шею, погружала пальцы под воротник его футболки. «Щекотно!» – смеялся он, мотая головой из стороны в сторону, как годовалый щенок. Высвобождался, заводил ее руки за спину, легонько кусал за ухо. В мастерстве быстрого перехода от несерьезной возни к масштабному разноплановому сексу ему не было равных. Но в этот раз Анна выскользнула со словом «нет». Так она это сказала, что ему почудилось, будто в это «нет» вложен килограмм тротила. Ее «нет» прожгло в его груди огненный тоннель и прошло навылет.

– Я так больше не могу, – сказал он.

– Отвернись.

– Чего? – искренне не понял Женя и от растерянности даже надел очки зачем-то.

– Отвернись, я оденусь.

Он пожал плечами и скрылся в ванной комнате. В данном случае их приютом на выходные стал маленький плавучий отель на Трухановом острове, новенький, пахнущий свежим деревом и лаком, с романтичными шаткими мостками, которые вели на берег. Аня шла по мосткам, они, повизгивая, качались у нее под ногами, и она равнодушно думала, что сейчас свалится в воду, потому что ноги дрожат и голова кружится. Вот если бы не эти цепочки вместо перил – непременно свалилась бы. А так – ничего, дошла до суши, до полоски песчаного пляжа, и моментально набрала полные мокасины песка. Остановилась, вытряхнула песок, проверила содержимое сумки. Вроде бы ничего не забыла, вот и пятьдесят гривен на такси так кстати обнаружились в бумажнике, вот и влажные салфетки, чтобы вытереть испачканные в песке руки… Ей казалось, что Женя наблюдает за ней из окна-иллюминатора, она нервничала и боялась оглянуться. Но – нет, он ее не видел, он сидел на полу в ванной и методично кромсал туалетную бумагу, как попало, игнорируя перфорацию. Весь пол вокруг него был завален розовыми и голубыми хлопьями, как будто на него вдруг просыпался разноцветный снегопад. Он еще немного посидит на полу, замерзнет, оденется и спустится в бар, где приветливый бармен нальет ему первую порцию виски, через час – восьмую, через два часа в дело пойдет следующая бутылка.

Тем временем Анна входит в палату к Августине, которая сидит на кровати, поджав ноги, и смотрит на фотографию на стене. Фотография вырезана из журнала и криво приклеена к стене кусочком скотча. На ней – актер Джонни Депп в роли Джека Воробья. Кумир Августины, надо полагать.

– Тебе он нравится? – спрашивает Анна.

Августина вздрагивает и виновато смотрит на нее, как будто есть что-то неприличное в том, что тебе нравится Джек Воробей.

– Ты что? – говорит Анна. – Все нормально. Мне тоже нравится этот фильм.

– Фильм? – рассеянно переспрашивает Августина.

Анна озадаченно смотрит на нее, на ее блеклые косички, перетянутые темными резинками. Августина боится Анну. Анна боится Августину. Это началось после истории с Варей.

– Пожалуйста, – говорит Анна, что-то преодолевая в себе, отрезая путь к отступлению, – пожалуйста, оденься, и поедем со мной.

Одеваться Августине особо не надо, только всунуть ноги в полусапожки, которые Анна принесла из камеры хранения и поставила перед ней, да надеть темную поношенную куртку.

Августина не спрашивает ни о чем, послушно одевается, молча идет за Анной по пустому вечернему больничному парку, молча садится в такси на заднее сиденье и всю дорогу почти не дышит.

Анна просит таксиста остановиться у маленькой кондитерской возле своего дома, кормит бессловесную Августину чизкейком с двумя шариками кофейного пломбира. Августина пьет кока-колу, морща нос. Анна чувствует себя пластмассовым манекеном женского пола из соседнего магазина «Спорт и отдых», холодным как на вид, так и на ощупь. В ее грудной клетке гуляет зимний ветер, скручиваясь в маленькие злые торнадо.

– Августина, – через силу говорит она, наблюдая, как девочка собирает чайной ложкой остатки мороженого с тарелки, – у меня к тебе очень большая просьба. Огромная. Вылечи моего мужа, пожалуйста.

– Я не умею, – пугается Августина и закрывает рот салфеткой.

– Как Варю, – терпеливо говорит Анна. – Помнишь? Ты ее сначала… усыпила, а потом разбудила.

– Нееет, – качает головой Августина. – Я убила ее!

Две женщины за соседним столиком поворачиваются и смотрят на них, округлив глаза. Анна понимает, что ступила на тонкий лед, но не сдается.

– Хорошо. Ты ее сначала убила, а потом оживила. Мы пьесу разбираем, – с улыбкой говорит она ошалевшим женщинам, – для школьного театра…

Женщины облегченно вздыхают и возвращаются к своим тирамису.

– Пойдем, – говорит Анна Августине и выводит ее из кафе.

Они идут к дому. Анне кажется, что ей все это снится, она мнет правой рукой левую и ничего не чувствует.

– А если я не смогу? – вдруг говорит Августина.

– Что?

– Если я только… убью, а потом – не смогу?

Анна резко останавливается и отмечает про себя, что почему-то такая мысль до сих пор не приходила ей в голову.

Августина стоит перед ней, вжав голову в плечи, виновато свесив косички на грудь. Девочка, побывавшая в аду. Маленький одинокий монстр. Живая и мертвая вода в одном флаконе.

Жесткая рациональность вопроса сбивает Анну с толку, моментально лишает ее недавней решимости. Ей хочется схватить Августину, со скоростью света вернуть ее в свое отделение, в уже привычную для нее камеру-одиночку. А потом найти Женьку, и чтобы он обнял ее так, как только он умеет ее обнимать, так, как будто у него десять рук, и чтобы некоторое время не выпускал ее, прижавшись губами к виску.

Олег отступает в дверях, пропуская Анну с Августиной, молча смотрит, качает головой. У него в руках смятое кухонное полотенце, из которого торчат вилка и ложка. Посуду моет, констатирует про себя Анна очевидный, в общем-то, факт.

– Я прошу тебя, – говорит она. Жалко выходит, и еще ей трудно объяснить, о чем же именно она просит. – Пожалуйста…

Олег вздыхает, кладет вилку и ложку на тумбочку в прихожей, вытирает руки полотенцем.

– Эксперимент? – вдруг улыбается он. – А что, прикольно. Раз уж уважаемая волшебница сама приехала ко мне… Что я должен делать?