Пока живешь, душа, - люби!..
Шрифт:
В просторы врываясь,
Года разметав по пути,
Мои табуны
В предзакатном пластаются поле.
Нет власти над ними.
Не смог обратать и пасти.
Вина ль моя в том,
Что прошел по декабрьской дороге,
Не мною придуманной,
С горьким названием –
Жизнь?
Прости меня, месяц,
Попутчик полей круторогий,
За раннюю глупость
Тропинку в степи укажи.
И лунно, и звездно,
И свет из окошка у брода.
Прощально так помню –
Исхлестанный волнами челн...
Стою
Улыбчиво плачу о чем-то:
72
О раннем,
О позднем,
Да мало ли, друг мой, о чем.
* * *
Пока живешь душа, люби –
Холмы в пути или равнина.
Ты не могла хранить обид,
И потому сама любима.
Как травы юные свежи!
Как осени светла усталость!
Так мало остается жить.
Так мало
Выстрадать осталось.
* * *
Путь - дорога,
Раскатная, санная,
Лихо под гору
Шла до поры...
Все ли отдано
Нежное самое
Беззащитным сердцам детворы?
Сколько помнится,
Сколько не помнится!
Оттого-то и сердцу больней –
Все пронзительней
Свет над околицей,
Чистый свет
Остающихся дней.
73
В СЕМЬЕ ЕДИНОЙ
Год 1990 для нашей семьи - черный.
Первого ноября мы потеряли нашего старшего
сына Глеба. Младший сержант Глеб
Михайлович Сопин погиб при исполнении слу-
жебных обязанностей в ракетных частях под
Красноярском.
Это был талантливый юноша, любил
людей и был полон страстного желания
утвердить себя в мире. Оставил после себя
художественно-литературное наследие. Его
ранний уход был чудовищно несправедливым и
еще раз напоминал: мир - это стихия, которая
бьет, как торнадо: правых и виноватых, врагов
и своих... Если бы я верила в Бога, в те дни
восстала бы против него. Если Бог - это и есть
природа, то обращаться (с пожеланием ли,
просьбой...) можно только к себе - туда, где
хоть чем-то в пределах видимости можешь
распорядиться.
Но человек протягивает руки из своей
слепоты разве что до поворота, и то в ясную
погоду:
И гений, освещая только миг,
Предвестит тьму, неведомую прежде.
(из стихотворения Михаила 1987 года).
Весной 1991 года могила Глеба оттаяла и требовала подсыпки. Мы с Мишей таскали
землю ведрами, и он в сердцах сказал:
– Здесь должен был лежать я, а не он.
Потом
будет 12 лет попыток издать наследие Глеба, в конце концов подобие его за-вета: «Я вернусь! Я все равно когда-нибудь вернусь!..» - исполнится. Книга «Четвертое
измерение, или приключения Красной Шестеренки, «храброго» предводителя триунэсов»
издана, вот что пишет о книге поэт и издатель Эвелина Ракитская:
«Книга Глеба Сопина – это не просто результат трудов и материальных вложений се-
мьи, желающей отдать должное памяти погибшего. Она является высокохудожественным,
оригинальнейшим произведением (вернее, сборником произведений) очень популярного
ныне жанра – комиксов для детей и подростков. Однако, в отличие от других книг этого
жанра, «Четвертое измерение...» - это РУССКИЕ комиксы, созданные в РУССКОЙ тради-
ции, безо всякого влияния наводнивших наш книжный рынок и зачастую чуждых рус-
скому читателю героев и тем. Несмотря на то, что основные персонажи Глеба живут на
далекой планете, они имеют РУССКИЕ характеры, легко узнаваемы и вызывают бурю
эмоций у читателя... Книга Глеба Сопина – это россыпи остроумия, кладезь доброты, она
отличается прекрасным вкусом, с огромным интересом читается и рассматривается не
только детьми, но и взрослыми».
А тогда, летом 1991 года Миша написал стихотворение, посвященное Глебу - «В
семье единой».
Здесь все не случайно - от традиционного названия до поставленной в конце точки.
Звучит многоголосье. Отец и сын, мать отца и мать сына меняются местами, голоса то
74
сливаются, то расходятся, как в церковном хорале; порой непонятно, от чьего имени
обращение.
«Мне страшно: а вдруг я неволю живущих живым сострадать?..» - это отец.
«Я жалуюсь белому полю, чтоб голос мой слышала мать...» Мать отца или сына?
Скорее сына, потому что далее следует: «Мне холодно, мама, я стыну... Мой голос звучит
или нет?» Но это же и отец: «Россия, родимая, стыну! Метелит в бурьяне былье.» Это отец
постоянно обращается к России, у него заметелена биография, а у сына она только начи-
налась. Но сын погиб на службе Родине, и его обращение к России тоже можно считать
правомерным.
Потом сын уходит совсем, отец остается один:
«И в снежную тонет пустыню прощальное слово мое...»
Течет мимо ненужное, чужое многолюдье. На других нет вины, ибо нужен только
один - тот, кто никогда больше не откликнется. Последняя строчка ставит все на свои ме-
ста. Хорал пропал, и все до ужаса стало ясным, как в снежный зимний день при ярком
солнце, на которое смотреть нельзя - получишь ожог сетчатки глаз:
«Убитому жалуюсь сыну на участь живого отца».
В СЕМЬЕ ЕДИНОЙ
Глебу Сопину