Политическая история Римской империи

Не только римляне, но во II в. до н. э. часть греков приняли представление о великой судьбе Рима. Полибий, как говорилось выше, писал о смешанном характере римского государственного устройства, которое, таким образом, лишено отрицательных черт каждого «простого» государства и тем самым не должно переходить в свою противоположность. К сожалению, от VI книги его «Истории», где содержатся все эти рассуждения, сохранились лишь фрагменты, и поэтому мы не знаем, сделал ли Полибий вывод о вечности Рима, но в любом случае он напрашивается: все простые виды государства портятся, так как имеют неустранимые недостатки, а в смешанном римском собраны лишь их достоинства, так что порча этому государству не угрожает. Свое рассуждение Полибий дополнил подробным описанием римской армии и ее лагеря, что также обеспечивало Риму его превосходство, а это тоже не должно было исчезнуть. Если Полибий рационально обосновывал практически вечное господство Рима, то его, как полагает большинство филологов, современница поэтесса Мелино в гимне в честь богини Ромы эмоционально воспела Рим, утверждая, что ему одному судьба дала славу нерушимой власти.

Залогом вечности и величия Рима являлось его происхождение, ибо Город был основан потомком Венеры и сыном Марса Ромулом, затем взошедшим на небо и ставшим богом Квирином. Уже само по себе такое тройное божественное происхождение и определило судьбу Рима. И в дальнейшем боги покровительствовали Городу. Римскому мышлению было свойственна определенная юридическая направленность. Взаимоотношения во многом определялись юридической формулой do, ut des — даю, чтобы и ты дал. Она в значительной степени была перенесена и на отношения римлян с богами, обязывавшихся не только почитать богов, но и тщательно соблюдать все ритуалы вплоть до мельчайших деталей, а боги за это должны были покровительствовать римскому народу и обеспечивать его величие. Так возник pax deorum — божий мир, совместные действия людей и богов в деле сохранения, утверждения и возвышения величия римского народа. В большой мере его зримым воплощением являлся храм Весты. Он имел круглую форму, подражавшую форме вселенной, в его центре горел негасимый очаг, который был главным очагом не только Рима, но и всего мира. Город был основан по всем ритуальным правилам, а через его центр проходила ось, связывающая три мира — подземный, земной и небесный. Таким образом, Рим оказывался центром вселенной. Покровительство богов делало возможным претворение в жизнь идеала pax Romana — римского мира, т. е. мирного, благополучного и спокойного существования процветающей вселенной под верховной властью римского народа.

Права Рима на господство во всем мире оправдываются его великой цивилизаторской миссией. Завоеванные римлянами соседние народы вырываются из мрака варварства и получают блага культуры. Цицерон утверждал, что побежденным лучше жить под властью римского народа и его магистратов, чем под гнетом бесчестных людей, которые ими ранее правили. Именно с этой целью римляне и вели справедливые войны. А так как войны, ведшиеся ими, всегда (за очень немногими исключениями) были таковыми, то и римское господство, являвшееся их результатом, тоже полностью справедливо. Поскольку мир всегда лучше войны, то мирное существование под римской властью лучше бесконечных войн, разорявших ранее страны, народы и города. Рим несет побежденным мир и благополучие, а те, в свою очередь, должны уважать величие римского народа.

Однако для реального утверждения великой миссии Рима и римского величия необходимо совместное действие всех его граждан, что и нашло выражение в concordia ordinum. Риму и его выдающимся гражданам изначально, по мысли Цицерона, были свойственны такие качества, как Mens — рассудок, мысль, рассудительность; Pietas — благочестие, преданность, исполнение своего долга перед предками и богами; Virtus — доблесть, мужественность, стойкость, исполнение своего долга перед родиной; Fides — вера, верность, уверенность, верность слову. К ним еще надо прибавить clementia — милосердие и iustitia — справедливость. Наличие этих достоинств в Риме и в каждом, по идее, гражданине, по крайней мере в лидерах государства, и обеспечило исполнение божественных обещаний и предначертаний и установление на вечные времена величия римского народа — maiestas populi Romani. И все народы должны признавать это величие. Если Рим кого-либо благородно благоденствовал своей дружбой (amicitia), то она требует от облагоденствованного вежливого признания величия римского народа. А провинции — не что иное, как поместья римского народа (praedia populu Romani).

В принципе римское государство бессмертно, держава вечна, и слава нерушима, и никакое зло не может в него проникнуть извне. Единственное, что может разрушить это государство, так это внутренние заговоры и мятежи. С кризисом республики, а тем более в период ее гибели внутренние угрозы резко возросли, ярко проявился нравственный упадок. Саллюстий писал: «Когда государство благодаря труду и справедливости увеличилось, когда могущественные цари были побеждены в войнах, дикие племена и многочисленные народы покорены силой, Карфаген, соперник Римской державы, разрушен до основания и все моря открылись для победителей, то Фортуна начала свирепствовать и все ниспровергать… И вот сначала усилилась жажда денег, затем — власти… Алчность уничтожила верность слову, порядочность и другие добрые качества; вместо них она научила людей быть гордыми, жестокими, продажными во всем и пренебрегать богами. Честолюбие побудило многих быть лживыми, держать одно затаенным в сердце, другое — на языке, готовым к услугам, оценивать дружбу и вражду не по их сути, а по их выгоде и быть добрыми не столько в мыслях, сколько притворно». Конечно, это оценка весьма пристрастного современника, но нравственный упадок в Риме все же несомненен. Он явился, пожалуй, наиболее яркой и видимой всем стороной кризиса Римской республики.

В это время римляне, изолированные ранее от остального мира, все больше ощущали себя привилегированной, но все же частью окружающей вселенной. Если раньше ни один римлянин не мыслил своей жизни если не в самом Городе, то, во всяком случае, сравнительно недалеко от него, то теперь большое число людей живет в провинциях, путешествует, знакомится с множеством других людей. Это обогатило римскую культуру и позволило ей выйти на новый этап своего развития. По инициативе Цезаря в Риме была открыта первая публичная библиотека. И он же, опираясь на египетский опыт, с помощью египетского жреца Созигена провел календарную реформу, создав римский солнечный календарь, который существовал под именем юлианского и частично используется до сих пор. Речь идет, конечно, не просто о заимствовании, а о синтезе собственно римских и эллинистических достижений. Однако с другой стороны, этот процесс вел к распаду многих старых традиционных ценностей, взглядов, форм жизни.

В период кризиса, а еще в большей степени во время гражданских войн политическая борьба достигала невиданного ранее накала. В разгоревшейся ожесточенной борьбе уже ничто не спасало от насилия и даже убийства — ни алтари, ни право любого гражданина на апелляцию к народу в случае смертного приговора, ибо убивали без приговора, ни неприкосновенность магистратов, в том числе народных трибунов, чья личность была священной. Использование в политической борьбе военных методов создавало обстановку психологической неустойчивости среди гражданского населения и вело к кризису моральных ценностей римского общества.

Острая политическая борьба, с одной стороны, и влияние индивидуалистической морали, господствовавшей в Греции и на эллинистическом Востоке, — с другой, привели к выдвижению на первый план выдающейся личности, которая и становится героем времени. Даже в прошлом римляне теперь выделяют в первую очередь деятельность таких личностей. Идеальным героем становится Сципион Африканский, победитель Ганнибала. Воплощением самых существенных черт римского характера признается его политический противник Катон Старший. Но они боролись за величие Рима и римского народа, характерной же чертой новой эпохи становится борьба за достижение чисто личных целей. Это могла быть власть, и тогда политические деятели и полководцы (часто, хотя и не всегда, это одни и те же люди) готовы были в ожесточенной схватке уничтожить не только друг друга, но и массу граждан. Да и последние, не говоря уже о солдатах, рассматривались ими лишь как орудия для достижения чисто личных, эгоистических целей. И как всяким орудием, людьми можно было пренебречь, если они поддерживали соперников или просто переставали быть нужными, или же ради устрашения врагов либо колебавшихся. Это могла быть и жажда обогащения, и тогда такие люди не останавливались ни перед какими барьерами и моральными ограничениями, чтобы это богатство добыть либо увеличить. Характерными чертами поведения становятся авантюризм, вера в судьбу или случай, абсолютная уверенность в собственных возможностях. С этим связана мания величия, часто проявляемая в это бурное время. С другой стороны, личности с разных сторон постоянно угрожают опасности. Политические и военные деятели всегда чувствовали угрозу их положению и даже жизни со стороны соперников. «Маленькие люди» оказывались абсолютно незащищенными и всегда могли стать невинными жертвами борьбы честолюбий.

Почти бесконечные смуты и кровавые гражданские войны, сопровождавшие агонию Римской республики, не могли не отразиться и на отношении римлян к религиозным ценностям. Значительную роль в этом сыграло более близкое знакомство с эллинистическим миром, откуда в Рим пришли новые религиозные и философские идеи. Римляне никогда не были сильны в теоретическом мышлении и во многом шли за греками. В Риме распространилось эпикурейство, последователи которого считали, что весь мир и боги тоже состоят из атомов, только последние из более тонких и долговечных. Последователь Эпикура Лукреций изложил эту часть его учения в поэме «О природе вещей». Большое внимание поэт уделяет развенчанию традиционной религии, хотя, как и самого Эпикура, назвать его атеистом нельзя. Да и поэма начинается с подлинного гимна Венере, с призывом к ней утихомирить своей любовью кровавого Марса. В римской образованной среде нашли своих поклонников другие философские течения — стоицизм, ставивший в центр философской мысли проблему долга, и пифагорейство, увлекавшееся мистикой чисел. Эти философские течения тем более не были атеистическими, но определенный удар по традиционным представлениям они все же наносили. С другой стороны, в менее образованных слоях римского общества распространяются и старые римские, и новомодные, принесенные из Греции и с Востока самые нелепые суеверия и различные мистические культы, и справиться с ними, как когда-то с вакханалиями, римское правительство уже было не в состоянии.

Однако еще в большей степени на религиозную атмосферу того времени повлияли политические события и связанные с ними страдания и муки людей. В этих условиях многие римляне начинают разочаровываться в некоторых старых богах. Последние не уходят из культа, религиозной мысли, но их значимость в жизни человека резко уменьшается. В это время граждане стремятся установить личную связь с богами. Особенно это касается образованной части политической элиты и тех политических и военных деятелей, которые претендуют на особое положение в обществе и даже на власть. Цицерон говорит о необходимости почитать богов с благоговением, чтить их искренне, чисто и беспорочно. На первый план выдвигаются моральные ценности религии. Катулл взывает к богам и утверждает, что условиями счастья являются благочестие, верность в любви и договоре, отказ от призыва к богам ради обмана.

В этот период возрастает тяга к иноземным, особенно восточным, божествам и культам, больше связанным с внутренним миром человека, чем римские. Марий отправляется в Малую Азию для поклонения местной Великой богине. Широко распространяется культ египетской богини Исиды. Возрождаются воспоминания об этрусских богах и культах, в ходу этрусские предсказания. И все это ведет к увеличению значения Венеры, которая именно в это время выдвигается на первый план. Вспоминают об этрусской Туран, тоже богине любви и красоты, но она выступала также как властвующая богиня, сидящая на царском троне и повелевающая миром. На культ и образ Венеры повлияли и греческая Афродита, и финикийская Астарта, а в образе последней всегда присутствовало властное начало. Недаром финикийцы называли ее «рабат» — великой. Она покровительствовала победам и военному счастью. Сулла, первым, пожалуй, использовавший новые религиозные веяния для достижения и укрепления власти, называл себя, как уже было сказано, Феликсом (Счастливым), подчеркивая этим именем особое расположение к нему богов. От греков он требовал, чтобы они именовали его Эпафродитом. Его соперник Марий пытался противопоставить Сулле традиционные ценности, апеллируя к Virtus и Honos, олицетворениям старинных доблести и чести, но неудачно.