Поле Куликово

Ватажники исчезли - половица не скрипнула, щеколда не брякнула, и когда Бастрык вышел во двор, все запоры были на месте. "Оборотень, - думал Бастрык, крестясь, чего с ним давно не бывало.
– Не зря про него сказки ходят, а стражники ловить его боятся, только вид делают". Хотелось поднять холопов да отхлестать плетью, но что-то удержало. И злоба осела в душе. Вспомнил о серебре, вернулся в дом, сгрёб деньги в кошель, поглядывая на женщин. Серафима выпустила девушку, приблизилась к Бастрыку и сказала:

– Ещё тронешь Дарью - зарублю, - и залилась слезами.

– Не вой! Никому твоя Дарья голозадая не нужна. Пусть на ней чёрт женится. Ступайте спать, да што атаман сказал, уразумейте. Он теперь - на службе у меня. Ступайте, неча глазеть...

Ключница повела Дарью с собой в сени. Девушка готова была убежать из страшного дома, но ночь, в которой скрылись разбойники, казалась ещё страшнее... Она ушла на заре, тайком. А через час Бастрык, так и не прикорнувший, заглянул в распахнутую светёлку и увидел, что Дарьин узелок с едой исчез. Прокрался в сени. Там спала лишь ключница, место рядом пустовало. "Ушла", - понял Бастрык, и его злоба вздыбилась в душе. Фома унизил - заставил дрожать за собственную шкуру его, Федьку Бастрыка, перед которым даже бояре иные трепещут. И придётся кормить нищенку с её щенками - с этим оборотнем не пошутишь. И Дарья унизила - оттолкнула его... Нравилась Дарья Бастрыку, ох как нравилась, но тем большей злобой наливалась теперь душа - фонтан клокотал, искал выхода. Не мог даже помыслить, что другому достанется Дарья, голодранцу из московского посада. Ну, нет, Федька - не таков, чтобы своё уступать чужому. Раз она не досталась Федьке - так пусть уж никому...

Схватил разорванную рубашку Дарьи, брошенную в светёлке, скомкал, сунул под кафтан и вышел на подворье. Все ещё спали. От будки вблизи ворот поднялся с соломенной подстилки бурый волкодав, зевнул, раскрыв пасть. Даже вепри сваливаются в агонии, когда эти клыки смыкаются на их загривках.

– Тоже проспал оборотня?
– спросил Бастрык.
– Небось, сунули тебе чего-нибудь вечером, вот и проспал. Жрёшь што ни попадя - то-то и всполошился, хозяина прокараулил. Отслужи теперь.

Пёс смотрел в лицо Бастрыка мутно-красными глазами, но хвостом не вилял - сказывалась волчья порода. Бастрык, оглянувшись, дал ему понюхать рубашку Дарьи, отстегнул ошейник, позвал за собой. Засов калитки отодвинут - недавно прошла Дарья. За тыном Бастрык ещё раз сунул рубашку в нос волкодава, приказал:

– Ищи!

Пёс прихватил след, сверкнул на хозяина глазом.

– Взять!
– приказал Бастрык и, когда волкодав с места пошёл рысью, повторил.
– Взять!.. Души!..

Уходя, Дарья торопилась незамеченной скрыться в лесу. Ей казалось теперь лучше умереть, чем вернуться в страшный дом, она уже и на Серафиму не рассчитывала - тиунские стены её пугали. Ещё день и ночь в этом доме?.. Ни за что!

Она слышала - за Холщовом пронскую дорогу пересекает тульская, и выбрала последнюю. Захочет Бастрык догнать - он, конечно, кинется пронской дорогой. Однако и на тульскую лучше выйти вдали от села, через перелески. С узелком сухарей в руке Дарья бежала через лесок, миновала поляны, углубилась в дубовую рощу, надеясь за ней сыскать дорогу. За рощей дороги не было. Девушка минула овраг, заросший лещиной и шиповником, и перед ней открылась пустошь. Идти открытым местом она ещё побаивалась, но делать нечего - пошла. Позади, из-за рощи, вставало солнце, просыпались птицы, шуршали в траве мыши, за ними охотился лунь, скользя и зависая над травой, канюк ходил кругами в небе, сторожа вспархивающих из-под ног девушки перепелов и высматривая сусликов, - всё знакомо и привычно для Дарьи, выросшей в лесостепи. Впереди вставали дубравы, за ними она разыщет дорогу - любую, только бы подальше увела от тиуна, от его дома, где ни запоры, ни стены не охраняют от незваных гостей... Как хорошо, что нет росы - в высокой траве теперь промокла бы насквозь.

На середине поля она оглянулась. От рощи отделился тёмно-бурый ком, покатился по полю в её сторону. Девушка присмотрелась из-под руки - волк?.. Уставив морду в траву, зверь что-то вынюхивал, - видно, шёл по следу. По её следу? Обыкновенных волков Дарья не боялась, они бывают наглыми, но страшны животным - не людям: коня под тобой зарежет, а самого не тронет. Но чтобы волк, летом, гнался за человеком по следу! На это способен лишь взбесившийся зверь, а с ним лучше не встречаться. Волк был громадный - Дарья сразу рассмотрела.

Бросив узелок, она кинулась к лесу: там спасение - на дереве зверь её не достанет. Сарафан был просторный, но он цеплялся подолом за траву, и Дарья подняла его выше колен. По ногам хлестал остец, резалась осока, больно жёгся осот, повилика подстерегала, словно силки, но Дарья бежала во весь дух и оглянулась уже вблизи перелеска. Зверь заметил её, он бросил след и скачками мчался через пустошь, приближаясь. До опушки оставалось близко, но Дарья уже видела: не успеет. Она почувствовала, как на голове встают волосы, и закричала... Кто мог услышать в малолюдном краю одинокий крик в этакую рань, вдали от дорог? Хлебные поля, где работали мужики, лежали в стороне - Дарья выбрала путь, где ей никто бы не встретился. Но её крик уловили не только рощи и поле...

Близко послышались настигающие скачки, Дарья обернулась, вытянула руки навстречу летящему на неё страшилищу с оскаленной пастью, свисающим на сторону языком и людоедскими глазами.

– Лю-ди!.. Спаси-ите!..

Даже последний крик отчаяния, заставляющий хищника отпрянуть, дать жертве лишний раз вздохнуть перед смертью, тут не подействовал - зверь распластался в прыжке, готовый сомкнуть на горле смертную хватку, но словно бы этого прыжка ждал тот, кто минутой раньше услышал человеческий крик. Клыки схватили воздух, бурая тяжесть ударилась о землю возле Дарьиных ног, алые брызги рассыпались по траве, и Дарья увидела в боку зверя две чёрные оперённые стрелы, похожие на ту, что торчала из горла деда... На краю дубравы стояли конные татары.

IV

До Коломны отряд Тупика почти не придерживался дорог. Рыжие кони - помесь русских скакунов с монгольскими лошадьми, - выведенные для разведки и дальних набегов, несли всадников лесостепным бездорожьем - через поля и кусты, болота и рощи, ручьи и реки. Воины наезжали на работающих крестьян, спрашивали об ордынцах и слышали один ответ: "Бог миловал!" Отряд ещё опережал слух, это - хорошо, потому что слух множит врагов бессчётно. В лесах с пути шарахались звери, в поймах и логах кричали чибисы, ругая непрошеных гостей непотребным словом, кулики нахваливали свои болота, сороки разносили весть о всадниках, а Васька, не слушая их, грустил. Даже удовольствие, что везёт князю важного "языка", не заглушало грусти. Не отпускали Ваську глаза-васильки, смотрели сквозь слёзы с укором, бередили душу. Вот напасть! Однажды не выдержал, упрекнул Копыто: ты сбил с толку - надо было взять сироту до Московской земли.

– Што ж ты сам-то, начальник?
– рассердился рыжий воин.
– Полюбилась, дак и взял бы. Я же тебя выручить хотел: вижу, прилипла девка, ты вроде и не знаешь, как отбиться.

– Пропадёт девица, - вздохнул Тупик.

– Не пропадёт. В беду народ - дружней. Хто ни есть пригреет.

– Да уж пригреет. Тиун какой-нибудь.

– Хучь и тиун. Сам не пригрел, дак чё ей теперь?

Утешил! А Копыто развивал мысль:

– Такую-то бесприютную, её бы за полонянку взять можно.

– "За полонянку"! Я, может, такую-то в жёны взял бы.

– Чего же не взял?
– озлился Копыто.
– Не больно, видать, хотелось взять. А ныне ко мне пристал. Говорю - я тя выручить думал... Девица-то и правда ладная...

"Помоги ей, Господи, - обратился к Небу не слишком набожный Тупик.
– Только до Москвы помоги добраться, отслужу тебе за дело православное". И поверилось: минуют новые беды казачку-рязаночку. Если они минуют Русскую землю...

Вторую крепкую сторожу, высланную великим князем, встретили за Коломной. Едущие из Москвы дружинники обступили пятерых усталых разведчиков, расспрашивали, разглядывали пленника, которому Тупик велел оставить серебряный знак сотника.

– Важная птица, - заметил начальник сторожи боярин Климент Полянин.
– Быть и тебе, Васька, сотским.

Воины обступили вьюк с оружием.

– Троих потеряли, - сказал Тупик.

Один из всадников тронул торчащую наружу рукоять меча.

– Значит, и Петра нет... Жена да четверо мальцов остались.

– Не надо бы нам, кметам, в такое время детей заводить.

– Скажешь! Кто же после нас будет Москву защищать?..

От встречи со своими у разведчиков словно сил прибыло. Скакали, меняя лошадей, на привалах едва смыкали глаза, пока кони хрупали зерном, потом - снова в сёдла.