Покуда я тебя не обрету
Шрифт:
– У меня опухоль мозга, думаю, ты уже знаешь, – сказала мать. – Так что мне не стоит испытывать доверие к собственной памяти, милый.
– Давай с Галифакса начнем, – продолжил как ни в чем не бывало Джек. – Признавайся, ведь он был в Галифаксе, когда мы приехали. А раз так, то он, конечно, хотел видеть мое появление на свет.
– Да, он был в Галифаксе, – призналась Алиса, повернувшись к Джеку спиной. – Я не дала ему посмотреть на тебя новорожденного.
– Значит, он ни от кого не бежал, – сказал Джек.
– Лесли рассказала тебе, что у меня частенько меняется
– Я думаю, вся эта история про кесарево сечение – вранье, наглое, мерзкое вранье. Ты говорила, что у тебя якобы шрам от кесарева, поэтому не пускала меня мыться с тобой в душе. На самом деле ты что-то другое от меня скрывала, так?
– Вот сука! Она показала тебе фотографии! – воскликнула Алиса. – Я же сказала, что тебе будет позволено увидеть их только после моей смерти!
– А зачем вообще тогда мне их показывать?
– Я когда-то была красива! – возопила мать.
Маму в фотографиях интересовали ее груди, Джека – татуировка.
– Я успел хорошенько пораскинуть мозгами на этот счет, – сказал Джек. – Я про татуировку. Готов спорить, это работа Татуоле из Копенгагена. Значит, она у тебя была, можно сказать, с самого начала.
– Разумеется, это работа Татуоле. У Оле стиль такой – не закрашивать татуировки, а я и не хотела.
– Ага, думаю, Бабнику ты не дала бы закрашивать это сердце, – сказал Джек.
– Я не позволила бы Бабнику пальцем меня тронуть. Какая там закраска! И еще груди мои ему показывать, ты что!
– Мы забегаем вперед, мам. Давай сначала про Торонто, Копенгаген был потом. Значит, мы приехали в Торонто, а папа еще не уехал, так?
– У него была девчонка в Святой Хильде, она от него понесла, и еще другая была, а там и до учительниц могло дойти!
– Мам, я все знаю про папиных женщин.
– Он спал с половиной Галифакса! – заорала Алиса.
– Ты мне это все не раз говорила. Я знаю, что он бросил тебя. Но я понятия не имел, что он не хотел бросать меня, что он хотел меня видеть.
– Я же не могла физически запретить ему тебя видеть! – ответила мать. – Когда ты был на улице, я ничего не могла поделать, он вполне мог на тебя смотреть. Но если он не собирался быть со мной, с какой стати мне позволять ему быть с тобой?
– Ну с такой, например, чтобы у меня был отец, тебе не приходило это в голову?
– Кто знает, что за отец из него получился бы? С такими мужчинами никогда не знаешь.
– Он видел меня в Торонто? Он видел меня маленьким, до того как ты прогнала его?
– Как ты смеешь! Я никуда его не прогоняла! Да, я давала ему на тебя поглядеть – с известного расстояния, конечно; всякий раз, когда он просил об этом, я давала ему такую возможность.
– Он просил? Что значит «с некоторого расстояния», мам?
– Ну, я ни под каким предлогом не собиралась разрешать ему видеться с тобой наедине. Я запретила ему с тобой общаться.
Что-то здесь не так, подумал Джек, она чего-то недоговаривает. Что-то не складывается. Ага, вот что – мама использовала его как приманку, наверно, рассчитывала таким образом вернуть Уильяма.
– Давай
начистоту, – сказал Джек. – Ты позволяла ему смотреть на меня, но если он хотел большего, то должен был на тебе жениться.– Он и женился на мне, Джек, но с единственным условием – что мы немедленно разведемся!
– Я думал, это миссис Уикстид придумала дать мне его фамилию, чтобы я не чувствовал себя незаконнорожденным. Я и думать не думал, что вы были женаты!
– Миссис Уикстид и правда хотела, чтобы у тебя была его фамилия; единственный способ, который она смогла выдумать, – это чтобы мы поженились и тут же развелись, – сказала мама таким тоном, словно это малосущественная техническая подробность.
– Значит, он довольно много времени провел в Торонто, – заключил Джек.
– Ну, ровно столько, сколько нужно, чтобы заключить брак и развестись, – сказала Алиса. – А я знала, что ты еще совсем крошечный и не запомнишь его.
Ясно, она отдала бы правую руку, только бы Джек не помнил Уильяма.
– Я правильно понимаю, что миссис Уикстид помогала мне? – спросил Джек. – Вокруг говорили, что мы с тобой жили у нее на всем готовом, это правда?
– Миссис Уикстид была само милосердие! – возмущенно сказала мать, словно Джек сомневался в добрых намерениях миссис Уикстид и чистоте ее характера (он никогда в этом не сомневался).
– Кто платил за нас?
– В основном миссис Уикстид, – подчеркнуто холодно ответила Алиса, – еще папаша твой помогал время от времени.
– Он посылал деньги?
– Господи, если бы он не посылал их, кто бы он вообще был?! – закричала мать. – Я ни разу не просила у него ни пенни, он сам посылал нам, что мог.
Однако папины деньги не могли ведь сыпаться из воздуха, значит, понял Джек, мать всегда знала, где живет Уильям, все время.
– А-а, теперь я понимаю, как мы попали в Копенгаген, – сказал он, – мы же не искали папу, правда? Ты прекрасно знала, что он там.
– Милый, ты не притронулся к чаю, тебе не нравится?
– Ты что, потащила меня в Копенгаген мозолить ему глаза?
– Знаешь, Джек, некоторые люди, особенно мужчины, считают, что все малыши одинаковые. Но когда тебе исполнилось четыре – боже мой, тебя ни с кем нельзя стало перепутать, ты был самый красивый ребенок на свете!
Туман понемногу рассеивается; да, в самом деле – она использовала меня как приманку!
– Сколько раз папа видел меня там? – спросил он. – В Копенгагене, сколько раз он меня там видел?
На самом деле Джек хотел узнать вот что, если переходить на знакомый ему по Голливуду язык, – сколько раз мама предлагала папе сделку?
– Джеки… – начала было она, но оборвала себя, видимо, услышала в своем тоне неправильные нотки – когда-то она таким тоном укоряла его. Она начала снова, другим тоном – ее голос дрожал, она почти молила его, словно бы раковые клетки внезапно взяли ее эмоциональный центр под свой контроль. – Любой отец гордился бы таким сыном, как ты, Джеки. Ты был красавец из красавцев. Ну скажи мне, какой отец не захотел бы увидеть, как ты вырастешь, как ты станешь еще красивее!