Политические портреты. Л. Брежнев, Ю. Андропов

Письмо Солженицына вызвало многочисленные отклики и у нас в стране, и за границей. «Литературная газета» ответила весьма злобным комментарием, в котором содержались уже не намеки, а прямое предложение «отправиться туда, где всякий раз с таким восторгом встречаются его антисоветские произведения и письма».

Как мы уже отмечали выше, реабилитация Сталина не состоялась ни в декабре 1969 года, ни позже. Этот факт заметно отразился на положении и содержании советской культуры. Было принято негласное решение – воздерживаться впредь как от наиболее откровенных просталинских произведений, так и от антисталинских. Говорили о необходимости «золотой середины», но это означало также конец полемики и господство посредственности и серости в литературе и искусстве. Для того чтобы добиться этой цели, надо было в первую очередь изменить линию, а стало быть, и состав редакционной коллегии «Нового мира». «Новый мир» именно в 60-е годы стал не просто лучшим, но и любимым журналом прогрессивной части советской интеллигенции и читающей публики. Этот журнал завоевал свой огромный авторитет не только высоким качеством журнальных публикаций, но и своей верностью линии XX и XXII съездов, исторической правде. Вести легальный журнал в трудных условиях второй половины 60-х годов без всяких компромиссов было невозможно. Но уступки «Нового мира» были минимальными, а достижения – максимально возможными для условий тех лет. Журнал пользовался наибольшим уважением и среди друзей СССР за пределами нашей страны, с его деятельностью связывались надежды на оздоровление общества. Но именно такой журнал вызывал неприязнь и вражду как партийной бюрократии, власть и влияние которой становились все более сильными, так и наиболее консервативной части нашего литературного мира в целом и литературного «начальства» в частности.

Первый номер журнала за 1970 год вышел в свет еще за подписью А. Твардовского и всех членов его редакционной коллегии. В журнале была опубликована большая статья академика А. Румянцева о Ленине, превосходная и глубокая повесть Ч. Айтматова «Белый пароход». Журнал отметил большой статьей И. Борисовой «Вступление» три первые повести В. Астафьева, тогда еще мало кому известного писателя.

Однако в феврале, еще до выхода в свет второго номера «Нового мира», Секретариат ССП принял решение об увольнении из состава редакционной коллегии двух заместителей А. Т. Твардовского – В. Я. Лакшина и А. И. Кондратовича и двух ведущих членов коллегии – И. И. Виноградова и И. А. Саца. Одновременно было объявлено о назначении нового заместителя Твардовского – некоего Д. Г. Большова и новых членов редакционной коллегии – О. П. Смирнова, В. А. Косолапова, А. И. Овчаренко и А. Е. Рекемчука. По традиции, главный редактор журнала сам подбирает себе редколлегию. Споры при этом возможны, но никто не назначается против воли утвержденного в ЦК КПСС главного редактора. Эта традиция была нарушена. К тому же заместителем Твардовского назначался человек, о котором Твардовский ничего не знал, даже не член Союза писателей. Протест Твардовского был отклонен. Он хотел встретиться с Брежневым или хотя бы с Сусловым, но в этих встречах было отказано. Суслов «соизволил» поговорить с Твардовским по телефону, настаивая на правильности принятого решения. Естественно, что у Твардовского оставался один выход – подать в отставку. Новым главным редактором «Нового мира» был назначен В. А. Косолапов.

Надо сказать, что разгон «Нового мира» не означал, что в литературе установился режим и дух кочетовых. Роман Кочетова и линия его журнала были столь критически встречены советской общественностью, что «продолжения не последовало». Правда, редакция «Октября» не была разогнана, и Кочетов остался главным редактором. Но тот резко отрицательный прием, которым был встречен роман, множество серьезных осуждающих рецензий и фельетонов, отсутствие поддержки «верхов» и даже требование «скорректировать» линию журнала «Октябрь» – все это существенно отразилось на самом Кочетове. Он теперь часто пребывал в состоянии депрессии, ложился спать, положив под подушку пистолет, а в самом начале 70-х годов покончил с собой.

Еще раньше ушел из жизни Твардовский. Глубоко потрясенный, лишенный любимого журнала, он не прожил после этого и двух лет и умер в декабре 1971 года.

Борьба с инакомыслящими и оппозицией

Период «стабильности» в брежневском руководстве, как мы видели из предыдущего изложения, вовсе не был лишен элементов сложной борьбы внутри партии и в обществе. Но особенного внимания заслуживает борьба между режимом, становящимся на все более консервативные политические и идеологические позиции, и общественными силами, противящимися консервативному повороту, борьба, которая происходила вне официальных политических или культурных систем и механизмов и которая позднее получила различные определения – движение диссидентов, движение инакомыслящих, движение за права человека и т. п. Если борьба за влияние внутри партии шла по разным закрытым каналам и большей частью не была известна ни советским людям, ни тем более западным наблюдателям, то борьба в области культуры привлекала пристальное внимание и советской, и зарубежной общественности, поскольку за различными перипетиями этой борьбы можно было следить по материалам нашей печати. Однако и в советском обществе, и внутри партии давно уже отсутствовали нормальные механизмы проведения политических дискуссий и легальной борьбы. Поэтому движение диссидентов происходило, как правило, вне официальных рамок, оно принимало самые разные и подчас неожиданные формы и привлекало очень большое внимание как внутри Советского Союза, так и за границей, подробно освещаясь почти всеми средствами западной печати и пропаганды.

На основе многих публикаций можно было бы сделать вывод, что движение диссидентов в СССР было характерной чертой именно времени Брежнева и что началось это движение главным образом после 1964 года. Это не совсем верно. В разных формах диссидентство как явление существовало на всех этапах развития советского общества и, вероятно, всякого общества вообще. Но после 1964 года это явление в нашей стране обрело некоторые особенности, которые позволяют говорить о нем как о движении, о появлении нового феномена общественной активности.

Что отличало борьбу диссидентов в 1965–1970 годах? Во-первых, эта борьба стала гораздо более массовой и открытой, чем в 50-е годы и в начале 60-х. Деятельность А. Синявского и Ю. Даниэля была тайной, глубоко законспирированной, «подпольной» деятельностью. Прошло несколько лет, прежде чем органы КГБ сумели обнаружить, кто именно скрывается под псевдонимами Абрама Терца и Николая Аржака. Когда сомнений уже не оставалось, Даниэль и Синявский были арестованы, и это произошло осенью 1965 года. Их арест не прошел незамеченным, хотя ни Даниэль, ни Синявский не являлись особенно известными писателями. Об их аресте сообщили западные газеты, сообщение о нем было передано также западными радиостанциями. Вполне возможно, что этот факт был бы скоро забыт, если бы на Пушкинской площади в Москве 5 декабря 1965 года, т. е. в День Конституции, не произошла первая за многие десятилетия не санкционированная властями демонстрация. В ней приняли участие около 200 человек – главным образом студенты московских вузов. Собравшиеся развернули два плаката – «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!» и «Уважайте советскую Конституцию!». Демонстрацию быстро разогнали, лозунги отняли и разорвали. Около 20 человек было задержано, но ненадолго, человек 40 студентов были вскоре исключены из своих вузов. Мало кому известные тогда Владимир Буковский, Юлия Вишневская и Леонид Губанов были арестованы и помещены на различные сроки в психиатрические лечебницы. Это была суровая расправа, но она привлекла внимание и к нарождавшемуся правозащитному движению, и к судебному процессу над Синявским и Даниэлем, который начался в Верховном суде РСФСР 10 февраля 1966 года. История судебного процесса над Синявским и Даниэлем достаточно хорошо известна, и я не буду подробно ее описывать. Но надо все же отметить, что это был необычный процесс, который можно считать, пожалуй, наиболее сильным толчком, приведшим к возникновению правозащитного движения и движения инакомыслящих в СССР. Впервые в нашей стране судили двух писателей за их литературные произведения. Конечно, еще в сталинские времена в СССР погибли сотни писателей, в том числе всемирно известных. Но даже тогда писателям предъявлялись обвинения в «шпионаже», в участии во всякого рода мифических «антисоветских организациях», а не в создании тех или иных неугодных властям художественных произведений. Может быть, только ссылка О. Мандельштама в 1934 году была связана непосредственно с его знаменитым теперь стихотворением о Сталине. Но тогда не было никакого суда и никакой законной юридической процедуры.

Судебный процесс над писателями формально считался «открытым», но по-настоящему он не был ни открытым, ни закрытым. В зал заседаний допускались люди только со специальными пропусками, а сотни других стояли перед зданием суда. Но поскольку среди присутствующих находились ближайшие родственники подсудимых и все материалы суда имелись у адвокатов, то поэтому ход судебного следствия сразу же становился известным как в СССР, так и за рубежом. Конечно, мнение общественности раскололось. Консервативные настроения среди советской общественности были еще настолько велики, а давление прежних стереотипов так сильно, что только газетами «Правда» и «Известия» в начале 1966 года было получено несколько десятков тысяч писем с требованием не просто осудить «преступников», но часто – «расстрелять» их. Это же требование суровой расправы над Синявским и Даниэлем содержалось и в речи Михаила Шолохова на происходившем как раз в это же время XXIII съезде КПСС. Однако крайне сильны были и противоположные мнения. Значительная часть творческой интеллигенции решительно возражала против суда над писателями за их произведения и тем более против их сурового осуждения. В адрес Брежнева и в директивные инстанции шли коллективные письма с требованиями или просьбами отменить приговор по делу Синявского и Даниэля. Против этого суда резко выступила не только буржуазная западная печать, но и большая часть коммунистической прессы Западной Европы. На суде ни Синявский, ни Даниэль виновными себя не признали. Свою деятельность и свои произведения они не считали противоречащими советским законам. Они, по их утверждению, выступали не против Советского Союза как государства, а против сталинизма и попыток его возрождения и реабилитации в СССР.

Несмотря на всю убедительность защиты, Верховный суд РСФСР приговорил А. Синявского к семи, а Ю. Даниэля – к пяти годам исправительно-трудовых лагерей строгого режима. Формула этого приговора была крайне неубедительна. В Уголовном кодексе РСФСР нет ни одной статьи, которая запрещала бы советским авторам публиковать свои произведения за границей или отправлять их туда помимо почтовых каналов. Нельзя наказывать авторов и за публикацию своих книг под псевдонимами. Тот факт, что кто-то использует те или иные произведения в антисоветских целях, не создает для авторов никакого криминала. Сам суд над Синявским и Даниэлем в гораздо большей степени, чем их произведения и деятельность, использовался в антисоветских целях. Понятие «антисоветский», содержавшееся в статье 70 Уголовного кодекса (введена в июле 1962 г.), не имело точного определения и могло толковаться крайне произвольно, особенно когда речь шла о художественных или научных произведениях. Можно судить за действия, но не за взгляды и идеи. Как известно, многие из произведений В. И. Ленина, написанные в эмиграции, издавались в России легально, и никто из издателей этих произведений не подвергался судебному преследованию. Несомненно, что Синявский, как член Союза писателей, нарушил некоторые из положений этого устава. Но это может повлечь за собой исключение из СП, а не семилетнее заключение в тюрьме и лагере. Решение суда в Москве вызвало осуждение со стороны западной интеллигенции, включая и коммунистов.

Осуждение Синявского и Даниэля не только не сократило, но, напротив, стимулировало все то, что уже позднее получило название движения диссидентов. Окреп «самиздат», особенно за счет различного рода документов, связанных с этим процессом. Интеллигенция в Советском Союзе увидела в осуждении Синявского и Даниэля признаки возрождения сталинизма в СССР. В Москве появились сведения, что не менее 200 крупных военачальников направили в адрес открывавшегося XXIII съезда партии письмо с требованием реабилитации Сталина.

Конфронтация между интеллигенцией и находящейся у власти «командой» Брежнева нарастала. Выражением этого раскола стало письмо, которое подписали почти 200 советских писателей, включая и самых известных, с протестом против осуждения Синявского и Даниэля. Власти ответили на этот протест крайне примитивно – всех писателей, подписавших это письмо, кого на год, кого на два, лишили права на заграничные командировки и туристические поездки.

Как известно, Синявского и Даниэля судили на основании статьи 70 Уголовного кодекса. Однако для борьбы с нарождавшимся движением диссидентов эта статья оказалась недостаточной. Поэтому в сентябре 1966 года в УК РСФСР было внесено несколько дополнительных статей, в том числе статьи 1901 и 1903, которые «облегчали» преследование всех инакомыслящих. Эти статьи предусматривали наказание от одного года до трех лет за «систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», а также наказание за «активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок или сопряженных с явным неповиновением законным требованиям представителей власти или повлекших нарушение работы транспорта, государственных или общественных предприятий, учреждений, организаций».

Эти дополнения в Уголовном кодексе явно противоречили Конституции, которая гарантировала советским гражданам право на демонстрации. Под нарушение общественного порядка можно было бы подвести какое угодно публичное проявление протеста граждан, и всякое требование представителей власти можно было бы посчитать теперь «законным». Кроме того, в новых статьях кодекса не давалось никаких пояснений – какие именно «ложные измышления» могут трактоваться как «порочащие» советский общественный строй и как должна определяться «ложность» или «вред» тех или иных «измышлений». Принятие этих новых статей УК расширяло возможности для произвола властей, и неудивительно, что группа крупных ученых и деятелей культуры выразила открытый протест против такого «дополнения» советского законодательства. Но их протест был оставлен без внимания.