Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

В Москву прибыли ночью. На перевозе у Коломенской дороги горел костёр: лодочник по приказу князя дежурил круглые сутки. На окраине посада заливались собаки. Когда проезжали тёмными улицами, кое-где заскрипели калитки. "Волнуется Москва", - подумал Тупик. На мосту через ров, соединяющий Неглинку с рекой Москвой и запирающий Кремль в водяном треугольнике, стояла усиленная стража. Начальники обменялись паролем, охрана расступилась, знакомые голоса приветствовали разведчиков:

– Здорово, Васька!.. Здорово, Копыто!.. Кто это - тебя?

– Жёнка татарская кобылячьей костью приласкала.

– Шурка, Тимоха!.. А это кто - бритый? Все ль - живы?

– Завтра, мужики, расскажем.

Часовые-воротники тоже не томили разведчиков. Едва прозвучал пароль, железные ворота отошли, и лошади, стуча

копытами по деревянному настилу, внесли всадников под свод башни. По голосам, долетавшим из её бойниц, Тупик понял: и там, на стенах Кремля, выставлена усиленная стража. Среди строений детинца белели ряды воинских шатров, - значит, уже стягиваются в Москву силы удельных князей. Дмитрий велел разбудить его при первой вести с Дона, и скоро Тупика позвали в гридницу терема князя. Дмитрий встретил разведчика в льняной сорочке, вышитой по вороту красным крестиком, строгий, будто и не ложился нынче. Васька не видел князя с того июльского дня, когда в Москву с Дона прискакал дозорный Андрей Семёнов, побывавший в руках ордынцев и отпущенный Мамаем передать московскому князю повеление - явиться в Орду с покорностью. Вместо этого Дмитрий послал на Дон крепкую сторожу во главе с Родивоном Ржевским. А к удельным князьям - гонцов с приказом собирать полки и идти в Москву. Дмитрий даже на вид переменился за прошедшие дни. Округлое, чуть скуластое лицо словно удлинилось, в глазах затаилось напряжение, взгляд давит на человека. На лбу с залысинами залегла изломанная морщина, и лицо, оттенённое тёмной, слегка вьющейся бородой, кажется бледным. "Спит мало", - подумал Тупик.

Не заметил Васька, с каких пор Дмитрий из молодого, отчаянного воина превратился для него в сурового, властного государя, перед которым Васька трепетал. Вероятно, началось после разговора с боярами, а закончилось Вожей. Явив друзьям и недругам силу Москвы, Дмитрий даже во внешних повадках переменился. Речь стала отрывистей, слово - властней, жесты - сдержанней; он отпустил бороду, прибавившую внушительности его фигуре. Садясь в седло и сходя с коня, Дмитрий теперь позволял рындам держать золочёное стремя, чего не любил прежде, терпел и герольдов, и свиту, и трубы, и стяги, и значки - весь тот обряд великокняжеского двора, которого прежде не замечал. Но дело даже не в атрибутах нарождающегося государского культа. Главное - в том, что за Дмитрием чувствовалась теперь воля не только Москвы, но и десятков удельных земель, которые ей подчинялись. За Дмитрием всё отчётливее проглядывала Русь, и это наполняло грозным, почти Божественным смыслом слово "государь", давало великому князю неземную власть. Страшновато - рядом с таким человеком.

Тупик почти не спал в последние дни. После долгой скачки на ветру его покачивало, колеблющийся свет от свечей на столе и по углам гридницы набегал волнами, уносил и размывал мысли, но Тупик зажал в себе усталость и говорил отчётливо, подробно. Дмитрий не перебивал, его лицо сохраняло сосредоточенное выражение. Лишь глаза по временам вдруг теряли цепкость, начинали смотреть словно сквозь Тупика - они видели ночные костры Орды, считали табуны лошадей и кольца юрт куреней Орды, впивались в ряды всадников, построенных для смотра, изучали следы прошедших отрядов на прибитой степной траве, и крылья его курносого носа начинали трепетать, будто ловили запахи дыма, конского пота, кислого молока и овечьей шерсти. Но вот его взгляд возвращался издалека, упирался в лицо Тупика, в нём словно бы вырастал вопрос, и Васька догадывался: князь сравнивает его вести с сообщениями других людей. Это не смущало Тупика, он говорил то, что видел и слышал, отделяя одно от другого. Дмитрий Иванович ненавидел, когда вестники подлаживались под его предположения, взгляды и ожидания, стремясь угодить государю вопреки той истине, которая была им известна, - пусть даже "истина" существовала лишь в их уме. "Говори, что считаешь правдой", - первое требование, которое великий князь предъявлял ко всем военачальникам, в особенности же к разведчикам. Если он замечал, что человек пытается угодить своими вестями ему или воеводе, удалял такого от важной службы и запрещал пользоваться его услугами. Так же гнал он тех, кто услышанное от других выдавал за увиденное. Пусть ты слышал от своего начальника или князя,

матери или отца, но ты слышал, а не видел - так и говори. "Пьяна и Вожа показали: при равных силах побеждает тот, у кого - лучше разведка", - не раз повторял Дмитрий на советах военачальников, и разведку он ставил наравне с обучением войска.

Тупик, наконец, умолк и Дмитрий, помолчав, спросил:

– Где - пленный сотник?

– В башне под стражей, - ответил сотский начальник из охранной дружины детинца.

– Сильно его примучили дорогой?

– Не больше, чем сами примучились.

– Добро. Ты, сотский, скажи караульному начальнику, чтобы татарина накормили, напоили, постелю дали и всё, что попросит. Татары - народ каменный, его пыткой не расколешь, только обозлишь. На добро же и волк отзывается. Мне надо, чтобы он правду говорил. Дмитрий встал из-за стола, огромный, крутоплечий, тяжелорукий, прошёлся по гриднице, остановился перед Васькой.

– Значит, именем Мамая жгут сёла?

– Да, государь.

– Это уже - не пустые угрозы, - сказал князь.
– А сотник не брешет?

– Да не похоже, государь. Я же проверил его тёпленьким, как брали. Сказал: мы-де не воюем с Ордой, отдадим его на суд хана, он тут и пролаялся.

Дмитрий хмыкнул:

– Знаешь, Васька, для татарина немилость хана хуже русской неволи.

Тупик удивился княжьей мысли, чуток растерялся. Да вовремя вспомнил одну "малость".

– Того не может быть, государь.

– Ну-ка?

– Есть у меня в десятке воин Копыто - ты знаешь его. Глаза у него - беркутиные: до окоёма видит всё, что в степи деется. Так он этого сотника узнал.

– Встречались?

– Нет, государь. Мамай перед тем приезжал в тумен, за которым следили мы. Так этот сотник стражей его командовал. Чтобы такой в разбойники пошёл!..

Дмитрий положил руку на Васькино плечо и улыбнулся:

– Славные - у тебя воины, Василий. Да и ты у меня - красавец.

Тупик растерялся, когда великий князь поклонился ему в пояс. А тот, построжав, продолжил:

– Жёнам побитых воев скажи: пока Москва стоит и её князь - жив, они нужды знать не будут. Живые обязаны павшим за Русскую землю так же, как своим родителям. И для живых наша помощь сиротам и вдовам воинов не бремя, но утешение и надежда.

Дмитрий Иванович отпустил сотского, Тупика задержал.

– Скажи теперь, Василий, что рязанцы толкуют.

– Разное, государь. Иные надеются - Мамай их не тронет, будто бы о том договор у него с князем Олегом. Среди этих есть такие, которые Москву да тебя бранят - зачем-де войну с Ордой затеваете, только новый разор учините Русской земле.

– Да-а, притёрлись иные шеи к ярму. Готовы носить его ещё двести лет. А того не осилят рабским умишком, что за двести лет срастётся шея с ярмом, не оторвёшь иначе, как с головой.

– Но таких мало, государь. Рязанский народ Орде не верит, ненависти там к ней поболе, чем - у наших. Если кликнешь Русь на битву, из Рязанской земли многие к тебе придут даже против воли ихнего князя.

– О князе ты, Васька, суди поменьше, особенно при чужих. В княжеских делах князья и разберутся.

– Прости, государь, однако народу рта не заткнёшь. Я передал тебе, что слышал.

– За то спасибо. Я на тебя - не во гневе, но моё слово помни. Одно дело - бабы на торжище болтают, другое - десятский княжеского полка. У Олега есть свои уши в Москве. Нам не ссориться нынче надо, но держать Олега заслоном от Орды на левой руке. Пойдёт он с нами аль не пойдёт - его княжеское дело. Лишь бы стоял со своей Рязанью. Тут не мелкая усобица назревает, Олегу ли того не понять? Кабы его свой народ честил - то нам выгодно. А начнёт его Москва поливать грязью - обозлится да ещё побежит в Орду, к Мамаю, отмываться. Государи - тоже не ангелы.

Снова охватывал Тупика душевный трепет перед Дмитрием, который за минуту до того казался обыкновенным человеком. Ну, кто ещё может смотреть так далеко, думать за друзей и недругов, в сопернике угадывать возможного союзника, искать к нему ключи, не поддаваясь ослеплению гнева?! Разве на такое способен удельный князь?

– ...Что рязанское село спас - ещё одно спасибо тебе, Василий. Слух быстро пройдёт, а нам это - полезно. И к Олегу за побитых у Мамая нет спроса. С нас же пусть спрашивает.

Поделиться с друзьями: