Поле Куликово

– Можно, - Дмитрий улыбнулся наивности парня: за такого коня можно купить боярскую вотчину. Однако дикий и странный век - человека ценят дешевле животного, хотя всякое богатство создаётся его руками, и без человека ничто не имеет цены. А людей так мало! "Может, оттого не ценим холопов, что достаются они нам вроде как воздух и вода, да и сами считают себя всей жизнью обязанными господам, потому что те родились господами, а они - рабами. Но ведь скорее всё - наоборот. И если кто-то однажды объяснит им это?.." Дмитрию стало не по себе. Давая служилым людям поместья в кормление, он повторял: берегите мужика, если хотите получать от него сполна. Раз и два обдерёте, на третий драть будет нечего - смерды разбегутся, а с нищего холопа разве что лапти снимешь. Про себя он считал: человеком должен владеть только человек, но не скот, не зверь в человеческом обличье - тогда мужики, может, ещё долго не додумаются, что и человек не смеет владеть другим человеком, как вещью или животным. Да и кто обязал человека подчиняться другому человеку?.. Только сила и нужда. Нужда и сила превращают людей в рабов и господ, но силы-то своей эти мужики и не понимают. Однако ж в Киевской Руси, бывало, мужицкий топор пробовал боярские выи... Что-то неподходящие мысли завозились в голове князя. Разве не нужда - смертная и неизбывная!

– заставляет московских государей укреплять на местах власть служилых бояр, навязывать свою волю не только удельникам, но и великим русским князьям? Разве не понимает князь Дмитрий, что не вспять двигалась Русь, когда ослабела власть киевских государей, и на месте единого великого княжества образовалось множество самостоятельных уделов? Для всей-то Руси то было благом - быстро вырастали новые города в глуши лесов, обживались новые земли, развивались на них ремёсла и торговля, равноправнее становились отношения племён славян. Бурная жизнь растекалась вширь по русским просторам, и хоть усобицы князей и были немалым злом, новый человек появлялся, раскрываясь во всей своей силе и мощи, - господин жизни в своём краю с обострённым чувством чести и достоинства. И этот новый боярин, удельный князь не щадил ни себя, ни подданных, стремясь обустроить и укрепить свои владения. Может, Высшему Разуму ценой распада единого государства нужно было разбудить новые силы, дремавшие в его народе, и как знать, не сами ли по себе они вновь слились бы, набрав мощь и проложив свои пути к одному руслу? Но в такой-то момент и нагрянула беда. Те новые силы и теперь прорастают по всем уделам и великим княжествам, а ордынское иго душит их, топчет поодиночке. Значит, нужна единая воля, сильная рука, которая собрала бы княжества, даже вопреки желанию иных государей и их подданных. Сейчас, когда враг угрожает существованию Москвы, к которой тянутся ростки сил народных, особенно необходимы такая воля и такая рука. Потерять Москву - потерять надежду, может, навсегда... Хотя бы на время войны с Ордой получить великому князю власть царя!.. Но коли и царей рождают нужда и сила, то нужда уже есть. Силу он будет искать в преданных боярах да в этих вот мужиках, с которых запрещает драть последнюю шкуру. Знают ли они о том?..

– А што, мужики, нужна ли нынче вся эта жатва?

У крестьян раскрылись рты.

– Слыхали, небось, вести-то? Пусть уж лучше осыплется хлеб, нежели татарин им свою лошадь откормит для новых разбоев.

– Вон ты о чём, мил человек, - широкобородый нахмурился.
– Как не слыхать? А князь нашто с войском? Не пустит он Мамая.

– Хватит ли сил у князя на всю-то Орду?

– Не хватит - нас позовёт. Мы уж и топоры наточили. Хоть нынче в поход.

– Хоть нынче?
– Дмитрий сверлил мужика взглядом.
– А как же хлеб? Останутся бабы да мальцы, тогда уж точно половина осыплется.

Мужик выдержал взгляд.

– Ты, мил человек, не пытай меня глазищами-то. Што-то не пойму я тебя. Речь вроде нашенская, да не по-русски говоришь. Рожь осыплется - новую вырастим, до того на мякине перебедуем, не впервой нам. Но коли крестьянские головы от ордынских мечей осыплются, ничего уже не вырастет на наших полях. Да ты - кто?

– Стало быть, хоть нынче в поход?
– повторил Дмитрий.

– Вестимо дело.

– И ты - готов?
– спросил парня.

– Я себе уже меч сладил из засова анбарного. Закалил у кузнеца - гвозди рубит.

Дмитрий засмеялся, покосился на возницу:

– И ты?

– А я што, нерусь, што ль?

Дмитрий взялся за луку, он заметил, что от леска полем скачет его охрана: выследили, черти! С седла приказал:

– Так нынче же и готовьтесь в поход. Старосте передайте: от вашего боярина повеление не задержится.

– Да кто - ты?
– крикнул широкобородый.

– Великий Московский князь...

Скакун уносил всадника в воинском плаще навстречу княжеской страже. Мужики попадали на колени, но этого уже не требовалось...

Из Москвы по всем дорогам полетели гонцы. Едва достигали они ближних городов и волостей - оттуда во все стороны разлетались новые вестники, вызывая пожар всерусской тревоги.

На допросе у великого князя пленный сотник повторил почти слово в слово, что сказал Тупику. Но держался смиренно - то ли имя Дмитрия на него подействовало, то ли неволя уже положила на него свою печать, то ли его, степняка, поразил вид кремля - крупнейшей по тому времени европейской крепости. Московским деревянным теремам по роскоши и блеску было далеко до золочёных ханских дворцов в Сарае, построенных мастерами, согнанными из множества стран, но стены и башни Кремля подавляли всякого недруга. Кремль в военное время мог вмещать не только жителей посада, но и всё население Московского княжества. Войско Ольгерда, заставшее однажды князя врасплох, увидело перед собой пустую землю и, натолкнувшись на крепость, побежало назад от стен Кремля, когда из подчинённых Москве земель двинулись собранные полки.

Ни словом не заикнулся теперь Авдул об измене русских князей. Допрос шёл в присутствии Бренка, Боброка, Владимира Серпуховского, окольничьего Вельяминова и бояр, сотник опасался, что кто-нибудь из тех, кого он назовёт, находится здесь. После нескольких дней неволи Авдулу хотелось жить. Для начала выжить. Когда же Тупик напомнил ему слова о существующем якобы заговоре против Москвы, сотник сказал:

– Я так в Орде слышал.

– От кого?
– спросил Дмитрий.

– Многие говорили. Я отряжал охрану послов в Литву и Рязань.

– Ещё куда были послы?

– О том надо спрашивать Мамая. Я - простой сотник.

– Не такой уж ты - простой, - усмехнулся Дмитрий.
– Когда я был в Орде, ты стоял на страже в покоях хана. Аль забыл?

Авдул съёжился. Не уж то у Дмитрия такая цепкая память?

– Воин сменной гвардии знает больше тысячника, - продолжил князь.
– А сотник сменной гвардии знает больше темника.

Боброк покачал головой:

– Так вон какого гостя залучил к нам Васька Тупик!

– Положим, все дела Мамая тебе - неведомы. Но откуда были послы к Мамаю в последние дни, ты знаешь.

– Были от Тохтамыша, Тимура, Ягайлы и Олега.

– Государь, - князь Владимир блеснул из-под густых бровей стального цвета глазами.
– Клевета - страшное дело. Надо предупредить князей, штоб головы не теряли, коли слухи до них какие дойдут. Да повелеть бы нашим людям - пусть слушают, о чём болтают бродяги, кои от Половецкого поля идут. Татары мастера смущать народ.

– Примем меры, - сказал Бренок.

Авдул спрятал ухмылку: ему показалось - князья не поверили и той малой правде, что была в его словах. Тем хуже - для них.

– Придёт ли Тохтамыш на помощь Мамаю?

– Того не знаю. Но думаю - не придёт. Тохтамыш Чингизовой крови. Он не любит Мамая.

– Что говорят в Орде о силе Тохтамыша?

– Он был слабым ханом, но теперь его поддерживает Тимур.

– Что об этом говорят в Орде?

– Говорят, Тимур опасается Мамая. Разгромив Русь, Мамай станет самым сильным ханом. Даже сильнее Тимура.

Князья и бояре переглянулись.

– Значит, Тохтамыш и Тимур желают Мамаю поражения?

– Чего они желают, им лучше знать. Но я думаю - так. Однако Мамая победить нельзя - Золотая Орда предана ему.

Дмитрий посуровел.

– Все ли тумены смотрел Мамай?

– При мне он смотрел девять туменов. Войско вассалов смотрят его мурзы.

– Что показал смотр? Так ли сильны тумены Орды, как при Батые?

– Смотр показал: войско - готово к большому походу, тумены - сильны, как никогда прежде. А при Батые я не служил, - сотник ухмыльнулся.

– Долго ли Мамай думает стоять на Дону?

– То - ведомо Мамаю.

– Дозволь к нему вопрос, государь?
– подал голос Боброк.
– Скажи, сотник, много ли воинов готовит Мамай для боя в пешем строю? И что ты слышал о фрягах?

– Среди татар пеших мало - они любят воевать на коне, но в каждом тумене Мамай велит иметь по две тысячи, способные сражаться без лошадей. Есть пешие среди буртасов, ногаев и ясов. Им числа я не знаю. Фряги находятся в пути, число их - равно полному ордынскому тумену.

– Имеются ли в войске осадные машины?

– Таких машин нет. Их тяжело возить летом. Есть мастера из Китая, Турции, Самарканда и западных стран, а также наши, ордынские. Они построят любые машины, когда потребуется.

Сотника увели. Боброк произнёс: