Пока живешь, душа, - люби!..

Прошел по рубежам по болевым.

Все вами недожитые лета

В груди моей не для другого раза.

Я рядом с вами шел, не по пятам,

По зову сердца шел,

Не по приказу.

Как колос из земли -

Я весь из вас!

А лира, что ж,

Поэт - он ближе к Стеньке.

Есть те,

Что не уступят мест у касс,

А я свое не уступлю - у стенки.

Так много мыслей,

И одна другой

Полыннее.

Веками так нам пето, -

Как с бубенцом,

Что бьется под дугой,

Мы свыклись с тем,

Что царь

Убил

Поэта...

Мы в шорах,

Братья,

Милые, мы в шорах:

От кривды,

Не от правды мы седы,

Что бойню порождает лютый ворог,

А грешных судят

Правые суды.

Из века в век кочующая мразь

Бьет чистоту,

Уничтожая нравы.

Девиз дельцов:

Дыши - как в дождик травы.

Иначе - пуля.

Выше не вылазь.

И вот уж мне определяют место:

«Романтизируй. Воспевай прогресс.

Нам о тебе

До донца все известно.

Мы над тобой цари,

Твой суд и крест».

...Забыв одно,

Что в самый трудный час,

Припав к погостам тайным,

К обелискам,

Гулаговцы,

60

Солдаты,

Лишь на вас

Равняю путь

Далекий свой и близкий.

Корабль моей судьбы

Через ненастья

Идет еще.

И, дерзостью дыша,

Я понял:

Где идея выше власти -

Пригвождена

К распятию

Душа.

Вот почему

В года большой неволи

Хрипящее ронял:

«Ку-ка-ре-ку!

Реку

Грядущую

Свободу-долю!

Ко-пе-еч-ку

По-дай-те

Ду-ра-ку...»

Хрипел -

В карьерный известняк,

Сдыхал,

Со всей страною

Надрываясь вместе.

Но зов мой

На-гора не долетал

Сквозь горизонт

Рудничного созвездья.

Шаг третий

Мне всегда нравились стихи Варлама Шаламова – даже больше, чем рассказы. По-

добно прозревающему слепому, он открывает для себя в стихах мир. Сначала наощупь…

Потом вдруг видит на оттаявшей скале цветок, учится распознавать запахи, краски. И вот

уже для нас с такой же силой звучит симфония жизни. В стихах Шаламов именно поэт. А

в рассказах - аналитик.

Михаил Сопин прозы вообще не писал, поэт и аналитик в нем сливаются, а с годами

аналитик стал преобладать.

Есть еще один очень важный момент: Сопин пишет на несколько десятилетий позже.

Колымский страдалец исторически не мог видеть того, что открылось последующему по-

колению. С тех пор общественное сознание ушло далеко вперед. Уже издан «Архипелаг

Гулаг» А. Солженицына, раскрыты архивы НКВД…

61

В конце восьмидесятых двадцатого века в полный голос о лагерях еще не говорили и

Московское издательство стихи Сопина на эту тему отмело. А он входит в нее все глубже.

Поначалу это еще не раскрытие темы - скорее, ее предчувствие в знакомом песенно-

образном строе:

«На холме три тополя, три ракиты...»

«Без весла, без шеста я плыву на плоту...»

Но чем круче сворачивает он с освоенной дороги, тем труднее не увязнуть в трясине.

Стихи теряют прозрачность, становятся громоздкими, тяжеловесными, перегружены «не-

поэтичными» подробностями.

Я уже отмечала удивительную способность Михаила вживаться в прошлое. По на-

меку он способен вновь увидеть пережитое, как на фотографии. Однажды по запаху огу-

речной травы в нашем огороде восстановил полностью картину детства, описал, где эта

трава росла, как ее готовили для еды...

Вот он берет старое, бросовое, казалось бы, стихотворение, находит удачную строку

– по ней, как по проводнику, возвращается в полузабытое состояние... Но тогда еще не

было мастерства. А теперь - надо же!
– получается свежо и интересно.

Первые годы после освобождения - психологическое, даже физиологическое непри-

ятие прикосновения к лагерной теме. Чтобы описать правдиво состояние заключенного,

надо было снова влезать в его шкуру. А организм отторгал: невозможно жить и дышать

так, как «это было там». Но незримое присутствие этой «шкуры» все равно постоянно

ощущалось:

И боль моя становится не болью,

А частью жизни, сросшейся со мной.

В то же время возвращение к тому состоянию сулило возможность освободиться,

скинуть с себя эту шкуру. Но она не сползала, приходилось сдирать вместе с кожей:

А на темном стекле

Обнаженно,

До резкого света:

Ирреальная явь,

Темно-красные слезы мои.

Подстегивало осознание, что он все же должен сказать за тех, кто «не дополз, упал,

не додышал»: «Кто не жрал наркомовского хлеба, не сможет передать его вкус и запах.

Говорить надо сейчас. Можно и потом, но потом будет другое».

... Каждый вечер Миша приносит мне новые пачки стихов. Я сначала прочитываю

добросовестно, но в какой-то момент останавливаюсь и дальше не хочу. Возникает пот-

ребность поберечь себя и читателя. Предлагаю сокращения, указываю на непонятность

для аудитории некоторых строф:

– За разъяснениями надо лазить в специальные справочники!

Миша молча сгребает листы:

– Дети разберутся!

Я понимаю, что сейчас должна проявить внимание и терпение, но… иду на кухню и

принимаюсь за приготовление ужина.

Спорим из-за уголовного жаргона, который я требую убрать - либо, в крайнем слу-

чае, делать сноски. Сходимся на компромиссах. Теме еще нужно вылежаться, отстояться,