Покуда я тебя не обрету

– Но ты не позволила ему, – напомнил Джек.

– Я дала ему выбор! – со страстью сказала Алиса. – Ты и я, Джеки, – мы были одна команда, ты разве не помнишь? Мы – неразделимы, мы поставляемся в комплекте! Он мог выбрать или нас обоих, или ничего. Он выбрал ничего.

– Но сколько раз ты предлагала ему выбирать? – спросил Джек. – Мы преследовали его в Швеции, в Норвегии, в Финляндии, в Нидерландах. Ты бросила эту гонку только потому, что эта блядская Австралия слишком далеко!

Джеку нужно было следить за своей речью – он и так вел себя не слишком уважительно по отношению к умирающей женщине, к тому же мама никогда не терпела в его устах слова «блядский».

– Думаешь, ты самый умный! – рявкнула на него Алиса. – Ты ничегошеньки не понимаешь, Джек! Мы не бегали за ним, это все я – это я заставляла его бегать за нами, как на поводке! Это он бросил гонку.

Все это было сказано уже не резким тоном, но с большой горечью – словно бы ее гордыня до сих пор была уязвлена, причем так сильно, что у нее не было сил в этом признаться.

Джек понял тогда, что и правда ничего не знает и что мать не будет отвечать на его вопросы честно, а в лучшем случае ограничится односложным «да – нет», да к тому же еще придется догадываться, какие вопросы он имеет право задавать, а какие нет. Безнадежное занятие.

– Пойди поговори с Лесли, – сказала Алиса. – Она любит это дело. Скажи, что мне плевать, она может говорить тебе все, что захочет.

– Мам, Лесли там не было.

Он имел в виду в Европе. Но мать его уже не слушала, принялась развлекаться с аудиосистемой, жать на всякие кнопочки, чтобы своей обычной музыкой выгнать сына на улицу.

– Я хочу послать твои МРТ Морин Яп, она онколог, – сказал Джек.

– Поговори об этом с Лесли, она все устроит, Джек. – Дверь, которую она приоткрыла для сына, закрывалась – впрочем, с самого начала это была лишь узкая щелочка.

Джек попробовал в последний раз.

– Знаешь, я думаю отправиться в путешествие, – сказал он. – У меня отличная идея – для начала поеду в Копенгаген, а потом дальше, по нашему маршруту. Что скажешь?

– В самом деле, отличная идея, только Лесли не забудь с собой прихватить. У меня от нее жуткая головная боль, скажу тебе спасибо.

– Лучше я один, – сказал Джек.

Она никак не могла заставить аудиосистему работать.

– Поищи пульт, без него не получится, – посоветовал Джек.

Алиса нашла пульт, ткнула им сначала в Джека, потом в систему – словно у нее в руках был не пульт, а кольт.

– Вот что, дорогуша Джеки, – сказала она. – Сделай милость – если и правда соберешься его искать, подожди, пока я умру.

Проигрыватель был новый, а звуки – старые, как всегда, Боб Дилан, только громче, чем обычно.

– Мама, ради бога, сделай потише! – взмолился Джек, она нажала не на ту кнопку, песня заиграла с начала.

– Сначала я умру, а потом можешь ехать искать его, куда хочешь, – сказала Алиса, снова ткнув пультом в Джека.

– Я хочу знать, черт побери, что произошло на самом деле! Я тебя спрашивал про прошлое! Я совсем его не знаю, я даже не знаю, хочу ли искать его!

– Ну, если ты хочешь узнать ответ на этот вопрос, то в самом деле отправляйся его искать, – сказала мать и наконец повернула пульт в нужном направлении; стало потише, но все равно очень громко.

Из-за воплей Боба они не услышали, как звякнул колокольчик у входной двери. В салоне было тепло, даже жарко, однако сероликий посетитель – волосы до плеч, вылитый старый хиппи – все равно дрожал. На джинсовой куртке у него было нашито восходящее солнце, прямо над сердцем, на шее повязана красная бандана, точь-в-точь Ричард Харрис в роли ковбоя, одет в узкие черные джинсы, на ногах черно-фиолетовые ковбойские сапоги с рисунком американской гремучей змеи.

– Чаю не хотите? – спросила Алиса.

Тот, видимо, еще не отогрелся, поэтому просто кивнул и прошел на негнущихся ногах к дивану. Джек знал, что на самом деле это раздвижная кровать, Лесли ему говорила, что Алиса порой спит там (наверное, когда они ссорятся). Гость уселся на диван осторожно и с опаской, словно на необъезженного жеребца.

Боб тем временем ныл, что до смерти хочет какую-то девицу.

– Татуировки на всем теле, не так ли? – спросила Алиса дрожащего ковбоя.

– Почти.

Татуировок пока не было видно, только дрожь его выдавала.

Гость как минимум лет на десять старше Уильяма, подумал Джек; и ему стало тоскливо – что, если в этот же миг где-то дрожит от холода его отец. У старого хиппи тряслись руки, он еле-еле сумел снять сапоги, Джек наклонился ему помочь; очень узкие – с сапогом стащил и носок. Стопа совершенно белая, но из-под брюк торчит череп длиннорогого быка: из пасти изливается огонь, языки лижут щиколотку.

Второй сапог ковбой снимать не стал, но Джек решил, что и другая нога тоже татуирована.

– У меня только здесь осталось пустое место, – сказал хиппи Алисе.

– А руки и лицо? – спросила она.

– Милочка, если я хочу, чтобы меня брали на человеческую работу, руки и лицо мне татуировать нельзя.

В соответствии со своей старинной привычкой Джек отключил сознание, вылил свой чай в раковину и медленно пошел к двери.

– Увидимся дома, мам, – тихо сказал он. Впрочем, он знал, что разговор окончен; он ошибался в другом – спарринг, в отличие от разговора, продолжится.

– Ложитесь, устраивайтесь поудобнее, – сказала Алиса ковбою, даже не посмотрев на Джека. Старый хиппи вытянулся на диване, она накрыла его одеялом.

Боб снова пел, что до смерти кого-то хочет, но даже сквозь его завывание Джек слышал, как стучат зубы у ковбоя.

– И Лесли с собой прихвати, – сказала мама, когда он уже стоял в дверях; она и не думала поворачиваться к нему лицом, ей куда интереснее хлопотать над новым клиентом. Прежде чем Джек закрыл дверь, до него донеслось: – Мне на все плевать теперь, Джек, если хочешь, можешь трахать ее!

Последние слова матери эхом звенели у Джека в ушах, пока он шел по Квин-стрит. Поймав такси, он отправился обратно во «Времена года» и снова заплатил за номер, чем чрезвычайно поразил портье. Джек ненавидел хаос, ему было неприятно, что сегодня его могли принять за неорганизованного человека, не знающего, что ему делать; между тем он составил четкий план.

Он поселится в гостевом крыле дома, который когда-то звал «особняком Оустлеров», в Форест-Хилл. Спать он будет в Эмминой спальне, она вызвала у него теплые чувства, особенно кровать. Здоровенный письменный стол он перенесет в комнату, служившую когда-то спальней ему самому, где его когда-то изнасиловала миссис Машаду; эта комната, пусть в ней Джек и лишился невинности, станет его кабинетом. Такой вот получится, как сказала бы Алиса, «комплект» (спальня, стол, умирающая мама и миссис Оустлер) – даже, можно сказать, «боекомплект», как нельзя лучше подходящий для завершения работы над Джековым (или Эмминым) сценарием по «Глотателю».